Ромео

Возможно, Берни был прав. Многие из сексуальных маньяков выросли в атмосфере надругательства и жестокости.

— Что ты знаешь о семье Деннисона?

Сара пожала плечами.

— Да не так много. Его родителей я видела лишь однажды. На свадьбе. Они живут на Манхэттене. Отец его, кажется, работает врачом в клинике. А мать… пожалуй, я ничего о ней не знаю.

— А Фельдман?

— Фельдман? О нем тоже ничего не знаю. Разве что он был женат и жена его умерла молодой. Кажется, погибла в автокатастрофе.

— А его родители?

— Он вырос в Венгрии. Это все, что мне известно. Может, мне позвонить ему и спросить? Сказать, что интересуюсь из любопытства. Ну, например, в какие игры играл с ним отец. Или мать.

— Да, кстати, насчет звонков. Чуть не забыл.

— Что? — рассеянно спросила Сара.

— Пару раз звонила Эмма Марголис. Она хочет, чтобы ты с ней связалась.

Сара нахмурилась.

— Мне следовало бы позвонить ей. Она, должно быть, волнуется за меня. После сегодняшней записи я была, мягко говоря, не в себе. И это еще до того, как получила злосчастный венок.

Она посмотрела на часы. Было начало двенадцатого. Она пропустила выход в эфир шоу Эммы. Хотя в любом случае ей не хватило бы сил смотреть передачу. Слишком драматичной была предварительная запись.

— А как насчет твоего приятеля… Аллегро? Ты будешь звонить ему? Расскажешь о своих предположениях? — спрашивал Берни, пока Сара рылась в своей мешковатой сумке в поисках клочка бумаги, на котором она нацарапала номер домашнего телефона Эммы.

— Ему я тоже позвоню, но по телефону ничего объяснять не стану.

Берни ухмыльнулся.

— Похоже, тебе придется выдержать еще одно свидание с ним.

Сара погрозила ему кулаком, но на этот раз тень улыбки промелькнула на ее лице. Что поделать, ей действительно хотелось снова увидеть Джона. Как ни странно, даже в столь трагичной ситуации в душе ее шевелился робкий росток надежды.

Сначала она позвонила Эмме, но нарвалась на автоответчик. Она оставила короткое сообщение о том, что с ней все в порядке и утром она попытается перезвонить. Следующим она набрала номер домашнего телефона Джона, который он дал ей накануне.

У Аллегро никто не снял трубку.

Удовлетворение — мимолетное чувство. Ему на смену приходит раздражение, оно усиливается. Потому что Ромео никак не может понять что никогда не удастся ему ощутить первозданную ярость, первозданную боль.

19

Ромео легонько барабанит пальцами по губам, слушая выступление Сары по телевизору. «Тебе не удастся обмануть самого себя. Не удастся обмануть и меня».

— Какая экспрессия. Какая красота. И даже трогательно. Все правильно. Я не могу обмануть самого себя. Или тебя. Ведь ты знаешь меня настоящего. И знаешь себя настоящую. Ты просто ждешь, когда я сдерну пелену и обнажу твою душу. Для нас обоих, — говорит он. — Не так ли, Эмма?

— Пожалуйста, — умоляюще произносит Эмма Марголис. Лицо ее искажено ужасом и болью.

— Что пожалуйста?

— Пожалуйста, развяжи меня. — Голос Эммы напоминает скулеж. Шелковые нити вонзаются в ее кожу, хотя она уже и не пытается высвободиться, понимая, что это бесполезно.

Взгляд Ромео прикован к экрану. Он полностью поглощен зрелищем. «Ты просто хотел подать мне знак: „Я здесь, Сара”». Он чувствует, как закипает в нем кровь.

— Да, я здесь. Я совсем рядом, Сара. Так близко.

Он сидит на диване в комнате для гостей — на том самом, где вчера ночью спала Сара. Он прижимает к лицу подушку, вдыхает ее запах. Словно хищник, обнюхивающий след своей жертвы, «…но я уже вижу трещины на ней. Я буду пристально наблюдать за тем, как они множатся. Обещаю. Может, они не видны окружающим…» Он улыбается.

— Ты стараешься, детка, но ничего у тебя пока не получается. А может, все дело в том, что ты еще не готова. Как и я. Но ждать недолго, Сара.

Он потягивается. Фрагмент видеозаписи, которую он сделал на магнитофоне Эммы час назад, заканчивается. Он укоризненно смотрит на Эмму. Обнаженная, связанная, она лежит возле его ног — такая беззащитная и уязвимая. Он еще в одежде, но ширинка брюк расстегнута, и он лениво поглаживает свой член, одновременно нажимая кнопку воспроизведения записи.

«Моя сестра полагала, что ты становишься сильнее и могущественнее с каждым новым убийством, но она ошибалась. Ты испуган, Ромео. Я даже чувствую запах твоего страха».

Он нажимает кнопку паузы и сардонически улыбается Эмме.

— Ты чувствуешь запах моего страха?

Он вновь запускает запись и продолжает себя гладить. Пристально вглядываясь в экран. Впитывая в себя Сару. Ее слова. Ее голос. Ее образ.

«Я даже чувствую запах твоего страха. Ты пытаешься побороть его, гонишь прочь. Но тебе не удастся обмануть самого себя. Не удастся обмануть и меня».

— Сара права в одном, Эмма. Я начинаю уставать от выбранной роли. Ромео на самом деле — моя сущность. Это я настоящий. Все остальное — ложь. Всем нам нужно стать теми, кто мы есть на самом деле. Некоторым понадобится помощь. Им нужно открыть глаза на самих себя. Именно это я и сделал с Мелани и другими. И то же проделываю сегодня с тобой, Эмма. Я помогаю тебе сбросить оковы лжи. Чтобы ты могла воссоединиться с настоящей Эммой. Обольстительницей. Шлюхой. Колдуньей. Грешницей. Разве не так, сука?

— Да, — скулит она, дрожа от страха.

Он ухмыляется.

— Ты — лгунья. Сейчас ты готова на любое признание и поступок, не так ли? — Хищно улыбаясь, он вытягивает вперед свою голую ступню. — Тогда оближи это. Пососи как следует. Уж постарайся, детка.

Эмма, плача, послушно тянется к большому пальцу его ноги своими потрескавшимися, кровоточащими губами.

Он бесстрастно наблюдает за ее потугами. Пожалуй, эта тварь получше той, что он нашел в клубе. Та оказалась недостойной его выбора. Он это понял сразу, еще до того, как завладел ее сердцем.

Он хмурится. Мелани подарила ему наивысшее удовлетворение. Он так верил в то, что она будет последней жертвой. Что именно она поможет ему в избавлении от грехов — так же, как он помог ей искупить свой грех. Он надеялся, что сумеет уберечь ее сердце от порчи. Сохранит его в чистоте. Но в конечном итоге ее сердце оказалось ничем не лучше других. Теперь он убедился в том, что Мелани была способна только брать, ничего не давая взамен.

Он признает, что события развиваются гораздо стремительнее, чем он планировал. Раздражение нарастает. Он уже начинает терять самоконтроль. Сара права. Трещины действительно становятся заметны.

Он знает, что с Сарой все будет иначе. Изысканно, пикантно, остро. Ему все сложнее оттягивать тот миг, когда фантазия обратится в реальность. Он находится под таким давлением. Ее телевизионные обращения к нему столь угрожающи, что он едва сдерживается.

Он так надеялся, что Эмма поможет ему снять напряжение. Но она его явно разочаровывает. Похоже, и она обманет его ожидания. Как и те, другие. Но, как бы то ни было, он должен закончить то, что начал. Лишь бы только это пошло на пользу Эмме.

Пока он поглаживает свой член, Эмма вовсю старается. Но он не обращает на нее внимания, он думает о Саре. Представляет себе их последний вечер. Сара неповторима. Ему это абсолютно ясно. В его жизни давно уже не было столь удивительной женщины.

Он приглушает звук, так что голос Сары становится шепотом. Из гостиной доносится мелодия «Голубой рапсодии». Ее любимая пьеса. Это дань его уважения единственной женщине, которая по-настоящему понимала его. Обожала его. Этой мелодией он говорит ей о том, что она всегда с ним, что она — часть его. И все, что он делает, он делает ради нее.

«Ты разбиваешь мое сердце, детка».

Ромео крепко зажмуривается, в то время как знакомые крики резонируют в его голове, заглушая и голос Сары, и музыку. «Прости. Я не хотел разбивать твое сердце. Но ты не должна была разбивать мое».