Исполнительница Мечт

Не понял смысл моего подвига, мою попу бранил – красоту родного края не заметил в моем осмысленном танце Птицы Феникса!

ИИИЫЫЫХХХ!

В танковую бригаду балерин не взяла бы тебя с собой, без мозгов и без совести!

АХ! – Алёна раскрыла глаза до орбиты Солнца, схватила парня за плечи, трясла, груши околачивала. — Может быть, оттого, что без мозгов и без совести – лжешь, камень напраслины возносишь на гору имени Сизифа?

Чёрт – многонациональный, многие его героем величают, а затем мучаются, как тунгусский медведь с китовым усом в животе.

Тунгусы закручивают китовый ус в спираль – не цирюльники, но усы любят, – прячут спираль в кусок сала – мудреное ли дело, без болезни ума капкан в еду запрятали, словно балерине балерон подсыпает толченое стекло не в пуанты, а в алкогольный коктейль.

Медведь – с грустными очами продавца мяты — сало скушает, уверенный, что люди простили его, не называют чёртом, не рисуют злобным с чашкой кумыса в когтистой лапе; пружина в желудке мишки распрямляется, мнит себя пружиной в адских часах с кукушкой.

Медвежонок мучается в страшной агонии, призывает спутницу жизни в свидетельницы, скачет потешно на коротеньких ножках, а затем умирает с немым вопросом «Зачем?» на оскаленной мордочке любителя сладкого.

По пасекам медведи бродят, но не льдом и медом прельщаются, а ищут угодливых людей с измученными мускулами – беседовать медвежатки любят с философами, даже камни из почек у медведей выходят во время беседы – так из девушки после свадьбы ум улетает розовым туманом.

Не ожидаю, что вы – Казанова или переродившаяся предсказательница Ванга.

Медведя не обидите, – по вашим глазам вижу – о груди мечтаете женской, необъятной, грудь-колесом.

Если назову вас – С мозгами и совестью — простите медведей? шайтанов не прощайте, они не сходят с ума от счастья.

Захотите, чтобы я исполнила ваше самое дорогое – золотом блестит – желание? – Алёна с надеждой целовала руки парня без мозгов и без совести, заглядывала искательно ему в глаза – так собака пытается прочитать по глазам хозяина – ударит или на охоту позовет.

Без мозгов и без совести открыл рот, сейчас удивит себя, Алёну и Мир откровением, признанием – чёрт без мозгов и без совести, или доблестный рыцарь, согласный на смену имени и имиджа – вопреки бурям и расстройству нервов прима-балерин.

Но опередили, ОХ, опередили косноязычного – к добру или ко злу – только время подскажет, если не зашьют времени рот оловянной проволокой, не ударят нагайкой с зашитой свинчаткой по березовым очам.

— Красота! Не позову полицмейстера – и полицмейстер красивый в очаровательном кителе, миленьких сапогах – зеркало сапоги, от кутюр – небо поклонится полицмейстеру, а я небу и всем поклонюсь, потому что красота разливается в вас — необыкновенная, восторгаюсь – в фырканье коней слышу звон серебряных колокольчиков! – Мужчина с бородой ниже пояса, полосатых портках пожарника, в тулупе на голое тело – модно, дорого, смело (институтки оглядывались на бородача, смущались, робко кидали в него записки с приглашением на поэтический вечер) кланялся всем, но лобызал ноги и руки парню без мозгов и без совести и Алёне, словно шел к ним по головам китайцев – через годы и через горы с немыслимыми купцами горцами. – В Москву приехал – АХ! батюшка мой братоубийца!

Благолепие в Москве – красота повсюду: в бледнолицых балеринах, между искусственных ног балерин, в сумасшедших движениях балерин, в поднятых ногах балерин, в золотых сечениях балерин, в междуножье балерин… уф… не только балерины, не вешалки они для снов и мечт!

Пса увижу – красотой пса восторгаюсь до водопада слёз; рыдаю, в уголках очей разгораются Ленинские костры.

Под великолепным хвостом очаровательного пса – увлекательный музей красоты.

Нет в Мире ничего некрасивого, дурного, что заинтересовало бы отряд лукавого!

— Вы… вы – прекраснодушная личность; заупокойную не поете, а радуетесь всему, что видите, даже репейнику под хвостом честного пса с усмешкой севильского цирюльника? – Алёна рванулась от парня без мозгов и без совести (цепь потащила его за девушкой, сдавила горло до музыки сфер), упала на колени перед бородачом – любителем красоты, плакала, не скрывала счастья, билась головой о мостовую, словно выбивала золотые самородки из руды. – Редкость в наше время, когда человек всему радуется и находит красоту во всем, даже в старых башмаках кузнеца Вакулы.

В моде суровые лица, отсутствие улыбок, смех через свинцовый платок; лучшим шиком для клоунов считаются слезы горести, когда детишки мучаются от ужаса в гробах студенческого городка.

Вы – чудо, мужчина, исполню вашу мечту – станцую перед вами, озарю – и без того прекрасное поле вашей справедливой души – Исполнением мечты – золотые подковы Пегаса – незримые, невесомые – проникнут в вас, как огурец проникает в козу. – Алёна подняла ножку выше головы: снова восхитительный танец ветра в пустыне, когда погонщики верблюдов корчатся, разламывают высушенные губы, вливают в себя настойку валерианы – другой жидкости в пустыне нет. – СЮ-СЮ-СЮ!

ЗЮ-ЗЮА-ЗЮ! – губки батником, и не видно в танце деградации большого города, обнищания низших слоёв общества, упадок морали в светских кругах, где туалет – комната смеха. – АХА-ХА!

ЛЮ-ЛЮ-ЛЮ!

Водки выпей – вас люблю! – Алёна запуталась в длинных ногах, но не упала, профессионально подпрыгнула – оставила в недоумении трех голубей на паперти; поднесла бородачу стакан водки. – Выпей, дружок, обличи свой пастуший рожок!

Отечество в опасности, а мы поём про сладости!

ИЫЫЫЫХ!

— До пьяных наивных бесшабашных чертей я не дошёл, но узрел совершенную красоту в вашем танце!

Правда красоты, Истина красоты в поднятии вашей бесконечной ноги, красавица!

Между ног – Ашхабадская долина с источником нарзана!

В интеллектуальном развитии я ниже вашей туфельки на высоком каблучке – место ему на наблюдательном пункте пиратского корабля. – Бородач не скрывал слёз пятнадцатикопеечной радости, призывал парня без мозгов и без совести разделить счастье и восторг. – Честь у вас, девушка, сверкает между ног – не пОшло, не с придыханиями уставших чертей, когда в каждом слове – гадости.

Искренняя честь, и ум, и культура поведения в вашем танце голой весталки.

Не верил, что существует красота над красотой, а вы – вершина айсберга; нет, не вершина, а на вершине, пробиваете затылком небо!

В доме – когда все спали: матушка с соседом, батюшка с резиновой балериной – я пьянствовал, расхаживал в башмаках из чугуна – подарок железнодорожника с голубыми очами затерянного лебедя.

Баловался с ножом, выходил на улицу, целовал девушек – с табуретки целовал, потому что — маленького роста по причине малых годков, семь лет мне – не более, но ум требовал судей и грязных поступков в обнимку с чёртом.

Я черта представлял кривлякой балероном, который танцует и поёт из репертуара украинского парня Сердючки – сто вагонов в одном теле часовщика.

Не видел и не ценил красоту во всем, очи замазаны глиной непонимания, разврата и бесшабашного ухарства покойника.

Подрос, в силу вошел, шестнадцать лет исполнилось в обед – радость, напился до признания политиков балеринами; за полицейским погнался, называл его балериной – насилу от меня прима-полицейский убежал в фиолетовой машине с ностальгическим номером.

Может быть, не за полицейским бежал, а — балерина он в теле чёрта?

«Джонни! Поцелуй мою огромную чёрную задницу»! – я кричал, не понимал смысл слов из американского кино, уязвленный подросток с ногой сорок пятого размера – в вощеную бумагу ногу завернуть и в Афганистан продать талибам на ужин.

На перекрестке наткнулся на старушку — старенькая, песок из неё сыплется – проверил – не золотой песок!

Злая старушка, бродяга с шапкой из лесного мха на плешивой голове ночной странницы.

«Джоконда в последней картине?

Пифия, что предсказала двойной конец Ахиллесу? – я остановился перед старушкой, сосал палец (свой), читал по пергаменту записки сумасшедшей. – Если бы вы не состарились в моем присутствии, а стояли на перекрестке молодая, с гордо поднятой сабельной ногой – балерина в рассвете алчности, я бы упал на мостовую, ползал бледный, искал осколки чашки, которую всенепременно – да, слышите меня, Сивилла, всенепременно чашку бы разбили.