Страница 48 из 115
Вспомните любвеобильного Людовика XIV, которому захотелось испробовать запретного плода с одной придворной дамой. Кардинал Мазарини живо охладил его любовный пыл лаконичной фразой: «Ваше величество, эта дама занималась любовью с кардиналом Ришелье на табурете». Ну, естественно, от желания Людовика XIV и следа не осталось, поскольку его романтические чувства не могли вынести такого убожества. Любовь на табурете, фи!..
Словом, скрывались наши любовники от ревнивого мужа Габриэль, как могли, и, наверное, долго бы еще росли у того ветвистые рога, но случилось несчастье. Кавалер Рено де Куси в одной битве был смертельно ранен. Умирая, он просит вырезать его сердце и послать своей возлюбленной. Но ревнивый муж подстерегает посланца, отбирает у него сердце, жарит его и под видом изысканного блюда дает съесть своей жене. Представьте на миг, дорогой читатель, как злорадно блестели при этом глаза ревнивого мужа. Может, он еще и приговаривал, сознательно «съедая» первую букву фамилии любовника: «В…куси, моя дорогая, в…куси это. Не правда ли, очень вкусно!»
Габриэль, узнав о том, какое яство она съела, отказалась вообще от пищи и умерла с голоду.
И в связи с этой историей совсем плохим нам кажется французский обычай после смерти высокопоставленных особ удалять их внутренности и хоронить отдельно. Большие исторические конфузы на этой почве возникали. Ну, убили, скажем, фаворита английского короля Якова I, имеющего нездоровую тенденцию одарять страстью красивых лиц своего пола, герцога Бекингема (да, да, дорогой читатель, это тот самый герцог, который у А. Дюма в «Трех мушкетерах» амуры с Анной Австрийской крутил), король, как принято, поплакал, попечалился и передал труп любимца на растерзание хирургам. Те быстренько его внутренности вынули и не успели еще сердце в отдельный сосуд положить, как откуда ни возьмись вбегает в комнату пес убитого герцога, хватает зубами его сердце и отгрызает добрую половину. Придворные за псом со шпагами бегают, насилу вырвали. Так и пришлось надкушенное и наполовину съеденное сердце герцога похоронить. А с фавориткой Людовика XIV госпожой Монтеспан не только конфуз, но и вообще громкий скандал на весь мир вышел. То есть не с нею лично и даже не с ее трупом, а с ее внутренностями. Вложили их в кадушку, положили на телегу и повезли на захоронение. Но возница, неженка, видите ли, зловония не выдержал, до условленного места не довез, а вывалил все в яму около леса. Да и был таков. И всю эту требуху поели дикие свиньи. Вот и все, что осталось от великой фаворитки, имевшей с одним только королем семерых детишек и правившей Францией какое-то время гораздо энергичнее законной супруги короля.
Но мы увлеклись, однако…
Екатерина I наказание мужа вынесла стоически, в панику и нервные расстройства не впадала, вывод сделала правильный и больше смазливых адъютантов к своему ложу не подпускала и вообще вела себя пристойно, как мать семейства и до самой смерти царя вход в ее спальню посторонним мужчинам воспрещался.
Но, само собой разумеется, перетрусила она изрядно еще и по тому поводу, что отношения между супругами совсем испортились и как бы ей престол не потерять. Ущемленный в своей гордости, Петр получил чувствительный удар от той, которую два десятка лет любил и которой безгранично верил. Но хоть ревность и великое и низменное чувство, любовь взяла верх, и он уступил Екатерине, которая, не смея просить за Монса, просила за его сестру Матрену Балк. И ту не убили, как утверждает скрупулезный историк И. И. Голиков, а потом эту версию повторяет А. С. Пушкин, а сослали в Сибирь и — о диво! — даже без вырезания языка, как это сделали с ее дочерью Натальей Лопухиной во времена Елизаветы Петровны.
Кажется, урок ужаса, преподнесенный Петром неверной супруге, полностью оправдал себя, но испуг от этого шага еще откликнется эхом у будущих государынь России. Как-то раз, во времена Екатерины II, президент академии Дашкова, женщина расчетливая и экономная, как хорошая хозяйка в своем поместье, проверяя расходные счета, заметила ненароком, что уж больно много спирту академические мужья на свои опыты тратят. А они давай оправдываться, что они, дескать, здесь ни при чем, а в непомерных расходах спирта заспиртованные и находящиеся в подвале головы виноваты. Прямо прорва какая-то у них на спирт. И рядышком там эти головы стоят в банках — мужская и женская, и за семьдесят лет своего сосуществования «поели» они и продолжают «поедать» безмерное количество спирта, вводя в ущербные расходы казну.
Но пусть они там еще немного постоят, скоро мы от них избавимся, а сейчас в нашем воображении возникает голова заспиртованного Монса и на разные печальные размышления нас наводит.
Сколькими же отрубленными головами проторена тернистая историческая дороженька? «О, раньше головы рубили, как капусту», — скажет один из вельмож елизаветинского времени. И жалко нам очень, что так нефортунно все у Монса и Екатерины вышло. Поумнее и похитрее, что ли, им бы быть! И очень, очень жалко, что Екатерина I так необразованной и осталась! Ей бы историю Франции малость почитать, а она читать не умела! И с примером Марии Стюарт и ее обезглавленным Шепеляром ознакомиться. Того истязали, а потом обезглавили.
Правда, в отличие от Екатерины, вероломная Мария Стюарт, красавица неслыханная, в которую все поголовно влюблялись и которая впоследствии свою голову на плаху сложила, сама предала своего любовника, а тот, двадцатилетний юноша, ничего, все ей простил и, восходя на эшафот, воскликнул: «Прости, прекраснейшая и жесточайшая из всех государынь мира!»
А шведская королева Кристина, имевшая не одного любовника, более всех обожала молодого Мональдески. Ну, соперник его, некий Сентинелли (что это тяга такая у королевы к итальянцам!), что-то там ей наябедничал, что, дескать, не очень-то лояльно по отношению к алькову вашего величества этот Мональдески ведет себя. Он в перерывах и с другими дамами любовными утехами не прочь заняться. Вся в нервах и кипящая от ревности Кристина, толком не разобравшись в правоте слухов, приказывает схватить своего главного любовника и смерти быстро предать. Он очухаться не успел, как головы своей лишился. Вот так-то! «Слухами земля полнится» — и мы советовали бы любовникам, от греха подальше, поосторожнее быть, не носиться со своей страстью «на блюдечке с голубой каемочкой» на всеобщее обозрение. Ведь и Моне, лишаясь головы и посылая последнее рыцарское «прости» своей возлюбленной, мог бы избежать подобной участи. Что, не могли наши любовники подальше свои влюбленные глазки прятать от ревнивого взора царя? Но нет, нашим царицам все хаханьки да хиханьки, а после истории отчитывайся за сломленные головы! Никак они, царицы наши, не желают исторические примеры на ус мотать. Вспомним, что седьмая жена Ивана Грозного Василиса, хоть и Прекрасная, но только Милентьева, тоже дококетничалась с боярином Иваном Девлетевым до того, что и своей, и его головы лишилась. Вздумала чуть ли не на глазах хоть уже слабого и больного, но все же грозного царя свои женские прелести раздаривать. Ну, у царя, известно, расправа коротка, привычен, не впервой. Ему, любовнику, для порядку маленько пытку у Малюты Скуратова, палача великого, произвели, а потом головенку долой, а ее пытками не мучили, голову отрезали, не пытая.
А вы посмотрите, дорогой читатель, что творилось у английского короля Генриха VIII, многоженца несчастного! Мало того, что он свою жену Анну Болейн обезглавил, но еще и дочь Марию по этим стопам заставил пойти. Та взяла и отрубила голову своей племяннице Джоан Грей, обвиняя ее в прелюбодейной связи со свекром. А Елизавета Английская! Ведь она из чисто женской ревности к красоте соперницы послала Марию Стюарт на эшафот. Конечно, для приличия и формального соблюдения законности предлог всегда можно найти! Знаем мы эти искусственные процессы с обвинениями напоказ! Наслышаны! И что из каждого гражданина шпиона можно сделать, а из врачей «врагов народа» с наиубедительнейшей аргументацией. Словом, «искусственные процессы» были, есть и будут, хоть ты нос разбей от этой демократии! Однако давайте дадим слово историку того времени. Он довольно эффектно описывает восхождение Марии Стюарт на… эшафот: «Она с помощью своих прислужниц отстегнула высокий лиф платья и обнажила шею и плечи. Потом сама завязала себе глаза нарочно приготовленным для этого платком, отшпилила вуаль, подобрала волосы. Медленно опустилась на скамью и, положив голову на плаху, произнесла: „Господи, в руки твои передаю дух мой“. И, конечно, дорогой читатель, тут вы надеетесь услышать, как ее головка покатилась…