Страница 47 из 68
- Посмотрим...
Объясню, почему так ответил. Что-то там такое внутри меня говорит, что придется ворочать, и смешно утверждать, что мне этого не хочется. Все существо протестует против этого, я не готов к этой жизненной ситуации, душевное состояние не отвечает моменту.
Мастер (от его имени шла речь) сейчас только еще выкарабкивается из беды - жена бросает, он сильно болеет из-за нервно-го потрясения, до сих пор чувствует себя еле-еле, голова покруживается, сон нарушен, с желудком не все благополучно, и в душе полная (какая-то безнадежная) уверенность, что медицина соверш-ает трагическую ошибку, выдавая ему заключение о пригодности к исполнению обязанностей капитана дальнего плавания. В об-щей сложности он месяцев столько-то проводит на берегу (болтается!). Тут учитывается и отпускное время, и по больничному листу, и до самого последнего мгновения не верит, что ему удастся выпутаться из болезни, что он остается жить.
Лучше бы никакого сигнала бедствия не принимать, а идти своим курсом, по исхоженным маршрутам, в намеченные порты.
Линия нашего курса (моряк сначала в уме проходит весь рейс, со всеми вариантами, когда становится известно направление и предполагаемый конечный пункт, а уж потом живая действительность наполняет эту схему теплом человеческих чувств, отношений, любви, и вражды, и безразличия) - вертикальная линия, ведущая вниз мимо всего континента такого-то,
затем попорот налево (направо) и снова налево (направо), а мо- том она (линия) делает всякие зигзаги, а уж потом что с ней происходит, мы в точности нс знаем, только различные варианты рассматриваем. Каждый в меру своей опытности и свойств души. Ведь нс секрет, что некоторые дальше кончика собственного носа никогда нс заглядывают. А вообще-то всё зависит от груза, который судно получает в конечном пункте взамен привезенного и выгруженного. Долго объяснять. Это и для моряка не больно-то интересно, не то что...
Вот эта линия и есть стержень, что проходит через мою душу и даёт мне возможность (на фоне всяких маний) чувствовать себя нормально. Не хочется менять курс, даже сердцебиение вдруг начинается (ни с того, казалось бы, ни с сего, когда уже на мостике прогуливаюсь в темноте), и вдруг меня всего, с ног до головы, обдаст потом, то есть буквально из каждой поры кожи выливаются горячие струйки. Как только вахтенный матрос Тузовский проговаривает, пробубнивает себе под нос, что только время потеряем, так это и случается. Ну, всё, думаю, погиб, ничто не может снасти. Хлопаю по карманам брюк, щупаю наружный карманчик рубашки, которую впопыхах наки-нул, но пробирку с валидолом не обнаруживаю. Знаю: рано или поздно это со всяким случается, и чего только народ ее боится, она же - наш общий путь, с этого пути никто не сворачивает. И вот, превозмогая собственную, мою и ничью другую (а за-чем я её - не желаю по имени называть - превозмогать - непонятно, а она, кстати сказать, сейчас от меня так же далека, как всегда, или, формулируя по другому, так же близка), произношу:
- Значит, так! Сейчас останавливаем машины, спускаем плотик на воду, вас, Тузовский, ссаживаем с парохода, и вы нас, Тузовский, поджидаете здесь, пока команда в отлучке, потерпевших спасает...
Дух мой, отделившись от тела, чуть сверху повисает и не уз-нает, что это тело - именно его и голос именно его. Но сейчас мой дух познает мое тело!
Недоуменное молчание в темноте. Тузик (Тузовский) недовольно сопит, второй помощник тоже сопит во тьме, злорадствует. Я же продолжаю:
- Мы здесь на пароходе... (ох, теряю сознание!) ...все люди свободные. Каждый делает, что кому в голову взбредет.
Всё. Дух возвращается в тело, сливается с ним...
Тут вообще трудно нащупывается истинный смысл разгово-ра. Ведь кто-кто, а именно Тузик больше всех нас заинтересован в приключении, так что его недовольство - показное. А раз уж оно показное, то насмешка мастера тем более показная. Ни-кто же не догадывается, в каком физическом и душевном состоянии находится мастер в ту ночь, да и вообще в тот свой жиз-ненный период. Поэтому-то подробные разговоры и называются на флоте трепом - язык треплется, а смысла никакого. То есть, не то что совсем никакого, а вот какой: мастер иронически относится к словам Тузовского, на смех его поднимает, и тот все-рьез обижается, даже дуется от обиды, как маленький мальчишка, и затихает в темноте.
Когда мастер из темноты слышит высказывание вахтенного, что так-то и так-то, у него в глазах от ярости (вслед за несостоявшимся уходом из жизни) алое пламя вспыхивает. Ведь кто-кто, а уж он-то, мастер, отлично понимает молодого матро-са, жаждущего поучаствовать в подобном морском приключении. Шутка ли - спасаешь нескольких представителей такой-то и такой-то (по возможности лучше бы вражеской) страны, да смотришь на них в необычной обстановке, да еще прославишься, да еще получишь в награду конвертируемых дублонов двадцать (на большую сумму вознаграждения у Тузовского во-ображения не хватает). Потерпевшие не скупятся. Тем более и международное право существует: тебя спасают - ты платишь. И платишь как миленький. Так что нужно обладать вы-держкой, большим характером, как Тузик, чтобы, всей душой мечтая об одном, на словах показывать другое. Из таких, кста-ти сказать, хорошие моряки не получаются. Плохие сколько хочешь, а хорошие - никогда.
Вот мастер проговаривает, что здесь, на судне, все люди сво-бодные и, следовательно, каждый делает, что кому в голову взбредет, а сам при этом прислоняется к переборке, отделяющей штурманскую рубку от ходовой, и нащупывает у себя на запястье пульс, оказывающийся нормальным, ударов около шестидесяти, и успокаивается, и переводит дух. Тузик начинает смеяться (тут же, впрочем, прекращает, смешок в темноте как бы вспыхивает и гаснет, сливаясь с тишиной), и в этом веселом смешке сквозит обида: зачем, мол, на смех зря поднимают.
Натянутой струной чуть гудит настоящее время, обретая новое свойство: грамматика переходит в свою звучащую часть - фонетику и концентрируется в ней. (Предыдущая фраза, как и в данный момент читаемая, требуется для ритма и еще для чего-то, словами не выразимого, но необходимого позарез).
Уж кто-кто, а он-то первый готов идти на спасение - бывший шахтер (по его же словам), бывший воин (все мы в армии служим, когда время приходит), а ныне - матрос торгового флота такой-то и такой-то (то есть нашей) страны. Интересно, отвлекаюсь в сторону, что же именно приводит Тузика в эту романтическую профессию? Прикидываю: где-то там, в глубине се-верного континента, рождается он в простой цыганской, а может быть, и нс цыганской семье, учится в школе, затем поступает работать на шахту, где и отец его работает, - это все говорится со слов самого Тузика, за правдивость не отвечаю. Хотя, если разобраться, почему бы и нет? Ведь то, что по паспорту он Ва-лентин, а в жизни Володя (или наоборот), совсем нс свидетельствует о его лживости. Просто соответствует его каким-то сложным соображениям. Потом его призывают на действительную. Где он там околачивается, не знаю, нс спрашиваю, наверное, именно в армии он учится водить грузовик, получает шоферские права, но уже там, в армии, все пытается узнать, как бы ему в разведчики устроиться. Он и на пароходе эту мечту не бросает. Работа уж больно интересная. Нс думаю, что ему это удается, хотя нс ручаюсь головой, что с этим делом у него уж совсем ничего не получается. Тут уж так: сам нс щупаешь, персты не вкладываешь - лучше уж не ручаться, вполне возможна осечка. В конце концов, меня это не касается... Но вот именно в ар-мии он служит с одним чудаком, который до призыва успевает побывать в дальних рейсах. Этот-то мореход и травит своим товарищам-однополчанам о всевозможных островах и всяких там "щелях" в дремучем порту таком-то и таком-то, где по дешевке покупаешь барахла на копейку, а дома продаешь уже на десятки копеек, о таком-то и таком-то легендарном порте, прочих местечках, где так весело и вольготно живется свободному морскому на-родцу. Говорит и сам же себе верит. Ничего удивительного, что, слушая один из таких рассказов, Тузик берет себе в голову мысль сделаться моряком. Тут военная служба, определенные рамки, наряды (очередные и вне очереди) и вообще дисциплина, а там морские ветры, суровая романтика, чужеземные страны, обезьяны, бананы, ну и вообще шикарная жизнь.