Страница 50 из 71
А потом вырвала бутылку у него из рук, прижала к груди и рванула с нею на улицу. Это было мое вино — я заплатила за него и, Бог свидетель, я выпью его все до капли.
Как и следовало ожидать, за мной никто не погнался, чтобы таки отобрать бутылку, поэтому я без проблем добралась до метро, весьма довольная своей пустяковой победой. Я себя чувствовала такой бунтаркой, что даже хлебнула немного вина прямо из бутылки, когда вышла из метро на улицу, — наверное, это было самым неженственным, что я совершила за всю свою жизнь.
Вообще-то я собиралась вернуться прямиком в отель и хорошенько выспаться, а кладбищами заняться завтра, но так уж вышло — мне на глаза попалось кладбище Монпарнас. Должно быть, когда я покидала гостиницу утром, то просто не заметила его, потому что шла под зонтом.
Я остановилась возле арки и с несчастным видом заглянула внутрь. Дождь прекратился, но в воздухе висел промозглый туман, а одежда и волосы у меня и без того были влажными. Я мерзла целый день, и больше всего на свете мне хотелось вернуться в номер, где можно принять душ и согреться. Но я уже была здесь. Можно войти и быстро обойти кладбище. Никаких проблем. А вдруг звезды сойдутся и окажется, что лебединая песня здесь, тогда я найду её и заберу с собой в Англию, и посещение кладбище останется позади.
Конечно, мне приходило в голову, что черная роза была спрятана больше года назад и вряд ли она лежит где-то на поверхности. Она, скорее всего, запрятана внутрь могилы, может быть даже в гроб. Так что, очень вероятно, что мне придется осквернить могилу.
Хотя справиться с этим я смогу только на пару с большим и сильным мужчиной, а лучше двумя, вооруженными лопатами. Если я узнаю, какая могила мне нужна, то сама, наверное, буду чертову вечность её вскрывать. А это означало, что мне определенно нужно найти где-то копателя...
Я расправила плечи и вошла на кладбище. Оно было довольно неплохо освещено уличными фонарями, но я все равно, на всякий случай, достала свой фонарик. Все-таки с ним будет удобнее читать имена на надгробиях. Мне пришло в голову, что полковник Анри Роль-Танги мог быть здесь похоронен. Может быть, в его могиле и спрятана лебединая песня... Мне настолько понравилась эта мысль, которая, казалось, многое объясняла, что пока я бродила, становилась все более раздраженной от того, что мне так и не попадалось нужное надгробие.
Еще несколько недель назад меня ни за что не удалось бы заманить на кладбище, тем более ночью. Теперь же я не очень переживала по этому поводу. По периметру были видны здания, уличные фонари горели, рядом пробегали дороги, по одной из которых проехала старая машина. На кладбище, кроме меня, никого не было, и тем не менее, я не чувствовала себя одинокой. И надгробия казались скорее умиротворяющими, нежели устрашающими.
Но потом я завернула за угол и обнаружила, что перед очередным белым монументом кто-то стоит. Он был в длинном плаще, а на руке у него болтался закрытый зонт. Света от уличных фонарей у ближайшей стены хватало, чтобы я смогла разглядеть его лицо. Под левым глазом у него был уже светлеющий фингал, на верхней губе —заживающий порез, который тянулся вниз по подбородку. У него были рыжеватые волосы и голубые глаза. Я узнала этого человека, потому что мы уже виделись однажды. Это был Джексон.
Я резко остановилась. Меня пронзил леденящий страх от неожиданности нашей с ним встречи. Прятаться было уже поздно, он меня увидел, поэтому я покрепче сжала бутылку в руке, на случай, если мне придется воспользоваться ею в качестве оружия. Мне уже было известно, что он беспощаден и опасен.
Не знаю, на что я рассчитывала, но его реакция меня очень удивила. Когда его взгляд упал на меня, глаза его расширились от ужаса. Поначалу я это списала на то, что он принял меня за призрака — на дворе ночь, он здесь совсем один, вот воображение и разыгралось, когда я неожиданно появилась из-за угла. Но потом он нахмурился и сказал:
— Я не виноват. Передай Бену, я не знал, что ты собираешься сюда.
Я вытаращилась на него. Говорил он тихо, но я определенно услышала нотку страха в его голосе. Почему профессиональный преступник (когда-то арестованный за избиение человека почти до смерти) так боялся Бена? И тут мне пришло в голову, может, Джексон был вовсе и не таким, как его описывал Бен. И все же... кладбище — не то место, где стоило выяснять это.
— Он здесь? — спросил Джексон, вертя головой по сторонам. — Я думал, он сегодня будет на кладбище Монмартра.
— Он идет следом, — быстро солгала я, с ужасом осознавая, что Бен и Джексон оба в городе. Однако, с другой стороны, оказалось, что моя догадка была верна.
— Да ну? — переспросил Джексон, внезапно улыбнувшись. Не то чтобы я выдала себя, но он точно не поверил мне. — Ты так же хорошо лжешь, как и Лиам.
Он подался вперед, еще больше наклонив голову, и в свете уличных фонарей мне еще лучше стали видны синяки и ссадины на нижней части его лица.
— С кем подрался? — холодно поинтересовалась я.
— Ааа, ты спрашиваешь, чьих это рук дело? — спросил Джексон, указывая на свое изуродованное лицо. — Бена, естественно.
— Бена? — повторила я. — Когда?
— Чуть больше недели назад. Как раз перед его поездкой в Калифорнию.
— Я встречалась с ним как раз тогда и не заметила никаких следов, — сказала я. И стоило мне только произнести эти слова, как я поняла, что это не совсем так - костяшки его рук были в ужасном состоянии...
Джексон осклабился.
— Это потому, что он дождался, пока я напьюсь, жалкий трус! Бен любит избивать только беспомощных. Тебе ли не знать.
— В каком смысле?
Я ничего не понимала, о чем он говорил?
— Это Бен избил Лиама во время вашего медового месяца, не так ли?
— Бен? — сказала я, или хотела сказать, но получилось скорее: — Блерн?
Я мысленно вернулась в тот вечер: я ждала в нашем номере отеля, когда Лиам вернется со льдом; помню, еще подумала, чего он так долго? Помню ужас, который испытала, когда он вошел, и с его губ все еще капала кровь, помню, как разрыдалась, когда мы умыли его и обработали раны.
— Ааа, значит, Лиам так и не рассказал тебе, что это был Бен? — спросил Джексон, верно истолковав мое выражение лица.
Я не хотела ему верить. Несколько недель назад я бы даже не стала его слушать. Но после того, как Бен разбил мою скрипку и прокричал мне прямо в лицо, как он ненавидел собственного брата, я поверила Джексону. Какой смысл ему врать? Какая ему выгода от вранья? Лиам мне тогда сказал, что это был всего лишь какой-то пьяный гость, и отель его уже выставил... Меня там не было, я этого не видела. Наш медовый месяц... Может, Лиам мне солгал, чтобы не расстраивать.
На самом деле, учитывая сроки, возможно, именно после этого инцидента они и перестали общаться.
— Чем ты так разозлил Бена? — спросила я, не желая думать прямо сейчас о медовом месяце и Лиаме.
— Разумеется, тем, что явился в твой дом, — кисло ответил Джексон. — По-видимому, это преступление, постучаться кому-нибудь в дверь и задать пару вопросов.
— Мне кажется, врываться без приглашения в чужой дом, как раз и есть преступление, — холодно подчеркнула я.
— Ну, хорошо, что все хорошо кончается. В итоге мы все-таки договорились с Беном, что если я найду лебединую песню первым, то просто продам её Бену. Она ему больше нужна, чем мне. Так что все будут довольны. Пока я держусь как можно дальше от тебя, конечно. — Он вздохнул. — Я был уверен, что песня спрятана где-то здесь, но пока ничего не нашел.
— А с чего ты решил, что песня здесь? — спросила я осторожно, гадая, являлись ли кости и розы ему.
Но он только ответил:
— С того.
Я обернулась, чтобы посмотреть, на что он тычет пальцем. Джексон указывал на ближайшую белую статую.
— Что это? — спросила я.
— Она называется «Разлука влюбленных», — сказал Джексон с ухмылкой.
Я посветила своим фонариком. Это было печальное, красивое, в натуральную величину, художественное произведение, на котором изображалась женщина, с трудом выбирающаяся из гроба, чтобы утешить возлюбленного, который стоял над могилой, спрятав лицо в руках. У меня разболелось сердце при виде этой сцены, поэтому я опустила фонарик и повернулась к Джексону.