Страница 22 из 23
Блаженны нищие духом, ибо изнемогли себя до гения.
Спрашивают себя те, что не для мира сего: "Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? И какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? Твердость ли камней твердость моя? И медь ли плоть моя? Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?". Заходят несчастные в тупик, откуда видны лишь смерть или чёрная нестерпимая боль в скалящемся мире сем, что как кошмарный сон. И вот, чувства и сознание сужаются, как лисья нора, что кончается среди корней старого кедра.
Но когда разум и чувства уже вынесли приговор - ещё червь их не умирает. И тогда тайна беззакония приходит в действие. И говорят себе: "Бог изнурил меня, и все сговорились против меня. Зачем приняли меня колени матери? Зачем было мне сосать сосцы? Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно... Я прав, но Бог лишил меня суда". Как сказано в Книге Иова: "Оправдывал себя больше, нежели Бога".
Блаженны плачущие - ибо уже не себя винят в бедах своих.
И так отчаянное желание жить свершает "резкий перелом" - "krisis" как говорят греки - поворотный шаг, открывающий дорогу жить далее и жить совершенно иначе, чем до сих пор.
Иафетяне римские говорят: "Fiat justitia ruat caelum" - "Да свершится правосудие, хоть обрушатся небеса". Не так у гибнущих, но как писал Протагор немощным греческим: "Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют. И как мы чувствуем, так оно и есть на самом деле. И всё есть таким, каким оно кажется нам".
У иафетян всё вовне - истина всегда явлена, нет ничего скрытного, ибо нет одиночества, а есть общее Царство. Не так у гибнущих, и не блуждать во вне, а войти внутрь себя - их спасение. Ибо их Царство внутри них есть. И вот уже вслед за отказом от мира следует отказ от самого себя - и происходит спасение! В сознании своём несчастный подменяет презренный образ свой, который больше не может терпеть, на иной - льстивый и обладающий достоинствами: силой или умом, красотой или утончённостью или всем вместе взятым. Возможное становится истинным, и в душе несчастный уже убеждён в своём совершенстве, обретённом им раз и навсегда. И сразу наступает успокоение, и возвращаются силы.
Блаженны кроткие, ибо оттолкнулись от своего дна и видят впереди - только жизнь.
И с новыми силами защищают свой новый образ от мира, дабы не быть вновь уязвлённым, и отгоняя собственное подспудное презрение себя. И нападение их - суть защита.
Но порой несчастный отказывается верить, что способен преодолеть какую-либо трудность, и - зная себя истинного, которого презирает - теряет надежду одержать победу. И падает духом, желая, чтоб миновал его час сей, и чтоб пронесло чашу сию мимо него.
Блаженны алчущие и жаждущие правды своей.
Спасаясь, несчастный готов обманывать разум свой посредством рассуждения. Так конь, закусивший удила, несёт всадника по своему хотенью.
Греки знали законы рассуждения - от правила к случаю и от случая к правилу. В обоих случаях умозаключение можно проверить опытом и пробами. Но есть произвольные умозаключения, что не требуют для себя подтверждений, и есть сверхобобщения, что подводят исключения под правило, и есть избирательное внимания, что заслоняет деталями целое.
"Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?" - правдой будет то, что невозможно обличить во лжи.
"И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. А вы ни гласа Его никогда не слышали, ни лица Его не видели; и не имеете слова Его пребывающего в вас, потому что вы не веруете Тому, Которого Он послал" - сам засвидетельствует о себе, ибо не верят свидетельству, которого нет.
"Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею?" - не отвечать злом не равно ответу добром, ибо есть ещё молчание.
"Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый, ибо всякое дерево познается по плоду своему" - дела, что управляемы волей и расчётом, в мнимом сходстве их приравняем к здоровью, что неподвластно сознанию.
"Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал: что есть истина?" - проповеднику своеволия будет трудно убедить иафетян в правоте пристрастных и предвзятых. Только если даст задаток своей правоты, пропустив её доказательства.
"Кто из вас без греха, первый брось на неё камень" - доведённое до крайности и вышедшее за пределы свои теряет смысл свой - как громкий звук оглушает и яркий свет ослепляет. И так, уравняв все грехи под одну мерку - лишим грех смысла и значения его.
А все прежние чувства немощному должно держать под плитой разума. И такая трезвость необходима, ибо кто, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее. Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами?
Но страх безумства преследует несчастного, как вора, ибо развей по ветру прекрасный образ его - и что останется ему? Поэтому, кто скажет ближнему своему: "преступник", подлежит суду за поношение делам, а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной за поношение душе.
Но любимый образ порождает новый раскол души - так поставив себя на пьедестал, гибнущий начинает колебаться между обожанием и унижением себя. И когда разлад меж настоящим и безгрешным образом становится невыносимым - немощь выносится наружу и приписываются внешним силам. Так возникает веельзевул, лукавый, искуситель, дьявол, сатана - князь мира сего. Неудачи будут отнесены к козням дьявола, успехи - к святому духу. Ничто более не зависит от немощного - он не орудие своей жизни, и не несёт ответ за себя. И прощает себе всё, говоря: "Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?" Так назови болезнью каприз свой - и не спросят с тебя за это.
Блаженны милостивые к себе.
И, укрепившись в душе, безгрешный образ порождает уверенность, а следом достоинство, а следом - высокомерие. И с тех пор единственный смысл жизни спасенного - прекрасный образ себя, ибо ничего другого у него нет, кроме духовной прелести своей. И несчастный возвеличивает себя до небес, говоря себе: "Чист я, без порока, невинен, и нет во мне неправды".
"Hubris" - "дерзость", как говорят реки - высокомерная гордыня и непомерная любовь к себе. Гомер называл сие нарушением божественной воли и желанием обожествления себя.
Но кто, не имея достаточного в себе, может спастись? Невозможное человекам возможно Богу.
Блаженны чистые сердцем - ибо в себе Бога узрят.
Опираясь на свое мнимое превосходство, несчастный даёт себе право на любую просьбу и требование к ближним. И высокомерие это может скрываться за непомерной скромностью - сие лицемерное уничижение себя есть страшнее гордости, ибо гордец открыто требует от ближних, уничижающий себя - гневится и обижается, если желаемое не дают ему добровольно. Так, не прося, испрашивает как должное: "Где комната, в которой бы Мне есть пасху?" Но какой воин служит когда-либо на своём содержании?
И побеждающий ближних облекается в белые одежды, ибо обрёл покой, отсутствие чувств, что терзали душу прежде. И, встретившись с болью - он уже не почувствует её.
Ибо достиг преклонения, восхищения, безупречности и святости.