Страница 31 из 38
Во второй главе — «Долг и грех», — как вы можете догадаться, рассматривалась связь между долгом и грехом. Что хуже с точки зрения морали — быть должником или кредитором? Греховность в равной мере падает на обоих. В этой главе также рассматривается связь между долгом и памятью и, следовательно, между долгом и письменным договором, которая породила много сюжетов в западной культуре, в том числе сюжет о сделке с дьяволом, которую я полагаю первой схемой отсроченных платежей. Достаточно привести пример с доктором Фаустом. В этой сделке обменивается душа или что-нибудь не менее важное на множество соблазнительной, но в конечном счете ничего не значащей белиберды. Я также рассмотрела понятие искупления, или выкупа, то есть практики, которая в равной мере применима и к ломбардам, и к рабам, и к душам.
В третьей главе — «Долг как сюжет» — я проанализировала сделку Фауста более подробно, используя, в частности, такие произведения, как «Доктор Фауст» Кристофера Марло и повесть Чарльза Диккенса, героем которой является Эбенезер Скрудж, причем последнего я предложила рассматривать как оборотную сторону первого. Долг был представлен здесь как лейтмотив западной художественной литературы, особенно в XIX веке, когда капитализм праздновал свой триумф, деньги превратились в меру почти всех вещей и долг играл важную роль в реальной жизни. В XIX веке наблюдались значительный рост числа промышленных предприятий и расширение капиталистических отношений, поэтому я рассмотрела те пугающие атрибуты, которые традиционно приписывались мельникам (их представляли мошенниками и людьми, заключающими сделки с дьяволом, поскольку считалось, что они могли делать деньги из ничего).
Мельницы и мельники были связаны с фольклорными волшебными мельницами, способными производить все, что вы только пожелаете, но которые было очень трудно остановить. Эта глава завершалась отсылкой к мельницам богов, которые мелют очень медленно, но очень мелко. Большинство людей понимают эту древнегреческую поговорку как утверждение, что возмездие за проступок не спешит появиться, но уж если появится, то будет беспощадным.
Именно эта бодрящая мысль подвела меня к четвертой главе, «Темная сторона», в которой я коснулась самых неприглядных сторон взаиморасчетов. Тут и долговые тюрьмы, и тактика акул подпольного бизнеса, и уничтожение кредиторов, и восстания против правителей, когда налоги кажутся слишком тяжелыми или несправедливыми. Наконец, мы вышли за финансовые рамки и оказались в зоне, где денежные платежи вообще неприменимы. Это зона кровавой мести.
Теперь пора вернуться к «Возвращению долгов», моей пятой и заключительной главе. Я постараюсь сделать ее минимально травмирующей. Впрочем, нет, не стану этого делать: разве глава о возвращении долга, о расплате, может быть безболезненной?
В той части света, где я живу, нередко можно услышать такой диалог:
— Прекрасная погода, не правда ли?
— Нам еще придется за нее расплачиваться…
Я живу в Канаде, где много разговоров о погоде, за которую мы всегда расплачиваемся с опозданием. Один человек заметил: «В этом нет ничего канадского, это пресвитерианское». Как бы там ни было, но у нас говорят именно так.
Этот диалог вскрывает нашу привычку говорить о самых приятных вещах как о полученных в долг или с оплатой в рассрочку, причем день расплаты всегда не за горами. Именно этому и посвящается настоящая глава. Она — о времени расплаты, мгновенной или отложенной, то есть о том моменте, когда одна чаша весов должна уравновеситься другой чашей весов, что бы на этих чашах ни лежало: душа, сердце или долги. Она — о моменте окончательного расчета.
По каждому долгу назначается день расчета. В противном случае кредитор никогда не сможет вернуть свои деньги, поэтому никогда не будет давать в долг и вся система кредитования. В сфере финансовых услуг дата расчета указывается прямо в ипотечном договоре, договоре о кредитовании или в договоре о кредитной карте. К этому дню вы должны рассчитаться, или возобновить кредитование, или заплатить за овердрафт по вашей кредитной карте. При просрочке пени растут, и в скором времени картина может оказаться весьма неприятной.
Любые иные формы долга тоже имеют свой срок. По сути, любой долг всегда связан с символикой времени, счета и чисел. В Книге пророка Даниила написано, как таинственная рука появилась на пиру царя Вальтасара и начертала на стене: «Исчислено, исчислено, взвешено, разделено». Пророк Даниил так интерпретирует эти слова: царство Вальтасара было исчислено и ему назначен конец. Другими словами, число его настало, и он взвешен на весах — тех же весах, как мы полагаем, которые уже взвешивали душу, сердце или грех у древних египтян. На следующий день наступила расплата: Вальтасар убит, а его царство разделено.
Календари, часы, колокола — все это призвано отмечать время, а время бежит как для смертных, так и для долгов. Часы моего деда, которым было тесно на полке, и потому они стояли на полу девяносто лет, купили в тот день, когда он родился, и с тех пор их тиканье не прерывалось ни на один день, как стук сердца. Но когда дед умер, они остановились и больше не пошли.
На средневековых гравюрах смерть изображали не только с косой, но и с песочными часами, которые должны были означать, что песок времени — твоего времени — не бесконечен и течет очень быстро. Крылатая колесница времени постоянно находится рядом. В рассказе Эдгара По «Маска Красной смерти» принц Просперо и его тысяча бражников в надежде избежать чумы переходят из одной ярко окрашенной комнаты дворца в другую. В седьмой и последней комнате стоят огромные эбеновые часы. (Почему семь? Думаю, потому, что человеческая жизнь делится на семь возрастов.) Эти вещие часы сначала просто тикали, а затем издали двенадцать ударов, извещавших о наступлении полночи, мистического часа, после которого все начали покрываться красными пятнами и падать, потому что нельзя спрятаться от Времени и его сиамского близнеца — Смерти. (У Эдгара По часы, как и часы моего деда и как многочисленные настенные, напольные, карманные и наручные часы из детективных историй, в которые попадают пули, останавливаются вместе с последним ударом сердца владельца.)
Поэтому никогда не спрашивайте, по ком звонит колокол, как сказал поэт XVII века Джон Донн. Он звонит по тебе. Или будет звонить. А потом он перестанет звонить, как все эти литературные часы.
Время — это условие существования наших физических тел: без него мы не можем жить, мы застынем, превратимся в статуи, потому что не сможем изменяться. Но в конце времени, нашего времени, Время нам больше ни к чему. На небесах часов нет, как нет их и в аду. И там и там все происходит Сейчас. По крайней мере, ходят такие слухи. В раю нет долгов — все они были так или иначе оплачены. Но в аду нет ничего, кроме долгов, там производится огромное количество платежей, хотя всё вы оплатить никогда не сможете. Там нужно платить, платить и платить. В этом смысле ад — это выдоенная досуха кредитная карточка, проценты по которой без конца увеличиваются.
Вот как у Марло доктор Фауст говорит о своей сделке с Мефистофелем. Он сетует на безжалостность времени и одновременно хочет, чтобы оно не кончалось:
Я написал договор с Люцифером собственной кровью; срок истекает; близится час, когда он должен явиться за мной…
24
О, тише, тише бегите вы, кони ночи! (лат.)