Страница 96 из 115
Несчастный и вконец разочарованный жизнью Орлов возвращается в Россию и здесь под Петербургом в своих многочисленных поместьях предается кутежам и необузданному разврату и потихоньку сходит с ума. И такое о его кончине историки навыдумывали, что нам прямо совестно их отрывки приводить. Скажем коротко: Григорий Орлов совсем с ума сошел и в припадке сумасшествия лицо себе экскрементами мазал. Наконец, 13 апреля 1783 года умер в Москве. Когда он умер, Екатерина написала утешительное письмо его родным. «Я имела в нем друга. Вместе с вами оплакиваю его. Чувствую в полной мере цену потери и никогда не позабуду его благодеяний».
После смерти Орлова стали ходить слухи о его отравлении якобы Потемкиным, которому надоело «комедианство» царицыного фаворита. Никаких доводов по поводу насильственной смерти Орлова не приводилось, а повторять сплетню, как это сделал историк М. Пыляев, нам не очень желательно, да и сам историк в своих выводах опирается на очень сомнительную информацию: «Ходили слухи, что Орлов умер от яда, данного ему будто Потемкиным»[194].
На протяжении всей истории человечества всегда в смерти известных людей предполагалась насильственность — от яда! В действительности эти предположения сбывались только в 20 процентах случаев. Так что не будем принимать во внимание эту сплетню.
Так закончил жизнь этот удивительный фаворит, чтобы уступить место еще более удивительному и непредсказуемому — князю Потемкину. Но прежде чем речь 6 нем зайдет, надо бы нам толком разобраться с менее «яркими звездами» на альковном небосклоне Екатерины Великой. Их всех перечислить — задача не из легких. Они всегда были в жизни Екатерины. И до ее замужества с Петром III, когда она юной принцессой горячо влюблялась в не очень ее достойных мужчин, и когда нелюбимой женой Петра III была, вечно им игнорируемой и оскорбляемой. Тогда ее сложное чувство, состоящее из коктейля оскорбленного самолюбия, разочарования и неоправданных надежд, заставляло благожелательно к своему ложу любовников подпускать. Тогда-то первые ласки великой княгини получил некто Сергей Салтыков, которого некоторые историки с отцовством Павла связывают. Но безответственность суждений нам уже известна, и брать их во внимание мы не собираемся. Салтыков любовником Екатерины был, конечно, но отцом Павла был Петр III — вот наш вывод.
Ну что же, дорогой читатель, раз рассказали мы вам о «сложном» фаворите Екатерины Великой Григории Орлове, не помешало бы и о его братце Алексее немного поговорить. Эта яркая личность тоже фаворит царицы. Мы не уверены только в том, что связывали его с Екатериной, кроме государственных, еще и интимные делишки. Хотя некоторые, как нам кажется, необъективные историки уверяют, будто бы и любовь физическая была, и даже сын будто бы у царицы от Алексея родился.
Мы не будем опровергать эти необоснованные сплетни, мы скажем только то, в чем хорошо уверены: Да, Алексей Орлов пользовался расположением царицы, да, у нее было особое к нему отношение, да, она его ценила и одаривала титулами, почестями и богатствами, так ведь это в знак благодарности за получение престола русского, в чем Алексей Орлов не хуже братца усердствовал. Но чтобы сразу в постель его тащить?!
Личность Алексея Орлова замечательна во всех отношениях — и по сумасбродству, и непредсказуемости ну разве только с Потемкиным может сравниться. Рослый, стройный, громадный, с широкими плечами, сильный (подковы, как калачики хлебные, мял, а раз поднял колесо у застрявшей кареты, на которой императрица ехала), и на всю щеку глубокий шрам. О нет, не в битвах завоеванный! Это ему сын коменданта Кронштадтской крепости Шванович в трактирной драке саблей полоснул. Постыдный для воина, прямо скажем, шрам. Но носил он его гордо, словно в тяжелой битве получил. А он и впрямь вояка знаменитый и очень скромный. О своих победах над врагом трактаты не расписывал, а победив врага в Чесменской битве, коротко и ясно брату эту победу так описал: «Государь братец, здравствуй! За неприятелем мы пошли, к нему подошли, схватили, сразились, разбили, победили, потопили, сожгли и в плен обратили. А я ваш слуга, здоров, Алексей Орлов»[195].
Алексей Орлов — натура широкая, многогранная. Его обеды в доме за Московской заставой у Крымского брода — это же поэма. Чего только сам дом стоит: стены в гобеленовых обоях, с печами изразцовыми на золоченых ножках, с собранием древнего оружия и великолепнейших картин. А двор! О боже: тут и лучший зверинец, и птичник с самыми лучшими в мире голубями, тут и пышные, но укромные беседки и фонтаны и огороды, но самое главное — изумительный конный завод, на котором выводилась и продавалась за бешеные деньги необыкновенная порода скакунов — помесь арабской, фламандской и какой то там еще породы.
На баснословных пирах графа Алексея Орлова под лимонными и померанцевыми деревьями нередко садилось до трехсот и более особ. А сам грустный! Почему? А это он о княжне Таракановой вспомнил и теперь раскаивается. Но об этом ниже. А сейчас он весельчак и большой шутник. Появилась, скажем, мода на лорнеты, и высшее общество доводит пользование этим предметом до абсурда. Ну, Алексей Орлов берет старого, дряхлого, даже почти издыхающего мерина, напяливает на его глаза большущие жестяные очки, а на грудь привешивает надпись: «А ведь только трех лет!» и ведет по улицам Москвы.
Возникла мода на изящные и очень дорогие мужские костюмы, расшитые бриллиантами и золотым шитьем, — Алексей напяливает мещанскую круглую шляпу, надевает кафтан из простого домотканого сукна и в таком виде появляется на балу.
И вот такого молодца выслала Екатерина Великая за границу с секретной миссией. С какой? А вот слушайте дальше.
Где-то в Италии в 1775 году появляется красавица то ли с восточным, то ли со славянским лицом, но очень красивая, с окружающими ее со всех сторон польскими магнатами во главе с Карлом Радзивиллом. И вот эта полувосточная красавица заявляет во всеуслышание, что она, видите ли, дочь Елизаветы Петровны и готова поделиться с Екатериной Великой троном, если та отдаст ей половину российских земель. Что за наглость, что за непревзойденное нахальство, дорогой читатель, не правда ли? Ну, Екатерина Великая, больше возмущенная, чем испуганная, посылает братца Григория Орлова Алексея, или Алексана, как его друзья называли, разобраться в этом деле, а нахальную негодницу любыми путями доставить в Петербург. Алексей выбрал, конечно, морской путь, а для завоевания доверия самозванки — путь любовный. Он так ее заморочил своим ухаживанием, притворной влюбленностью, так щедро осыпал богатствами и поклонением, что эта наивная самозванка, подстрекаемая польской шляхтой, абсолютно в него влюбилась. В театр с Алексеем счастливая под ручку идет, глазами сверкая, в ложе королевой сидит, а Орлов ей поминутно ручки целует. Мы уж не говорим, дорогой читатель, об их упоительных ночах. Алексей в ночной тишине выведал всю ее подноготную, которую ей поляки подсунули. Дескать, она дочь Елизаветы Петровны и Разумовского, ее рано вывезли в Италию и там воспитали, и поэтому в русском языке она ни бельмеса не понимает, что, конечно, отнюдь не является помехой в ее стремлении стать русской царицей. Мало ли какие русские царицы, воспитанные в прусском духе, не совсем правильно по-русски выражались. Ну, Орлов, конечно, все Екатерине об этом донес, а сам сажает доверчивую красавицу в шлюпку, везет ее на свой корабль, отплывает от берега, и «прощай, родная Италия»! Тараканова, Алексея в роскошной каюте дожидаясь в преддверии сладких любовных утех, глянула в иллюминатор, а там вместо пушек, стреляющих в ее честь, узрела тишь да гладь морскую. Она к двери кинулась, а стража ей дорогу закрывает и вежливо говорит: «Извините, великая княжна, но вы арестованы!» Она в слезы, что-то там о коварстве мужчин на французско-немецком языке лопочет и о своей беременности толкует. Алексей только смеется и шрам потирает: вот будет довольна матушка императрица! Но Екатерина довольной не была! Как царица она, конечно, одобряла поступок Орлова: Тараканова привезена и находится в Шлиссельбургской крепости, стало быть, опасность, может, и почище Пугачева, устранена, но как женщина не очень одобряла. Ей казалось, что «Македонский — это, конечно, великий герой, но зачем же стулья ломать?» То бишь зачем же доходить до такого рвения в исполнении ее поручения, мало того, влюблять в себя бабу, да еще и беременной ее делать! И она это свое недовольство в мягкой, но холодной форме Алексею выразила. Помнила великая государыня, что даже в кровожадном Риме беременных женщин ценили и под топор палачу не бросали. И сколько преступниц времен Тиберия и Калигулы, обвиненных в государственной измене, бежали к любовникам и слезно их молили быстренько ребеночка им сотворить, дабы жизни свои уберечь.
194
М. Пыляев. «Забытое прошлое окрестностей Петербурга». СПб. 1889 г., стр. 151.
195
Г. Данилевский. «Княжна Тараканова». Киев. 1987 г.