Ромео

— Что ты увидела, Сара? — нежно спросил Берни.

— Я… увидела их. О Боже. Я увидела их. Отца и… Мелани. — У нее даже голос изменился. Это был голос маленькой испуганной девочки.

Слезы заструились по ее щекам, но она продолжала говорить. Уже даже не сознавая, что именно. Она словно вернулась в прошлое и просто пересказывала то, что видит.

— Мелани сидела спиной ко мне. Она устроилась у отца на коленях, лицом к нему. Все происходило на большом старом диване. — Она съежилась в кресле. Сложила руки на животе, словно от кого-то защищаясь. — Она была совсем голая. Мелани была голой. Я видела ее ночную сорочку, валявшуюся на полу возле дивана… белую хлопчатобумажную сорочку с кружевной отделкой…

Теперь она явственно видела его лицо. Лицо своего отца. Но совсем чужое. Таким она никогда его не видела. Отец сидел запрокинув голову назад, на шее его проступали пурпурные вены. Рот был широко раскрыт. Глаза он закатил вверх. Его большие руки сомкнулись вокруг узкой талии Мелани. И он приподнимал ее — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Она еще крепче сомкнула веки, но кошмарное видение не отступало. Она вдавила в глазницы кулаки. Не помогает. Не помогает.

— Позволь, я принесу тебе воды. Или еще чего-нибудь, — умоляюще произнес Берни.

Но Сара крепко вцепилась в него.

— Это было, Берни. Было на самом деле.

— Да, Сара. Да.

Утвердительный ответ Берни прозвучал как упрек и благословение одновременно.

— Он заметил меня. В дверях. Это было ужасно. Мне казалось, он прожжет меня своим взглядом.

Она вновь увидела лицо отца, но теперь уже не отрешенное, как минуту назад, а того хуже. В нем было отвращение — нет, возмущение, — а скорее всего, неприкрытая ненависть.

— Я вижу его. Он возвышается прямо надо мной. В сером фланелевом халате. Затягивает пояс. И от него так странно пахнет. — Она открыла глаза. — Он был в таком бешенстве, что ударил меня. Сильно. Прямо в живот.

В глазах Берни стояли слезы.

Схватившись за живот, Сара медленно сползла на пол и, рыдая, уткнулась в безжизненные конечности Берни.

— О, Берни. Мелани было всего лишь шестнадцать. Я думаю, это случилось не впервые. Наверное… они там часто занимались этим… в кабинете отца. А мама в это время напивалась у себя наверху. Я ненавидела эти ночи, когда она пила. Потому что тогда, я знала, он ночевал в своем кабинете. И Мелани… Мелани… — На нее обрушилась лавина воспоминаний, другие образы и звуки смешались в голове. Ей казалось, что черепная коробка не выдержит этой атаки. Жадно глотая воздух, она продолжала: — Но и после этого не наступил конец, Берни. Даже когда… когда мама умерла и мы переехали… я помню эти звуки в ночи. Жуткие звуки. Крики. Стоны. Я накрывала голову подушкой. И не вылезала из кровати. Не ходила проверять. Я не хотела, чтобы отец… вновь обвинил меня в том, что я шпионю. Но иногда я все-таки слышала их. Слышала, как они занимаются сексом.

Спазмы душили ее. Она вся затряслась. Берни испугался нервного припадка. Если бы она не держала его так крепко, он бы подъехал к телефону и вызвал неотложную помощь. Но Сара не отпускала его, и все, что он мог, — это гладить ее по спине, пытаясь утешить словом.

— Я знаю, как тебе тяжело, Сара. Но это хорошо, что ты все вспомнила. Не зря ведь говорят, что правда делает человека свободным. Я в это верю. Успокойся, Сара… Шшш…

Вскоре конвульсии стихли. Как и рыдания. Сара чувствовала себя изможденной до предела.

— Во всем виноват Ромео, — хриплым шепотом произнесла она. — Это он отворил ящик Пандоры. Если бы он не прислал мне эти странички из дневника Мелани, я бы до конца дней своих пребывала в уверенности, что все происшедшее — плод моей больной фантазии.

— Что за страницы? — спросил Берни. — Ты говорила, что он писал тебе, присылал странные подарки. Но ни словом не обмолвилась о дневнике Мелани.

— Я боялась показывать их кому бы то ни было. И еще… мне было стыдно… за нее. А теперь стыдно за собственное малодушие. За то, что я не поняла. Ничего не поняла…

— Но ты же тогда ничего не знала, Сара. Ты просто подавляла в себе эти вспышки памяти. И вполне понятно, почему.

Она жалобно посмотрела на Берни.

— Этого-то Ромео и добивался. Он хотел заставить меня вспомнить. Заставить страдать. Он знает правду. Мелани писала обо мне в своем дневнике. — Я храню секреты сестры, она — мои. — Фельдман был в шоке, когда я рассказала ему о дневнике Мелани. — И после короткой паузы добавила: — Или мастерски сыграл свою партию.

— Зачем ему это нужно? О, Сара, ты ведь не думаешь, что Фельдман…

— Кому, как не психиатру, упражняться в таких хитроумных головоломках? — спросила она. — Правда, в жизни Мелани был еще один психиатр. Билл. Узнай он об отношениях Мелани с отцом, думаю, этого было бы достаточно, чтобы довести его до отчаяния. — Она пристально посмотрела на Берни. — Или того хуже.

— Билл Деннисон — маньяк-убийца?

— Все эти бессонные ночи, что я проревела, втайне мечтая о нем… представляя, что он хочет меня…

— Кто — Деннисон? — Берни знал о коротком романе Сары с бывшим мужем Мелани, хотя она и не особо распространялась на эту тему.

— Нет, — сказала она. — Мой отец.

— Что, твой отец… когда-нибудь? — насторожился Берни.

— Что ты сказал? — закричала она.

— Ничего, Сара. Я лишь спросил. Вот и все. Но, если хочешь, мы можем и не говорить об этом.

Она резко отпрянула, глаза ее зажглись яростью.

— Не о чем и говорить. Мой отец ни разу не притронулся ко мне. Ни разу. Ни разу. Я вызывала в нем отвращение. Разве я могла сравниться с Мелани? Ты думаешь, мне этого хотелось? Думаешь, мне хотелось поменяться ролями с Мелани? Чтобы отец занимался сексом со мной? — Она не на шутку разбушевалась, лицо ее исказилось до неузнаваемости, полыхало огнем, руки сжались в крепкие кулаки.

— Послушай, если хочешь — поколоти меня. Если тебе станет легче от этого. Давай. Я готов выдержать твою атаку.

Реплика Берни отрезвила ее. Она чуть не расхохоталась — настолько забавной представилась ей ситуация.

— Ты в своем уме, Берни?

— Я хотел сказать лишь одно: я твой друг, Сара. Я люблю тебя. И я вовсе не имел в виду то, что твой отец приставал к тебе.

Она тяжело рухнула обратно в кресло.

— Я думаю, что Ромео именно так и считает. Что и я, и Мелани… — Она вдруг замолчала. В лице ее отразилось потрясение от внезапной догадки.

— Сара, что с тобой?

— Может, в этом и кроется причина? Что, если Ромео думает, будто все мы — жертвы инцеста? Ну, жертвы не в прямом смысле слова. Просто на нас лежит клеймо позора. Все мы грешницы. А он послан нам для искупления грехов.

Берни изумленно уставился на нее.

— Господи, Сара, а может, ты и права. Пожалуй, стоит позвонить твоему приятелю-полицейскому, Аллегро.

— Сказать ему? Сказать, что мой отец занимался инцестом? Предложить ему проверить отцов других жертв, выяснить, не баловались ли они сексом со своими дочерьми? — Истеричные вопли застряли у нее в глотке. Она отвернулась.

— Нет, ты можешь просто поставить его в известность о своих догадках, — возразил Берни. Легко ему было хранить спокойствие и выдержку.

— Не думаю, что это поможет расследованию, — упрямо заявила она.

— Еще как поможет. Это даст возможность глубже изучить личность Ромео, мотивы его поведения. Кто знает, может, его тоже насиловали в детстве. И он, чувствуя некую общность со своими жертвами, одновременно ненавидит их. Возможно, ненавидит и себя.

— Не знаю, Берни. — Но, даже и возражая, она мысленно прокручивала цитату из книги, которую читала в библиотеке…

Отец начал насиловать меня, когда мне было семь лет. Когда я пригрозил ему разоблачением, он избил меня до полусмерти…

После смерти отца мать заставляла меня спать с ней. Мы все время занимались сексом…

Мой старший брат изнасиловал меня, когда мне было одиннадцать лет, и сам же потом смеялся надо мной…