Страница 3 из 6
Укутавшись в одеяло, изрядно пропотев, так и не согревшись, Надломов промучился еще около полутора часов до появления худенькой, скуластой, больше похожей на юного гардемарина, фрейлейн. Звали ее так же, как и няню-бонну Надломова - Мартой. Ее тонкие белые пальчики с острыми ноготками легко управлялись со склянками.
- Повернитесь, - сказала Марта, отпуская легкие щелчки шприцу.
- Зачем? - с подозрением осведомился Антон Евгеньевич.
- Укол полагается ставить внутримышечно, то есть в ягодицу, - без доли смущения, выговорила Марта.
До сих пор уколы Надломову никто никогда не ставил. Он, конечно, знал, как это выглядит, и какое место обычно страдает, оттого и недоумевал - как же он сможет, посмеет, не сгорев со стыда, подставить голый зад этой молоденькой немке.
- А это обязательно?
- Доктор сказал, да. Чтобы сбить температуру. Поворачивайтесь.
- А в другое место нельзя? - с надеждой выговорил Надломов.
Улыбка пробежала по скуластому лицу Марты.
- Ах, вот в чем дело! - с насмешкой сказала она. - Нет, только туда!
Надломову показалось, что фрейлейн пошла на принцип, и ему придется повиноваться ради собственного здоровья. Антон Евгеньевич стиснул зубы, зажмурился и, повернувшись набок, вовсе уткнулся лицом в подушку.
- Все! - в голосе Марты звенели победные нотки, или Надломову это только показалось. - Можете поворачиваться.
Антон Евгеньевич прислушался к себе. Укола он почти не почувствовал, но в ягодице теперь ощущалось некоторое жжение. Что касается ожидаемого срама, то он, к удивлению, отсутствовал вовсе. Немка, как ни в чем не бывало, занималась своими делами: складывала склянки сначала в блестящую прямоугольную кастрюльку, после в кожаный саквояж.
Уходить Марта не торопилась. Видно, доктор поручил ей дождаться действия препарата.
- Этот укол для вас первый? - спросила Марта, скорее, чтобы скоротать время.
- Да, - смущаясь, признался Надломов.
- Какие впечатления?
- Не слишком приятные.
- В России не делают уколов?
- Отчего же, делают.
Марта вздохнула.
Разговор не клеился, Надломов это понимал, но выдавить из себя больше, чем требовалось для ясного ответа, как обычно, не мог.
- А это правда, что в России медведи по улицам ходят? - похоже, Марта не теряла надежды разговорить робкого красавчика.
- Глупости, вздорные выдумки! - хмыкнул Надломов. - Никакие медведи по нашим улицам не ходят! С чего бы им по улицам ходить? Город, поди - не зоосад.
Марта лишь пожала плечами.
- Вам уже лучше? - деловито спросила она.
- Пожалуй, да, - кивнул Надломов, рассчитывая на скорое избавление от предмета собственной робости.
- Ну, тогда я пойду. Выздоравливайте.
- Нет, он совершенно, абсолютно безнадежен! - услышал Надломов раздраженный голос одного из компаньонов, когда остался в одиночестве.
- Я так не считаю, - возразил "другой". - Не стоит его торопить. Кое-какие подвижки у нас все же есть.
- Велики подвижки - задницу для укола подставить!
- Не для, а перед кем! - уточнил "другой".
Надломов было хотел вклиниться в разговор, но вдруг передумал, решил послушать о себе со стороны: компаньоны, как будто, не догадывались, что он их сейчас слышит.
- Вздор! Он прямой, аки те рельсы, которые приехал контрактовать! Он же закоренелый сухарь!
- Он просто не умеет чуточку приврать, не понимает...
- Совершенно не способен! А кому нужна эта его правда? Кому от нее лучше стало, светлее, радостнее? Скажи он этой немке, что на Арбате медведей на поводках выгуливают, что скоморохи в ушанках да с балалайками повсюду веселят публику, что водка льется рекой, и она была бы в восторге! Она бы излучала счастье, и сама наговорила бы такого, что даже их барон Мюнхгаузен восхитился бы!
- А там, глядишь, и интрижка завязалась бы - маленький командировочный романчик, - в это раз даже "другой" согласился с доводами.
- А если и нет, то не велика беда - встретились, расстались, но память сохранила бы приятное общение, а не то, что теперь. Простота хуже воровства! Тюфяк!
- Ему бы надо дать почувствовать дух авантюризма, научить ловить невидимую нить большой игры! Но как?
- Все! Довольно! - вспылил-таки Надломов. - Я больше не желаю этого слушать! Да, как вы можете, господа, как смеете?! Какая бестактность! Какая низость! Как это подло с вашей стороны, как мерзко! Уходите немедленно! Уходите, уходите!..
Надломов подскочил в постели. Руки его тряслись, лицо раскраснелось, глаза пылали гневом и обидой.
- Ступайте прочь, уходите!.. - твердил он, ища взглядом и не находя компаньонов. - Ушли, ушли...
- Антон Евгенич, голубчик, что с вами?! - Телепкин ворвался в комнату. - У вас жар?! Вы бредили! Послать ли за доктором?
- Доктор тут не поможет, - едва слышно выговорил Надломов, но тут же спохватился и произнес уже громко: - Пустое, Максим Яковлич, пустое. Все уж закончилось, прошло. Полегчало мне. Спасибо вам за заботу, братец мой.
Телепкин присел на стул подле больного.
- Я, Антон Евгенич, за собой вину чувствую, - тихо сказал Телепкин. - Скажите, друг мой, что бы я мог сделать для вас, чем бы мог загладить?
- Полноте, Максим Яковлич. Пустяки. Обычная простуда. Не терзайте себя бога ради.
- Да вы не смущайтесь, Антон Евгенич. Если надобно что, так вы только скажите - мол, достань, брат Телепкин, мне что-нибудь эдакое! Телепкин весь Берлин вверх дном перевернет, а добудет!
Надломов в который уже раз удивился легкости, с коей Телепкин ведет беседу. Говорит же, бестия, заведомую ложь, глупость, а ведь слушать приятно, не то, что давеча от компаньонов.
- Скажите лучше, братец мой, известен ли вам некий германский барон Мюнхгаузен?
- Как же, читал-с! - воскликнул Телепкин. - Весьма забавный персонаж!
- Так он писатель?
- А шут его ведает! Я в этих тонкостях не сведущ, знаете ли - как на духу сознаюсь.
- Не могли бы вы мне какую-нибудь его книжку достать? Можно в оригинале. А то ведь, сами понимаете, скучно вот так в потолок смотреть целыми днями.
- Непременно добуду. Завтра же!
Телепкин книгу принес. Причем русское издание. Не новую, но в состоянии приличном: в газету заботливо обернута. Сказал, что у некого Коровина из консульства позаимствовал. С отдачей: сие произнес с усилением, дабы Надломов случаем нигде не промотал.
Антон Евгеньевич прочел страницу, недовольно поморщился, произнес негодуя:
- Это же надо так безбожно врать! Черти что! Чепуха какая-то!
Он уже хотел отбросить вздорную книжку на стол, но взгляд его случайно коснулся потолка, и Надломов вспомнил, что все трещинки и бугорки по всему объему этой конуры он давно изучил. Книжка же, хоть и откровенно глупая, все же таила в себе неизвестность.
Минуты через три Антон Евгеньевич снова раздраженно хмыкнул, послюнявил палец и перелистнул страницу.
Спустя еще пять минут он высказался уже не так сердито:
- Сплошные враки. Однако же нарочитые. Для чего такое сочиняют, ума не приложу.
Прошло еще столько же времени, и Надломов впервые улыбнулся. Дальше - больше. Через полчаса он уже хохотал и восклицал:
- Ну, ты, братец мой, загнул! Ах, загнул!
Лишь захлопнув книгу, Надломов обнаружил, что компаньоны его находятся в комнате. Один расселся на стуле, другой встал у двери, оба заложили руку за руку и ухмылялись. Гнева по отношению к незваным гостям Надломов уже не испытывал, но неприязнь осталась. Дружеские их отношения казались непоправимо испорченными. Антон Евгеньевич понимал, что вызывать на дуэль бестелесных хамов - это полная бессмыслица, даже прогнать их силой взашей - на практике вряд ли осуществимо.