Страница 15 из 37
В эту оригинальную корпорацию больше всего прилилось жизни из областей русских (если и самый корень казацкой общины пошел не от русичей, охристианенных Владимиром): со времен, в какие только помнит казаков история, у них господствовала греко-восточная вера, и в последствии кто бы ни приходил вступить в их братство, католик, лютеранин, кальвинист, каждый должен был признавать учение церкви восточной. Язык также говорит о их по-преимуществу русском происхождении.
Перевороты в соседних странах, окружающих дикие степи запорожские, имели влияние на состав и интересы этой кочующей нации. Когда литовцы вытесняли татар из южной Руси, казаки охотно помогали Литве и потом считали себя, без всяких, впрочем, обязательств, под покровительством этого княжества. Когда Польша, соединясь с Литвою, простерла свои владения до степей, долго составлявших сомнительную собственность трех наций, вольный народ казацкий сделался непреднамеренно её военным пограничным поселением: защищая свои жилища, он защищал, вместе с тем, и Польшу от татарских набегов. Когда самодержавие с своими строгими формами заступило в северной Руси место буйных и беспорядочных уделов, целые толпы казаков, этих старых дружинников князей удельных, прибывали в днепровские степи, где находили прежний разгул для своего буйства и, под начальством избранного сообща атамана, мечом и грабежом добывали себе корысть у иноверных соседей, турков, татар, а иногда у литвинов, ляхов и даже московцев. События последних двух царствований — закрепощение крестьян и вольных слуг, голод, нищета, злоупотребление прав сильного и распространение царской опалы на самых слуг боярских также вытеснили немало людей, одних в степные московские украйны, а других и за самый рубеж, к донцам и запорожцам.
Польский король Сигизмунд I, поняв важность воинственного общества днепровского для Литвы и Польши, предложил казакам для поселения земли в южной части нынешней Киевской губернии и дал им право пользоваться привилегиями русских княжеств, принадлежавших Литве. Другой король, Стефан Баторий, разделил их на полки, дал их предводителю имя и права гетмана (как назывались наместники королевские в Литве и Польше), пожаловал им знаки войскового единства — знамя, литавры, бунчук, булаву, печать, установил войсковую старшину — обозного, судью, писаря, есаула, хорунжего, полковников, сотников и атаманов, а чтоб усилить их корпорацию и проникнуть ее духом подданства королю польскому, собрал, в добавок к ним, несколько тысяч охотников казаковать из поселян украинских.
С оных-то времен, когда днепровские казаки причлись к свободным сословиям Польской республики, произошло разделение их на городовых, живших оседло в малороссийской украйне, называвшейся, в отличие от диких степей, городами [50], и на низовых, или запорожских, которые вели жизнь бивуачную, безженную, в низовьях Днепра, за Порогами.
Несмотря, однакож, на заселение городов в королевских провинциях — Черкасс, Трактомирова и других, несмотря на привилегии, которыми в них пользовались, все казаки, и запорожцы, и городовые, или украинские, по-прежнему считали себя независимыми людьми, вольными делать, что заблагорассудится: понятия о подданстве были выше их цивилизации, и дикая идея совершенной вольности не оставила запорожской общины до конца её существования. [51] Воевала, или мирилась с турками и татарами Польская республика, казаки следовали своим собственным побуждениям: наезжали на татарские города и села, спускались по Днепру на плоскодонных челнах в Черное море, бросались в абордаж на турецкие галеры и корабли, грабили, жгли и разрушали приморские города малоазиатские. [52] Поляки не знали, что делать с этими необузданными защитниками христианства, как величали себя казаки. Пробовали, по жалобам султана, усмирять их силою; но казакам казалось это крайнею несправедливостью: им не было дела до того, что король включил их в число своих подданных, а между тем войну с неверными они считали высшею заслугою перед всякою христианскою нациею.
Вражда к покровителям заронилась в их буйные души и возрастала при всяком новом разладе интересов польской нации с интересами их кочующей дружины. Правительство, после Батория, упустило из виду, как важно для всей республики усердие этих вечных врагов Орды и турков, и, опасаясь возрастающего могущества их, начало стеснять права казацкие; а когда Сигизмунд III забрал в голову нелепую мысль объединить в республике все вероисповедания с католичеством, взаимная вражда казаков и правительства приняла характер религиозной и с обеих сторон была тем неуступчивее, что ознаменовалась именем христианства.
К несчастью для Польши, все это разгорелось на давно подготовленном зле, на угнетении поселян. Страсть к роскоши, обуявшая тогда польское дворянство, и жадность к прибытку ввели в обычай вредное арендаторство. Живя в столице и в больших великопольских городах, владельцы земель, заселенных русинами, отдавали их на откуп жидам и мелкой шляхте [53], передавая им, вместе с арендою, свое неограниченное право суда и расправы над крестьянами. Зло долго было терпимо беззащитными поселянами, но, когда арендаторы посягнули и на казацкие земли, прилежащие к помещичьим и рассеянные между ними, а правительство, или лучше сказать аристократы, его составлявшие, стали ограничивать число казаков, уничтожать права их и многих обращать в состояние слуг и поселян, — казаки соединили свои религиозные, поземельные и общинные интересы с интересами крестьян, вербовали между ними себе тайных сообщников, снабжая их оружием и военными припасами, везде распространяли свой непокорный дух и наконец, провозглашая себя защитниками веры против католиков и вместе защитниками угнетенных поселян против дворянства, завязали с этими двумя составами польской нации знаменитую казацкую войну, тянувшуюся полвека и кончившуюся ослаблением некогда сильной польской державы и перевесом над нею государства Московского.
В данную эпоху эта война была в самом начале. Первая попытка казаков к борьбе с католиками и дворянами, под предводительством гетмана Косинского, природного дворянина, наделала много бед их противникам, но Косинский пал в битве, и войско его рассеялось. Это было в 1594 году. Скоро явился у казаков новый предводитель, Наливайко, человек низкого происхождения, но высокий духом, как об этом свидетельствуют сложенные про него песни, незамолкнувшие до наших дней. Война с ним дорого обошлась противникам: казаки выиграли кровавую битву под Чигирином и долго были грозою для республики; наконец дворянская партия восторжествовала. Теснимые со всех сторон ополчениями противников, казаки окопались на левой стороне Днепра, под Лубнами, долго защищались, выстреляли заряды, издержали съестные припасы и были принуждены сдаться, на условиях разойтись и выдать своего предводителя, которому обещана, однакож, жизнь. (Год 1597). Таким образом украинское ополчение казацкое рассеялось, и запорожцы удалились в свои Низовые притоны, тая в душе злобу к врагам за стеснение прав своих и надежду на будущие успехи. Скоро узнали они, что гетман их, не смотря на условия капитуляции, замучен в темнице, поселяне угнетаются по прежнему, католичество везде теснит, восточную веру. Несколько лет они молчали, ограничиваясь только мелкими набегами так называемых гайдамак на панские земли, — воевали с турками, беспрестанно съезжались и ратовали в степях с татарскими ватагами [54]; а между тем Сечь их полнела беглыми крестьянами панскими; казаки низовые, или запорожцы, воины бездомные и безженные, сносились с казаками семейными, которые жили оседло, в самой Украйне, и назывались уже, как сказано, городовыми или украинскими; те волновали своих соплеменников поселян, подстрекали их к совершенному уничтожению крестьянства, к безусловной свободе, ко всеобщему казачеству, и Польской республике готовился ряд войн тем гибельнейших, что она, в аристократической гордости, презирала врагов своих.
50
См. Летоп. Самовидца, 7: «З Запорожья через поля дикие з рарогом, раструбом (рогом и ястребом), орлом, хортом, казака бедного шлет (полковник) в городы, кому подарок шлючи якому панове.»
51
Ригельман, изложив мнения самих казаков о их происхождении, говорит: «Прочие же от древних некаких вольных людей, кои якобы не принадлежали ни к какому владению и потому мнят о себе все, будто б они навсегда право имеют в вольности, и ни под чьим точным владением, как только под защитою тех областей, к которым они прикосновенны, состоят; и для того не почитают себя, чтоб они были из русских людей, или чьи бывшие подданные.» (Летописное Повествование о Малой России, 3, в Чтен. Общ. Ист. и Др. Р. 1847, февр.). Самое слово казак значило человек вольный. До сих пор во всей России удержалась в народе поговорка вольный казак.
52
Как сами турки описывают казацкие морские походы, см. в Collectanea z Dziejopisow Tureckich, przez J. Sccowskiego; Боплан, в Опис. Укр., 63 — 69, рассказывает о них так: «Проезд казаков через Лиман (в море) не может совершенно укрыться от (турецкой) стражи; весть о выходе их в море быстро распространяется по морскому берегу, до самого Константинополя. Султан рассылает гонцов по берегам Натолии, Булгарии и Румелии для предостережения жителей. Но все это ни к чему не служит. Казаки, пользуясь и временем, и обстоятельствами, через 36, или 40 часов по выходе из Днепра, причаливают к берегам Натолии и, оставив для караула на каждой лодке по два товарища, и по два мальчика, вооруженные пищалями, делают высадку, нападают врасплох, приступом берут города, грабят, жгут, опустошают Натолию, нередко на целую милю от морского берега; потом немедленно возвращаются к судам, нагружают их добычею и плывут далее — на новые поиски.... Встретятся ли им на море турецкие галеры, или купеческие корабли, они бросаются на них в абордаж. Открывают же неприятельский корабль, или галеру прежде, нежели турки заметят их челны, возвышающиеся над морскою поверхностью не более 21/2 футов. Увидев вдали корабль, казаки немедленно складывают мачту, замечают направление ветра и становятся таким образом, чтобы к вечеру солнце было у них за спиною. За час до захождения оного, на всех веслах плывут к кораблю и останавливаются на милю от него, чтобы не упустить неприятеля из вида. Наконец в полночь, по данному знаку, устремляются на врага: половина удальцов, готовых к бою, с нетерпением ждет абордажа и, сцепившись с турецким судном, в одно мгновение всходит на оное. Турки, изумленные нападением 80, или 100 лодок и множеством врагов, уступают; а казаки, забрав деньги, негромоздкие товары, которым не вредит подмочка, пушки и все то, что может быть для них полезно, пускают корабль на дно, со всем его экипажем... Наконец настает время к возвращению на родину. Турки между тем усиливают стражу на устье днепровском; но казаки смеются над этим, даже и тогда, когда битвы с неприятелем уменьшили число их, или волны морские поглотили некоторые из утлых челнов: они причаливают в заливе, в 3, или 4 милях на восток от Очакова. От сего залива к Днепру идет низкая лощина, длиною около 3 миль, которую море иногда заливает на 1/4 мили, покрывая ее водою не более, как на полфута. Через сию лощину, постепенно возвышающуюся к Днепру, казаки перетаскивают свои суда: над каждым челном трудится 200, или 300 человек, и через два, или три дни, весь флот, обремененный добычею, является на Днепре.... Впрочем и казаки, в свою очередь, попадаются в западню, если встретятся с турецкими галерами среди белого дня, на открытом море; тогда от пушечных выстрелов челны их рассыпаются, как стая скворцов, и многие гибнут в морской пучине; удальцы теряют все свое мужество и в быстром бегстве ищут спасения. Но когда решаются на битву, привязывают весла по местам и вступают в бой: одни не трогаясь с лавок, палят беспрестанно из пищалей; другие заряжают их и подают товарищам; меткие выстрелы их не допускают турков до ручной схватки. При всем том пушки наносят казакам вред ужасный: они обыкновенно теряют в сражениях с галерами около двух третей своих сподвижников, редко возвращается их на родину более половины; зато привозят богатую добычу.... Вот главный их промысел: они живут одною добычею; ибо, возвратясь на родину, ничем не занимаются, а умеют только пить и бражничать с друзьями.»
53
Летопись Самовидца, 7: «Сами державцы (владельцы земель) на Украине не мешкали, тилько уряд держали, и так о кривдах посполитых людей мало знали, альбо любо и знали, тилько заслеплены будучи подарками от старост и жидов арандарей, же (что) того не могли узнати, же (что) их салом по их же шкуре и мажут.»
54
Боплан (Описание Украйны, 52 — 58,) сохранил для нас любопытные подробности и о степных походах казаков. Привожу извлечения: «Казаки, зная, какая опасность ожидает их в степях, переходят оными в таборе, или в караване, т. е. между двумя рядами телег, замыкаемых спереди и сзади 8, или 10 повозками; сами же, с дротиками, пищалями и косами на длинных ратовищах, идут посреди табора, а лучшие наездники вокруг оного. Сверх того, во все четыре стороны, на 1/4 мили, высылают по одному казаку для наблюдения. Как скоро покажется неприятель, стражи дают сигнал, и табор останавливается. Если казаки откроют врагов, то бьют их; если же сами будут прежде замечены, татары подкрадываются к табору и внезапно нападают на оный... Случалось и мне несколько раз, с 50, или 60 казаками, переходить степи. Татары нападали на наш табор, в числе 500 человек, но не в силах были расстроить его; да и мы также мало вредили им, ибо татары только издали грозили нападением, не подъезжая, однако, на ружейный выстрел и, пустив через наши головы тучу стрел, скрывались... Намереваясь нечаянно разграбить какой-нибудь караван, буджаки употребляют весьма искусную хитрость. Надобно заметить, что тамошние степи покрывает густая, в два фута вышиною, трава, которую при проезде нельзя не притоптать; посему, опасаясь, чтобы следы не открыли числа и направления отрядов и чтобы неприятели не пустились в погоню, татары поступают следующим образом. Отряд человек в 400 разделяется на 4 шайки; одна идет к северу, другая к югу, третья к востоку, четвертая к западу. Одним словом, каждая сотня следует особенным путем, и прошед около 11/2 мили, разделяется еще на 3 шайки, в 33 коня, которые также расходятся в разные стороны, если не препятствует какая-нибудь река; через полмили снова разделяются на три части. Таким образом не более 10, или 11 татар остаются вместе... Все это совершается скорее, нежели в полтора часа, на всем скаку: иначе, если казаки откроют их во время рассеянного движения, то никакая быстрота уже не поможет. Но хищники весьма опытны в сем маневре и так хорошо знакомы со степями, как искусные лоцманы с гаванью. Каждая шайка в 10, или 11 всадников, идет степью произвольно, избегая только встречи с другими; милях же в 10, или 12 от места разделения, в определенное время, все они сходятся в какую-нибудь лощину, где надеются отыскать корм для лошадей своих и воду. Иные прямо идут к месту соединения, другие же, находясь от оного далее, описывают дугу. Трава, притоптанная 11 лошадьми, на другой день поднимается, и следы изчезают... Татары изобрели хитрость сию с намерением обмануть казаков, которые преследуют их неутомимо. Сведав о появлении татарской шайки и зная, что в ней не более 500, или 600 человек, 1000, или 1200 казаков садятся на коней, ищут следов неприятельских и, по оным достигнув до средины описанного нами круга, в недоумении останавливаются, не зная, где искать врагов, ибо следы расходятся во все стороны... Из сего понятно, как трудно отыскать хищников. Казаки встречаются с ними случайно, во время роздыха, или ночлега; но татары всегда осторожны: имея глаза узкие и следовательно зрение острое, они открывают нас прежде, нежели мы их завидим. Притом же хитрость, а не сила, решает победу. Встретясь друг с другом за час до заката солнечного, или через час по восхождении, враги, подобно мореходцам, старающимся выиграть ветер, употребляют все искусство, чтобы стать спиною к солнцу, дабы оно светило в глаза неприятелю», и пр.