Страница 41 из 44
Это взорвало князя Ивана.
– Да что ты дурой притворяешься? – крикнул он. – Сама ведь знаешь о подложном завещании. Что же поделаешь, если дело не выгорело? Зато теперь все едино вся власть будет в наших руках. С Голицыными мы поладим. Вот, кстати, один из них, Василий, все на тебя зенки пялит. Выйдешь за него – той же царицей будешь. Ну, собирайся скорее! Добром не поедешь, силой повезу.
– Меня? – сверкнула глазами княжна Екатерина.
– Тебя. Чего ты на самом деле ломаешься? Мало, что ли, у нас и так хлопот и забот, а тут из-за твоих капризов неприятности получать!..
– Не хочу я, не могу унижение такое принять, чтобы подавать туфли да платье!..
– Да ты, дура, то сообрази: ведь сегодня для Анны день не торжества, но унижения, ведь сегодня ей покажут, какая на Руси будет царская власть. Ха-ха-ха!.. Короче воробьиного носа, поняла ты? – цинично расхохотался Иван. – Так ты зачем же хочешь лишать себя удовольствия унижением ее насладиться? Смотри, дескать, вся Россия знает, что ежели бы меня царицей выбрали, так я без всякого ограничения государством правила бы; а выбрали тебя – на, получай, как нищая, милостыню – игрушечную корону, корону без власти.
Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.
– Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать? – резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.
«Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа», – с завистью подумала Анна Иоанновна.
Смертельно побледнела Долгорукая от такого «ласкового» приветствия.
– Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, – надменно ответила она.
Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:
– Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?
Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:
– Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?
– Оскорбительное?! – воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки. – Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?
Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.
«Погоди, скоро ты узнаешь, какая ты будешь императрица всея Руси!» – пронеслось в ее голове.
Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:
– Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.
– Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора! – возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.
Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:
– Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.
Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.
– Хорошо… Я их приму, – произнесла она.
Остерман вышел. Начался «великий» туалет императрицы.
На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.
Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могли принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.
– Вы заснули, милая? – послышался сердитый окрик Анны Иоанновны. – Наденьте мне на ногу туфлю! – и она протянула свою толстую ногу красавице Екатерине Долгорукой.
– Я не могу наклоняться… у меня голова кружится…
Анна Иоанновна побагровела от бешенства и прохрипела:
– Если ты, тварь, не наденешь мне туфли на ноги, так я тебя в Сибирь сошлю!
И Долгорукая надела…
Туалет окончился. Анна Иоанновна стояла во всем великолепии и величии парадного царского одеяния. Ее лицо, искусно подкрашенное, казалось красивее обыкновенного, благодаря также необычайному блеску, каким сверкали ее глаза.
– Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, – пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.
Та, бледная, вышла из покоев императрицы.
– Ступайте и вы все! – приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.
В эту минуту, «по своему праву», без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь:
– Вы готовы, ваше величество?
– Как видишь, князь Алексей. А у вас все готово? – И Анна Иоанновна впилась каким-то особенным, загадочным взором в лицо того, кто вкупе с Голицыными подкопался под самодержавие ее трона.
И невольно смутился Алексей Долгорукий.
– Да, ваше величество, все готово. В тронном зале собрались все. И митрополит уже приехал, – ответил он.
– А, и он? И ему хочется поглядеть, как русская царица и императрица будет подписывать отречение от своих исконных державных прав?
– Ваше величество!
– Ничего, ничего, князь Алексей, я ведь шучу!.. – криво усмехнулась Анна Иоанновна. – Будь покоен: я никогда не забуду твоих услуг. Сейчас я выйду. Но прежде я хотела бы повидать тех двух лиц, кои испрашивают у меня аудиенции. Один из них – Бирон. Он был мне предан и верно служил мне, когда я была жалкой загнанной герцогиней Курляндской. Пусть он, как обер-камергер, поведет меня и к ступеням трона. Другой – синьор Джиолотти. Он спас меня от болезни. Ему тоже первое место. Так вот ты и впусти их, князь Алексей.
– Кого же пригласить первым, ваше величество? – спросил Долгорукий, заметно вздрогнув и побледнев.
– Синьора Джиолотти, – приказала Анна Иоанновна.
XIX. Императрица, кудесник и «конюх»
– Ваше величество! – прозвучал знакомый властный голос, и, прежде чем Анна Иоанновна успела опомниться, к ее ногам склонился великий чародей и пылко воскликнул: «Soit béni ce jour, votre Majesté! Le dernier acte de votre tragedie est fini…»[56]
– Так это – правда? Меня не обманывают? – пролепетала Анна Иоанновна.
– Нет, нет, ваше величество. В то время как мы говорим с вами, сюда уже тайно приближаются те силы, которые должны спасти вас.
– И сейчас все окончится?
– Все, все, государыня. Вчера я уже видел все то, что совершится сегодня, и сегодня вы мне дадите кольцо самодержавной императрицы.
Анна Иоанновна была окончательно потрясена. Джиолотти, великий магистр таинственного ордена, осыпал ее руки страстными поцелуями…
– Там, ваше величество, ожидает вас тот, кто сыграл большую роль в вашей жизни и который будет играть еще большую. Пусть он войдет. Но… – тут Джиолотти близко наклонился к уху Анны Иоанновны и таинственно зашептал: – Но, ваше величество, вчерашнюю ночь с национальным русским инструментом – гуслями – вы должны искупить.
Анна Иоанновна вся побелела.
– Как?! – отшатнулась она. – Вы это знаете?!
– Это знаю не только я, но и он. Поэтому вы, лишь только он войдет, должны будете поздравить его с будущей герцогской короной Курляндии.
– А разве это случится когда-нибудь? – затрепетала Анна Иоанновна.
– Без сомнения. Я предрекаю вам и ему это важное событие. Или вы мне не верите? – сверкнул глазами Джиолотти.
На пороге стоял Бирон в парадной форме.
– Эрнст! – тихо слетело с губ императрицы.
Бирон был бледен. Его глаза сверкали худо скрытой злобой, голова надменно запрокинулась назад. Он быстро и решительно подошел к Анне Иоанновне и хрипло произнес:
56
Да будет благословен сей день, ваше величество! Последний акт вашей трагедии сыгран… (фр.)