Страница 19 из 44
В небе ни звездочки, темень, хоть глаз выколи. Идем лесной тропкой, ступая след в след. Ни разговоров, ни кашля, ни курения. Первый раз мы в тылу врага.
Пройдя часа три, останавливаемся в лесной чащобе. До рассвета можно передохнуть, чуть забрезжит — в бой. Все нам кажется необычным, таинственным. Разведка донесла: до переднего края километра полтора. Между передовой и нами — тылы немецкого полка, их хозвзвод.
Замполит посоветовал девушкам поспать: до начала атаки больше часа. Мы с Клавой забились в густой ельник. Присели под толстую разлапистую ель, прикрылись плащ-палаткой. Сидим мерзнем, то и дело зеваем. Какой уж тут сон!
Только задремали, а роты уже строятся. Нас нашла Зоя, она по всему лесу бегала, под каждую елку заглядывала.
— Где вас черти носят? Разведка и первая рота уже выступили, сейчас батальон двинется.
В небо взвилась ракета: сигнал атаки. Разведчики и бойцы первой роты ударили из автоматов, в ход пошли гранаты. А там и весь батальон втянулся в бой — короткий и победный. Правее действовали воины второго батальона, командовал им однофамилец Рыбина.
Штаб немецкого полка, стоявший в большом доме посреди деревни, был разгромлен так быстро, что гитлеровцы не успели опомниться. Впервые наяву, а не в кинофильме о действиях партизан в тылу врага мы видели, как фашисты выскакивают из землянок и изб в одном исподнем, мечутся с перекошенными лицами, ища, кому сдаться в плен.
После боя столкнулись на деревенской улице с девушками из второго батальона. Полина Крестьянникова бросилась мне на грудь, радуясь, что мы снова вместе, целы и невредимы. Аня Носова в лицах изобразила, как сдавались в плен «непобедимые» арийцы. Не только мы — и бойцы напотешились вволю, глядя, как Аня смешно таращит глаза и, подняв руки, твердит скороговоркой:
— Гитлер капут! Гитлер капут!
Когда бой успешный и нет потерь среди своих — все радует, все веселит. Взрывом хохота встретили Зою Бычкову, у маленькой Зойки под мышкой зажат большой белый гусь.
— Вот так добыча!
Аня Носова тут же стала показывать, как Зойка брала в плен гусака. Раскинув руки, то припадая к земле, то снова поднимаясь, она коршуном заметалась по улице, дурашливо гогоча.
Все умирали, Полина Крестьянникова даже на снег присела, давясь от хохота.
— Гогочите, гогочите! — ворчала Зоя. — Хорошо гогочет тот, кто гогочет последним! На полный желудок.
Любительницы вкусно поесть стали подлизываться к «добытчице».
— Зоик, может, ощипать, а? Костер разжечь?
Кончилось тем, что Зоя, обозвав всех нас дурами, отошла в сторонку и расплакалась с досады, не выпуская, однако, трофея из рук. Нина Обуховская пыталась успокоить напарницу. Лишь Прядко не участвовала в потехе, видно было, что ей не нравится ни поступок Зои, ни наше поведение…
Разнеслась команда строиться. Второй батальон оставался в деревне, нам предстояло лесом вернуться к Ленинградскому шоссе и занять оборону по обеим его сторонам.
Под вечер пришли на место, начали окапываться. К утру окопы были отрыты, землянки оборудованы.
В первый день снайперская «охота» была удачной: немцы, оттесненные за шоссе, не успели укрепиться на новых позициях. Они стояли по бокам коридора шириною километров шесть, которым ночью прошли батальоны 59-го полка.
Вечером в нашу тесную, наскоро вырытую землянку заглянул Булавин. У входа лежал Зойкин гусь с перевязанными бинтом красными лапами.
— Как говорится, и маленькая рыбка лучше большого таракана, а тут гусь-великан. — Замполит поднял птицу за ноги. — Килограмма на четыре потянет, не меньше. Неплохой приварок к супу, как ты считаешь, Зоя? Дороги развезло, когда еще подвоз продуктов наладим… Между прочим, разведчики сдали на кухню свою добычу…
Теперь только выяснилось происхождение Зойкиного трофея. Оказывается, гусей обнаружили в сарае при немецком штабе деловые разведчики. Одного из пернатых они великодушно уступили снайперу.
Два дня бойцы батальона получали в обед гусиный суп. В наши котелки дядя Вася — по снайперскому почину весь батальон называл так пожилого повара — клал по добавочному кусочку красноватого гусиного мяса. Хотела было я предложить свою порцию Зое, но она на меня так и вскинулась:
— Что я, фриц, который только о себе думает?
Пришлось просить прощения. А после ужина мы снова смеялись. На этот раз Зоя изобразила сама, как ловила с разведчиками разбегающихся, гогочущих гусей. Пожалуй, у нее это вышло даже лучше, чем у Ани Носовой.
Потеря за потерей
Впереди и позади — враг, лишь узкий, простреливаемый насквозь коридор соединяет нас с соседней частью. Зима никак не установится, распутица, с подвозом тяжело. Трижды презренные власовцы, которых немало на этом участке фронта, кричат из своих окопов: «Вы в кольце и мы в кольце — посмотрим, что будет в конце?» Полк держит круговую оборону, но нам ведь еще и наступать.
По ночам воздушные работяги У-2 сбрасывают в мешках сухари. В поле сиротливо мокнут забытые стога с почерневшими, начавшими плесневеть стручками гороха, повар варит из него надоевшую всем мутную похлебку.
У артиллеристов жесткий лимит снарядов. Лишь командир минометной роты, капитан-уралец, не скупится на огонек. Он заставляет минометчиков собирать немецкие мины и стреляет ими, меняя прицел у минометов.
Снайперская землянка рядом с КП батальона. Неподалеку в сосняке большая, рубленная из бревен баня. Булавин считал первой своей заботой после боя помыть солдат. Недаром в нашем батальоне не знали, что такое насекомые.
Наш замполит и так в карман за словом не лазил, казалось, на все случаи жизни припасена у него меткая и, как правило, веселая поговорка. Что касается бани, то их был целый ворох, некоторые я запомнила. Хоть лыком шит, да мылом мыт. Баня парит, баня правит. Когда б не баня, все б мы пропали. Словом, баня — мать вторая!
— Вся эта премудрость еще в суворовские времена была известна, — объяснял майор Булавин; он получил повышение после боев за Ведусово. — Отмоешь пыль походную, копоть пороховую, напаришься всласть — и снова как стеклышко блестишь, точно на свет народился. Великая это вещь — в бой идти отдохнувшим.
Очень жалел он, что не наломаешь зимой да осенью березовых веников. Веник в бане — всем господин.
— Зоя, ты все можешь — организуй мочалку!
Майор шутил, но именно Зоя Бычкова придумала, чем мыться. Вместо мочалки она приспособила… сапожную щетку. Драла она сильно, но хорошо отмывала грязь и пот.
— Уступи нам, Зоенька, свою скребницу! — попросил Булавин.
Командиры мылись после девушек, за ними — бойцы. Зоина щетка переходила из рук в руки, пока не перебывал в бане весь батальон. Солдаты посмеивались:
— Хороша снайперская мочалка, одно жалко — щетины маловато!
Последним-то голая деревяшка досталась.
Дней через десять подморозило. Завезли продукты и боеприпасы, люди повеселели. А вот пополнения все не было, хотя за месяц непрерывных боев батальон поредел. Снайперам приходилось сменять бойцов, дежуривших ночью в окопах боевого охранения. Солдаты уходили на дневной отдых, девушки до темноты оставались в траншеях одни.
Как-то на рассвете Зоя Бычкова со своей напарницей Ниной Обуховской сменяли бойцов второй роты — продрогших, со слипающимися от усталости веками. Один из солдат сказал, что по нему несколько раз стреляли с левого фланга, не давая вести наблюдение. Зоя решила засесть в его ячейке, чтобы подстеречь гитлеровца. Обуховская осталась в снайперском окопчике.
Не успела Нина приступить к осмотру вражеской обороны, как услышала выстрел. Через минуту до нее донеслись быстрые шаги по окопу. Спешил тот самый солдат, который вызвался показать Зое, откуда стрелял немец.
— Снайпершу вашу ранило! — крикнул он на бегу.
Нина кинулась к подруге. Зоя мотала окровавленной ладонью, дула на нее, как это делают дети, обжегшись.