Страница 31 из 52
— Задача для вашего батальона, да и всей дивизии, — объяснял Иван Степанович Конев личному составу, — не только выбить противника из деревень, но и перерезать Ленинградское шоссе, занять круговую оборону, а затем взять врага в клещи.
Иннокентий Щеглов, начальник штаба батальона, пригласил генералов позавтракать, они не отказались.
Пока генералы кушали, разведчики батальона воспользовались их картами и перенесли на свои карты кое-что для уточнения местности предстоящего боя.
Прорезая холодный низкий туман, вездеход генерала И.С. Конева с небольшой охраной взял курс на Калинин, где на восточной окраине, по дороге на Бежецк, в деревне Змеево, стоял штаб заместителя командующего Западным фронтом.
Леденящее дыхание фронтовых боев докатилось и до самой столицы.
Появились слухи о том, что Сталин впал в прострацию, сбежал из Москвы, находится неизвестно где, а город вот-вот сдадут фашистам. Эти слухи нарастали, как снежный ком, отравляли мысли, побуждали тут же, сразу сделать что-то для собственного спасения, надеяться было не на кого.
В столице началась паника. Разбивали витрины магазинов, крали продукты, взламывали кассы предприятий, изымали деньги. Некоторых директоров, спешивших укрыться от хаоса, настигала толпа и устраивала самосуд. На стихийных сходках, возникавших то в одном месте, то в другом, раздавались призывы: «Бей жидов! Продали Россию! Кровопийцы!».
И били, если евреи попадали под горячую руку!
Слухи о самоизоляции Сталина не имели под собой никакой почвы.
На второй день паники, утром, Иосиф Виссарионович потребовал от первого секретаря Московского горкома партии Александра Щербакова навести порядок.
— Разберитесь, Александр Николаевич, с зачинщиками, — дал указание Сталин по телефону Щербакову. — Виновных, если подтвердится их вина, накажите. И как можно быстрее организуйте людей на усиленную оборону. Через два дня доложите мне о принятых мерах.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — бодро ответил Александр Щербаков.
И тут же принялся выполнять поручение вождя.
17 октября Щербаков выступил по радио Москвы. Он призвал москвичей остепениться, прекратить хаос, быть готовыми к отражению захватчиков.
— За Москву будем драться упорно, — вещал в эфире Александр Щербаков, — ожесточённо, до последней капли крови. Планы гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало!
Тут же первый секретарь, со свойственной ему решимостью, исключил из партии ряд руководителей за паникерство, а директоров, которые с добром, награбленным на фабриках и заводах, собирались сбежать из Москвы, отдали под суд.
Паника в Москве пошла на убыль.
Слухи о прострации, якобы в ней пребывал Сталин, оставались всего-навсего лишь слухами, но слухами для кого-то весьма выгодными.
Никакой прострации не было, Сталин работал как обычно — с утра до глубокой ночи.
Он искренне переживал поражение под Вязьмой, испытал настоящий стресс, чего с ним давно не было. Тем не менее, Сталин ни на час не выпускал из поля зрения положение на фронтах. Всё, что происходило вокруг Ржева, Калинина и Торжка, вызывало у него беспокойство. Сталин искал точный и верный ход, чтобы не позволить Гитлеру обрушить Северо-Западный фронт, как произошло в начале октября с Западным и Резервным фронтами.
И, как казалось Сталину, такой ход он нашёл.
Поэтому 10 октября из Ставки ушло указание о создании в районе Калинина боевой оперативной группы под началом генерала Н.Ф. Ватутина. Сам Сталин хорошо знал Николая Фёдоровича Ватутина, ценил за профессионализм, личные качества. Он помнил, что поздно вечером 21 июня к нему в Кремль по их просьбе приехали маршал Жуков, генерал Ватутин и нарком Тимошенко. Они ехали с целью получить от Сталина решение о приведении войск в боевую готовность. Такую директиву заранее подготовил Ватутин, первый заместитель начальника Генштаба и руководитель Оперативного управления.
Сталин выслушал Жукова. Тот доложил о пограничниках Киевского военного округа, задержавших перебежчика, немецкий фельдфебель дал показания — Гитлер начнёт наступление на СССР утром 22 июня.
— А не подбросили ли немецкие генералы перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил Сталин.
— Нет, товарищ Сталин, — ответил Тимошенко, — не подбросили. Перебежчик говорил правду, сомнений в том нет.
Сталин, а также вошедшие в кабинет члены Политбюро, не приняли вариант директивы, составленной Ватутиным, но и не отвергли его полностью, попросили подкорректировать. Жуков и Ватутин вышли в соседнюю комнату, быстро составили новый вариант, он был коротким, гласил следующее: «Нападение может начаться с провокационных действий немецких частей».
По приказу генерала Ватутина в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года Генштаб разослал директиву в пограничные войска и военные округа.
До мощного огня с немецкой стороны по нашим частям на границе СССР оставалось два с половиной часа.
Всего-то два с половиной часа!
А уже днём люди услышали по радио выступление министра иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, — говорил он, — без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многим местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек.
Налёт вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством…
Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигентами, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В своё время на поход Наполеона в Россию народ ответил Отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришёл к своему краху. Тоже будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны».
Генерал Николай Ватутин также, как и генерал Иван Конев, был «человеком поля», то есть любил солдатский дух, тяготился кабинетной деятельностью. Хотя тогда именно в Генеральном штабе требовалось его умение анализировать, быстро схватывать ситуацию, планировать боевые действия, просчитывать их последствия, наконец, выдержка, хладнокровие. Ситуация на западе СССР менялась стремительно, генералы были необходимы прежде всего на передовой. Через неделю после начала войны Николай Фёдорович Ватутин уехал в Псков, где с 1 июля возглавил штаб Северо-Западного фронта, а затем переместился вместе с ним в Новгород.
Командовал фронтом генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин. Он был выше среднего роста, коренастый, спокойный. Казалось, командующий взвешивал слова, будто на весах, прежде, чем что-то сказать. Природная неторопливость, обстоятельность во всём отличали Павла Алексеевича. Он любил продумывать операции до мелочей, бить врага наверняка. Его хорошо знали в Красной армии. До войны Курочкин возглавлял Забайкальский военный округ, а в самые первые дни нашествия фашистов встретил натиск их армий «Север» в Прибалтике.
В тот вечер Курочкин вызвал к себе несколько офицеров, среди приглашённых был и полковник П.А. Ротмистров. Разгладив пальцами широкие черные усы, Павел Алексеевич вступил в кабинет генерала. По озабоченному лицу Павла Алексеевича Курочкина командир танкистов догадался, что случились какие-то неприятности. И он не ошибся. Командующий фронтом, обычно приветливый, молча пожал руку Ротмистрову, жестом пригласил его пройти к лежавшей на столе карте.
Подошёл и сам, постоял неподвижно, собираясь с мыслями, тяжело вздохнул.