Страница 16 из 140
Павел с Макеевым подошли к забору. Один прут был выломан, под лазом в соседнем дворе, который был расположен двумя метрами ниже, возвышалась груда угля для котельной.
— Но она спустилась во двор именно здесь, не пощадила свои английские туфли… Пошла вон туда.
Они тоже пролезли в заборную щель, спустились по угольной куче в соседний двор, пошли среди песочниц, качелей, грибов-мухоморов.
Двор был освещен единственно светом окон соседнего дома. Барак «24-а» темнел перед ними, несуразный, кривобокий. Чуть поодаль, уныло уронив ковш, чернел силуэт экскаватора.
Павел хмыкнул:
— Я думал, что дом давно уже растребушили… Впрочем, тем лучше! Итак, она шла вот в этот дом. Поднялась по лестнице… Пойдем, пойдем, — вдруг пригляделся к Вите и засмеялся:
— Что, брат, жутковато? А каково, представь, было этой девочке? Идти одной в незнакомое, заметь, место? Никто из жильцов ее здесь раньше не видел. Ради чего идти?
Витя помалкивал, двигаясь следом за Павлом. Учитель, как всегда, был прав: Макееву было не по себе.
Половицы взвизгивали под их ногами, и почему-то казалось, что этот визг выдает их присутствие кому-то, кто подстерегает.
Макеев вдруг шарахнулся и едва не вскрикнул, когда справа возникло матово-серое окно комнаты, дверь в которую была распахнута.
Витя оглянулся и тоскливо посмотрел в конец коридора, на вход, который мерцал невнятно и серо, очень, казалось, далеко от них.
И вдруг ему показалось, что серый квадрат входа быстро и как-то хищно пересекла чья-то тень.
Он чуть было не окликнул Павла Николаевича, но вовремя одумался. И все-таки остановился, стал внимательно вглядываться. Если бы тень возникла еще раз, он, конечно же, позвал бы начальника без боязни показаться смешным. Но тень больше не появлялась.
— Ты чего остановился? — негромко позвал его Павел, и Макеев удивился тому, что тот говорит почти шепотом.
— А? — непонимающе переспросил Витя и густо закраснелся в темноте. — Просто так… Почему вы не продолжаете?
— Продолжить? — более громко сказал Павел. — Пожалуйста. Она шла вот по этому коридору к двери, которая вон за тем поворотом, ты сейчас ее увидишь. Не известно, ради чего она шла сюда, но, наверное, не ожидала того, что случится через мгновение, после того, как она откроет дверь. Вот эту дверь…
Павел почему-то медлил, хотя уже держался за ручку. Стоял по-настоящему встревоженный и, чего-то не понимая, озирался, прислушиваясь.
Потом вдруг, совершенно изумив Витю четкостью движений, распахнул дверь, пригнувшись, прыгнул в комнату и крикнул злобно и повелительно:
— Стоять! Руки вверх!
Но комната была пуста. Павел увидел это гораздо раньше Макеева, который еще даже никак не успел отреагировать на крик своего учителя.
Макеев еще долго стоял столб столбом, а Павел опять выскочил в коридор, хищным движением огляделся и теперь-то уж безошибочно определил место, откуда доносился звук присутствия человека.
Рванул соседнюю дверь, что-то заскрежетало (Макеев только потом, наутро, когда пришел осматривать место преступления, подивился силе, которая обнаружилась вдруг в его начальнике: запор был сорван со всех четырех шурупов) и исчез Павел в темноте, как нырнул.
И только тут Витя начал выходить из позорного оцепенения, быстро задвигался, рванулся вслед за Павлом.
Сначала он не увидел ничего — только тьма и серый квадратик окна. Потом откуда-то из-под окна донесся голос Павла, и Витя заметил его движение. Тот сидел на корточках и что-то делал.
— Зажги-ка спичку, — сказал Павел очень спокойным голосом.
Витя щелкнул зажигалкой и увидел, что Павел сидит рядом с лежащим на спине человеком.
Макеев поднял повыше зажигалку и увидел кровь — на полу и на рукаве телогрейки.
— Освети лицо, — попросил Павел. — Кажется, это мой знакомый.
Витя передвинул руку и увидел глаза, которые сосредоточенно и задумчиво смотрели на огонь.
— Александр Данилович! — позвал Павел, и глаза человека задумчиво переместились чуть-чуть вправо — на Павла.
— Как же это вас угораздило?
Человек разомкнул губы и сказал с трудом, так, будто лицо его было сведено судорогой или очень замерзло:
— Дурак я, гражданин начальник.
— Он ударил вас прямо здесь? Или в коридоре?
— …коридоре… — косноязычно ответил Косых.
— А потом оттащил сюда?
— Ага.
— Вы его запомнили?
— …однорукий, — сказал Александр Данилович, подумал, а потом начал стонать.
— Выбирай, — сказал Павел Макееву. — Или ты остаешься с ним, а я иду звонить, или — наоборот.
— Я встану, — жалобно сказал Александр Данилович.
— Встанете? Ну, тогда вообще проблем нет. Вставайте, обопритесь на меня.
И они потихоньку пошли к выходу. Время от времени раненый постанывал, но Павел чувствовал, что он шагает, в общем-то, самостоятельно.
— Вот здесь… — надрывно сказал Александр Данилович, когда они поравнялись с распахнутой дверью в одну из комнат, в ту самую, которая так напугала Витю Макеева.
— Вы прошли, и он — сзади?
— Нет. Я только было решил завернуть. Он выскочил — и в лоб.
— И вы сразу упали?
— Еще бы.
— Но — наполовину — на всякий случай? — нежно подсказал Павел.
— Не-е… — обиделся Александр Данилович.
— Вы потеряли сознание?
— Не-е. Это я так… притворился.
— Ну, пойдемте потихонечку дальше. Потом он взял в охапку и понес?
— Я ж говорю: однорукий. Поволок. За шкирку взял и поволок. Кантовал меня — все карманы вывернул, даже, извиняюсь, штаны расстегивал. Здоровенный… — уважительно закончил Косых. — Закурить у вас не найдется?
— Найдется. Только мы на улице закурим, ладно? Здесь лучше не надо.
Они очень медленно, почти церемониально спустились во двор. Пошли на Садовую, предварительно стерев кровь с лица Александра Даниловича платком, на который Александр Данилович поплевал лично.
Ему дали закурить, — но после пары затяжек его вдруг стало мутить, и он погасил сигарету, а окурок спрятал в карман.
— Все-таки заехал он вам солидно, — заметил Павел. — Похоже на сотрясение мозга.
— А справку мне дадут? — спросил раненый живо.
— Дадут, — заверил Павел. — Даже в больницу могут положить.
— Больницы я не боюсь, — бодро отозвался экскаваторщик. — У меня сто процентов по бюллетеню.
— Ну тем более… — задумчиво произнес Павел. — Тем более.
Витя вдруг вспомнил:
— Пал Николаич! Когда мы туда шли, мне показалось, что тень какая-то мелькнула у входа.
— Что ж ты, чудак, сразу не сказал? — без особого энтузиазма отозвался Павел. И обратился к экскаваторщику: — В чем он был одет, не помните?
— Где ж там было глядеть? Я уж боялся и глаза-то отворять… Как выскочит — и в лоб!
— Но все-таки можно попробовать, — сказал Павел Макееву, будто тот мог знать, о чем его начальник размышляет.
Они как раз проходили мимо телефонной будки, и Павел зашел позвонить.
— …хотя надеяться на это — чистейшей воды мракобесие, — наставительно сказал Павел Макееву, выйдя из будки, словно тот мог слышать, о чем его начальник и с кем разговаривал.
У Александра Даниловича действительно оказалось сотрясение мозга, и его из поликлиники отправили в больницу. Экскаваторщик был очень взволнован этим обстоятельством, поскольку, как выяснилось, он никогда еще не лежал в больнице, если не считать лагерного изолятора, куда он угодил по подозрению в дизентерии.
Когда Косых повели в санитарную машину, Павел вдруг догнал врача:
— Знаете что? Вам все равно в какую больницу везти? Будьте любезны, поместите его в железнодорожную…
А когда врач довольно грубо ответила, что куда надо, туда и повезут, он показал ей удостоверение, и еще минут десять машина ждала, когда врач кончит выслушивать наставления Павла.
Витя сидел во дворе поликлиники и терпеливо курил в ожидании начальника. Тот вышел необыкновенно бодрый и оживленный.
— Что им нужно в этом бараке, ума не приложу! — сказал он и весело потер руки. — Но мне это нравится!