Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 181



Мишке было тридцать, когда его усыпили. Семь лет назад, после многолетних дебатов, криохолодильники начали отключать. Общество решило, что содержание миллионов замороженных обходится слишком дорого. Одной электроэнергии уходило столько, что ей можно было осветить средний город.

Проснувшись, Сурмилов, обнаружил, что катастрофа, от которой он бежал, никуда не делась. Более того, за время его отсутствия уровень моря заметно подрос. Вместо знакомых с детства улиц Москвы он обнаружил заполненные водой каналы. Самое гнетущее впечатление у него вызвала пленка, покрывающая молекулярным слоем всю воду в больших городах. Резкий резиновый запах и ослепляющий серебристо-ртутный блеск аквапленки служили неистощимым источником его ругани и проклятий.

Миллионы размороженных стали огромной проблемой для своих стран. Лишившиеся семей, близких и всего, что им дорого, потерянные и несчастные, они рассеялись по городам в тщетной надежде обрести новый смысл жизни, раз уж им не позволили сбежать от мира и самих себя.

Самым ужасным открытием для Сурмилова и его размороженных собратьев стал их общественный статус: в новом мире они оказались людьми второго сорта. У них не было чипов. Ворцелевский чип в голове служит ключевым условием для включения в современное общество. Без чипа не подключить друггла - а без друггла недоступно все остальное. Без него невозможно получить достойную работу, нельзя жить культурной жизнью и даже просто полноценно общаться.

Не имея встроенных чипов, размороженные пополнили армию социальных неудачников и инвалидов. Их было много, но все же недостаточно для того, чтобы стать заметной силой в обществе и отстаивать свои интересы сообща. Они разбежались, попрятались по углам и выживали, кто как мог. Профессии, которыми они владели в прошлой жизни, давно перестали существовать. Несчастным оставалось доживать свой век на пособиях по инвалидности и безработице. Сама жизнь вытолкнула их на обочину общества, где они влачили жалкое существование, скатываясь все ниже и ниже. Многие превратились в хронических наркоманов и алкоголиков; иные кончали с собой. Их трудности, поначалу вызывавшие большое сочувствие, вскоре стали всем безразличны. Семи лет оказалось достаточно, чтобы люди привыкли к живущим с ними рядом "отморозкам" и перестали их замечать.

Сурмилову повезло больше других. Изучая чужой мир, в котором он против воли очутился, Мишка безошибочно выбрал свое убежище. Им стала Церковь адвайты - уважаемая и влиятельная в прошлом организация, чьи лучшие дни, к сожалению, миновали. Его привлекло название: в юности, задолго до замораживания, он придерживался нетрадиционных религиозных взглядов, примкнув к малочисленной тогда еще секте поклонников адвайта-веданты. В то время адвайта, что в переводе с санскрита значит "недвойственность", была учением о нереальности объективного мира и единственно сущем Едином, кроме которого никого и ничего нет.

Услышав знакомое слово, Мишка отправился в ближайший храм. Им оказался храм Церкви адвайты в Звенигороде, куда ходили Егор с родителями. Петр Авдеев, местный священник-настоятель, пожалел бедолагу и взял его под свою опеку. Он нашел Мишке несложную работу - первую в длинной череде брошенных работ - и познакомил его с Егором. Священник надеялся, что Егор поможет Сурмилову вписаться в современные реалии. Быстро распознав трудный характер отморозка, Егор всеми силами уклонялся от неудобного поручения, но из уважения к священнику был вынужден уступить. Так Мишка стал его "другом" и общественной нагрузкой.

Сурмилов уверял, что он человек легкий и приятный, а некоторые шероховатости характера вызваны исключительно синдромом отмены табака - растения, которое в старину употребляли путем вдыхания продуктов его горения. По словам Мишки, в то время курили почти все. И действительно, многие отморозки, подобно ему, большую часть времени пребывали в мизантропическом настроении.

Слово "табак" Егор знал. До знакомства с Мишкой он был уверен, что это старинный овощ, по непонятным причинам запрещенный к выращиванию. На самом деле, причины очевидны: после Потопа вся плодородная почва отдана под амарант, сорго, рапс и камелину. На менее важные культуры не хватает земли.

Сурмилов был неплохим парнем, но особенности характера делали его трудным партнером в общении. Природа щедро, сверх меры одарила его угрюмостью и особым типом мрачности, свойственным людям, всегда точно знающим, что правильно и что неправильно, и с горечью наблюдающим, как жизнь ежечасно разбивает их представления вдребезги. Он был тяжелым человеком, разочарованным и эгоистичным. Но знал об этом лишь тесно общавшийся с ним Егор.



Окружающим Мишка казался очаровательным бездельником. Среди его достоинств числились редкий в нынешние дни интерес к политике и умение надрывно петь старинные романсы под небрежный гитарный аккомпанемент. Последнее оказывало магическое воздействие на девушек, они находили Мишку романтичным. Отморозок без всякого чипа имел успех, о котором застенчивый Егор не мог и мечтать.

В последнее время они редко общались. Сурмилов освоился в современном мире и больше не нуждался в поводыре. Егору же давно надоела необходимость опекать его и он был рад избавиться от обузы. Вопрос, кажется, закрылся сам собой, но Авдеев считал иначе.

Священник беспокоился о Сурмилове. Ему казалось, что тот по-прежнему нуждается в правильном наставлении и помощи. Иногда Мишка надолго исчезал, никого не предупредив. И тогда Егор оказывался вовлеченным в раздражающе бессмысленные поиски - бессмысленные, потому что Сурмилов всегда обнаруживался, целый и невредимый. Обычно он находил приют у какой-нибудь дамы, у которой жил до тех пор, пока она не узнавала его поближе и не выгоняла, устав от мишкиного занудства и полных самосожаления монологов о разрушенной судьбе и жестокости окружающего мира.

Вот и сегодня, Авдеев ждал Егора, чтобы обсудить, как помочь Сурмилову наладить нормальную жизнь - или хотя бы устроить его на очередную работу, которую тот бросит через месяц-другой. В действительности Мишка искал источник постоянной ренты или спонсора, но священник предпочитал этого не видеть, он желал думать о людях хорошо.

Егор вздохнул, жалея о пропадающем напрасно дне, и принялся собираться. Вместо любимых невидимых штанов он натянул желтые джинсы: адвайтическая месса подразумевала сдержанность во внешнем виде. Подойдя к встроенному в стену гардеробу, Егор задумался. После долгих колебаний он выбрал перламутровую рубашку с прозрачной спиной. Клейкие точки на отворотах рубашки мгновенно нашли друг друга и она оказалась застегнутой - как обычно, неправильно. Одна точка была пропущена, из-за этого рубашку перекосило. Привычно выругавшись насчет новых технологий, Егор одел заряженые с вечера роликовые ботинки, включил их и вкатился в лифт, на ходу расклеивая точки и соединяя их правильно.

Выкатившись из лифта в вестибюль, он сходу угодил в толпу соседей. Прожив в этом доме несколько месяцев, Егор не знал никого из них. Проживи он здесь и десять лет, ничего бы не изменилось. Небоскреб на Таганке, где Егор снимал помещение-трансформер, вмещал десятки тысяч квартир. Общих площадок не было, лифты выходили прямо в квартиры. Вестибюль на первом этаже - единственное место, где встречались жильцы - в часы пик напоминал кишащий пассажирами вокзал. В толпе Егору иногда попадались примелькавшиеся знакомые лица, но он никогда не заговаривал ни с кем из них.

У придомовой пристани кипела жизнь. Таксоботы непрерывно подъезжали и, забрав своих пассажиров, стремительно срывались с места, освобождая место для следующих. Это еще больше усиливало сходство с вокзалом. В воздухе пахло нагретой резиной, характерным запахом аквапленки.

Егор увидел свое такси. Пузатый черно-желтый бочонок на воздушной подушке бесшумно скользил к пристани, лавируя и уворачиваясь от других таксоботов. Стеклянная кабина нервно мигала кислотно-зеленым цветом. Пульсирующие вспышки видел только Егор. Как всякий направляющий его жизнь служебный знак, мигание было виртуальным, существующим не в окружающей действительности, а лишь в голове Егора. Но для него, выросшего, благодаря ворцелевскому чипу, в наполовину искусственной реальности, оно было настоящим и даже отчасти живыми.