Три повести

XII

Снег еще лежал кое-где на выровненном поле аэродрома. Снег был последний, и последним рейсом улетал на лыжах самолет в Комсомольск. Через неделю наступит распутица, а там, как птице оперенье, надо сменять зимние лыжи на колеса или на поплавки. Лед на Амуре уже посинел и набух.

Сюда, на это снежное поле, привез Дементьев охотника. Все было готово к отлету. Как большая домашняя птица, стоял самолет в конце поля. Его широкие крылья были распластаны.

— Ну, Заксор, полетишь в первый раз над Амуром, — сказал Дементьев. — На пароходе отсюда не меньше суток идти, а ты уже через два часа будешь в стойбище. Не боишься?

— Бояться зачем надо? — охотник, однако, с недоверием оглядел эту голенастую птицу. До сих пор видел он самолет только снизу, когда, как отставшая утка, тянул тот над Амуром.

— Скажи председателю: если что-нибудь нужно еще, пускай пишет на управление дороги, мне перешлют… И вот еще что, — лицо Дементьева потеплело. — Что бы тебе ни понадобилось, пиши мне всегда… и просто так пиши. Учительница поможет тебе написать письмо.

Он положил ему руки на плечи, выше его на целую голову. В сущности, так и не поговорили они как следует за эту встречу. Годы прошли, и вот он, Заксор, снова стоит перед ним. Под Ином, под Ольгохтой шли тогда бои, и в лютую зимнюю стужу готовился штурм опутанной проволокой, защищенной пулеметными гнездами и неприступной, казалось, Волочаевки… Но уже поется ставшая давнею песня о приамурских партизанах, и памятник на волочаевской сопке осеняет могилы боровшихся за Дальний Восток. Многое мог бы припомнить он, снова прощаясь с ним, и уже бьет где-то из-под земли найденный охотником ключ, бьет и течет без устали…

Предстояло и Алеше расстаться со спутником. Как будет он теперь жить без его незаметной заботы о нем и без всего того, что за семь месяцев их жизни в тайге стало ему необходимым? И вот разорвало неподвижность утренней тишины. Запущенный винт стал вздымать снежную пыль, самолет тронулся, сделал полукруг, выбрал направление взлета, легко побежал по полю. Обычным рейсом улетал он в Комсомольск, вез почту, медикаменты для комсомольской аптеки и даже ящичек с гримом, который срочно был нужен актерам городского театра.

Два работника из Комсомольска заняли места в кабине. Надо было прощаться. Алеша протянул руку охотнику. Он хотел обнять его, но не знал, в обычае ли это у живущего на Амуре народа. Он только крепко пожал его руку.

— Я приеду, Заксор, или ты приедешь в Хабаровск, — но хотел он сказать совсем другое.

— Наша тайга — другая тайга. Приезжай смотри надо. То́ убьем, торбаза будут.

Они простились. Дементьев помог ему подняться по лесенке. И вот сидит в диковинной птице, в этой гаса[28], летающей над Амуром, он, нанайский охотник. Ноги его поджаты, он сидит на самом кончике покатого кресла, и лицо его пожелтело от волнения. За окном снежная земля, и совсем близко стоят Дементьев и Алеша. Но ничего нельзя разобрать, что они кричат ему. Такой шум и рев налетают вдруг, будто обрушивается зимняя буря. И разом сдергивает Дементьева и Алешу назад, самолет бежит по полю, руки сами собой вцепляются в сиденье, сердце почти останавливается от страха. В тот же миг он видит, что земля, только что бежавшая рядом, осталась внизу и косо уносится все ниже и ниже… Они летят в воздухе. Теперь видны крыши домов, затем Амур в буграх льда и тонкие стежки большого моста, перекинутого над ним.

Страх проходит, и сейчас хочется смеяться от счастья. Вот он, Заксор, из стойбища Ныр, летит по воздуху и смотрит вниз на Амур. Кожаное мягкое кресло покачивает на своих пружинах, можно сесть в него глубже и даже откинуться на спинку, как толстый сосед в полушубке. И он садится глубже и откидывается на спинку. Большое село проходит внизу и остается позади. Вот он прилетит в соседнее стойбище и важно выйдет из этой летающей гаса. Сумка его и сундучок набиты разными замечательными вещами. Здесь лежит нож с тридцатью двумя лезвиями и крючками, подаренный ему Дементьевым; толстая книга, которую должен он передать от Алеши учительнице Марковой; пять хороших рубашек, которые купил он в Хабаровске, и желтенькая книжечка сберегательной кассы с занесенным в нее семимесячным заработком. Кроме того, он купил в Хабаровске никелированную кровать, которую пришлют с первым пароходом. Спать он будет теперь не на канах, а на кровати, и всем охотникам в стойбище сможет рассказать, как летают по воздуху и что это не страшнее, чем плыть в оморочке…

И он смеется и поет. Он поет громко, но песни его никто не слышит, даже он сам не слышит ее, потому что оглох от рева и гула… Алеша приедет в стойбище, очень хорошо. Можно изготовить ему такие торбаза и дать их расшить женщинам, что в Хабаровске показать не стыдно. Или взять на охоту в горы. Актанка думал до сих пор, что он самый старый и больше всех видел на свете. Но вот он, Заксор, тоже повидал кое-что. Потом пойдут поезда на их нанайской воде. Можно рассказать, как искали и нашли воду в тайге.

Солнце вдруг прорывает тучу, вся кабина наполняется светом, и он слепнет. Потом солнце снова пропадает, и теперь он видит первое стойбище внизу. Он узнает, что это стойбище, по пустым вешалам и высоким трубам очагов. Трубы дымят, и это значит, что нанаи сидят на теплых канах, курят трубки и рассказывают друг другу о том, какая была охота в горах. Сейчас пора отдыха, и скоро наступит лето и горячее время хода кеты. У Заксора набитый портфель, такой же, как и у соседа. Кто может знать, что нанай везет в своем портфеле? Может быть, у него тоже разные планы и счета. Колхоз — большое дело, и не все бумаги умещаются в портфеле Актанки. Он глядит на свой новенький кожаный портфель и мысленно сравнивает его с брезентовым портфелем Актанки. Конечно, Актанка позавидует ему, но портфель этот — подарок Дементьева, и здесь ничего не поделаешь. Теперь он опять разевает рот и поет. Он поет полным голосом, и никто не слышит его. Вот летит нанай по воздуху. Гаса очень шумная, и от ее шума ничего не слышно. Лед еще лежит на Амуре. Но скоро лед пойдет по Амуру и уйдет в море. Тогда нанаи снова начнут плавать на своих оморочках. У него новый портфель, который подарил ему Дементьев. В этом портфеле лежит нож с тридцатью двумя лезвиями. Алеша скоро приедет в стойбище. Они вместе пойдут на охоту. Самые красивые торбаза можно сделать из кожи изюбря.

Он пел и пел и стал дремать. Самолет качало, и от этого хотелось дремать. Если рождается мальчик, то надо привесить к его зыбке ружейный патрон. Ружейный патрон должен значить, что мальчик станет первым охотником. Вот его, Заксора, качает, как в зыбке. Он тоже хочет спать.

Его голова склоняется на грудь. Рука крепко держит портфель. Спящий охотник должен всегда крепко держать свое ружье, чтобы злой человек не отнял его во время сна. Он удобнее откидывается в кожаное кресло. Рот его, только что пропускавший звуки песни, раскрывается и издает первый храп. Так хорошо спать, когда качает, как в зыбке. Это напоминает детство и мать. Мать ловкими руками приготовляла коробки из бересты и наносила на них узоры петухов и рыб. В одной такой коробке хранится у него дробь.

А самолет летит. Излучины и протоки Амура еще забиты льдом и снегом. Берега малоразличимы, и только стойбища и села отмечают русло реки. До первого аэродрома надо лететь два часа. Здесь самолет делает широкий круг. Круг за кругом, как ястреб, приметивший добычу, кружит он и снижается над стойбищем. На аэродроме выложен знак. Вдруг гул и рев умолкают. Заксор просыпается от тишины. Медленно и в молчании гаса парит над землей. Земля теперь совсем близко, и он различает на ней жилища, и людей, и даже собак. Да, это собаки, целая собачья упряжка. Все пять собак лежат возле нарт, и только вожак сидит и смотрит на небо. Сейчас они начнут зевать. Собаки всегда зевают от непонятного беспокойства. А непонятное беспокойство должно быть, когда, в молчании и паря над землей, спускается с неба птица. Вот глухой удар сотрясает машину, она бежит по земле, подпрыгивает и снова взлетает. Что-то начинает скрести позади. Садиться на землю так же неприятно, как и подниматься с нее. Но вот еще толчок, и самолет останавливается. Спереди вылезает человек в кожаном пальто. Снаружи открывают дверцу, и зимний воздух врывается в кабину. Заксор сидит, вцепившись руками в сиденье. Он оглох и ждет, когда самолет поднимется и полетит дальше.

28

Гаса — утка.