Страница 29 из 38
Сюжет — по крайней мере, в том, что касается долга и трех связанных с этим персонажей, — достаточно прост. Антонио хочет ссудить деньги своему другу Бассанио, но у него не оказывается свободной наличности. Поэтому он готов предоставить залог, чтобы друг смог получить деньги у третьей стороны, то есть у ростовщика Шейлока, который давно враждует с Антонио. Но вместо денежных гарантий Шейлок требует фунт мяса Антонио, вырезанный «как можно ближе к сердцу» и брошенный на весы, если долг не будет возвращен своевременно. Суда с товарами, на которые рассчитывает Антонио, чтобы рассчитаться, куда-то подевались, день расплаты наступил, и Шейлок требует причитающийся ему фунт мяса. Даже когда ему предлагают в три раза больше денег, чтобы «выкупить» Антонио, Шейлок продолжает настаивать на получении того, что ему положено по договору. Здесь важны не деньги, а месть. Порция, жена Бассанио, которую он заполучил, использовав деньги Шейлока и свою собственную смекалку, переодевается судьей и рассматривает дело. Сначала она призывает Шейлока проявить милосердие, однако тот приводит вполне резонные возражения — он не обязан прощать долг. Порция произносит милую речь о милосердии, которая тем не менее звучит неубедительно, как и все речи такого рода. После этого она переходит к крючкотворству и заявляет, что Шейлок имеет право получить то, что оговорено в договоре, и ничего больше. Он должен взвесить мясо и не пролить ни капли крови, поскольку кровь в договоре не упомянута.
В результате Шейлок не получает ни фунта мяса, ни суммы изначального долга. Кроме того, как «чужак», посягающий на жизнь венецианца, он по действующему закону ставит под угрозу свою собственную жизнь. Порция и судья готовы его простить, если он станет христианином. Но при этом он должен отдать половину всего, чем владеет, государству, которое при вынесении решений никогда о себе не забудет, а вторую половину своего земного богатства он должен вручить своенравной беглянке-дочери Джессике и ее мужу-христианину.
Шейлок — далеко не Фауст, поскольку никаких сделок с дьяволом не совершает. Это, скорее, скряга, образ которого восходит к «римской новой комедии», переходит в средневековые нравоучительные пьесы, где присутствует в качестве персонажа, олицетворяющего грех стяжательства, и вновь появляется в качестве Панталоне в венецианской комедии дель арте и у Мольера в пьесе «Скупой». Однако, разделяя с этими персонажами некоторое внешнее сходство, Шейлок — другой. Прежде скряги на сцене были только скрягами. Но Шейлок — еврей, и это многое меняет. Из того, что я писала о расправах с евреями, становится ясно, что у Шейлока есть все законные основания позаботиться о крепких запорах на дверях своего дома, о сохранности своего имущества и безопасности дочери. На его месте я бы и ключи от дома не давала кому попало.
Антонио обычно интерпретируется как добрый малый, поскольку он раздает деньги и не берет за это процентов. Но можно ли это ставить ему в заслугу? Будучи христианином в той воображаемой «Венеции», он не имеет права брать ростовщические проценты! Ему нет нужды ссужать деньги. Но, поступая так, он тем самым подрывает бизнес Шейлока, причем не в качестве конкурента. Он вообще не занимается этим бизнесом, не извлекает прибыли, давая деньги в долг. Мне кажется, его действиями руководит антисемитизм. Судя по пьесе, можно предположить, что он какое-то время старался навредить Шейлоку как словами, так и делами. Он проецирует на Шейлока как на свою Тень злобу и жадность, которые в нем присутствуют, но в которых он себе не признается. Он делает из Шейлока мальчика для порки, и именно за это Шейлок его ненавидит, а не потому, что не может ссужать деньги под более высокие проценты.
Все это Шекспир формулирует за нас. В «Отелло», например, ключом к плохому поведению Яго является его имя. Яго — это испанский вариант имени святого Якова, который известен в Испании как Сантьяго Истребитель Мавров. Таким образом, Яго — расист, и это обстоятельство объясняет его поступки. Антонио тоже выступает в качестве бескорыстного ростовщика не потому, что он добр к нуждающимся, а из желания навредить Шейлоку и всем евреям-ростовщикам, а в их лице — всем евреям.
Играть Антонио так же трудно, как Шейлока. Как сыграть милягу Антонио и показать его внутреннее содержание, которое явится побудительным мотивом для дальнейших мстительных действий Шейлока, описанных Шекспиром? В большинстве постановок антисемитизм Антонио и его друзей затушевывается, и лишь в постановке Ричарда Роуза в Стратфорде, провинция Онтарио, в 2007 году этому аспекту уделяется должное внимание. Шейлока играет коренной житель Северной Америки, которому незачем ни обливаться слезами, ни падать ниц, ни переигрывать, как это делали в прошлом, из-за чего Шейлок выглядел во многом комичной, но все равно презираемой фигурой. В постановке Роуза перед нами предстает Шейлок, исполненный достоинства, одинокий, измученный и доводимый до помешательства ненавистью общества, в котором он вынужден жить. Коренному жителю Америки легко понять такую ситуацию. Мне кажется, именно в этой постановке раскрывается весь замысел пьесы. Большинству критиков такой подход не понравился: им очень хотелось, чтобы трактовка образа Антонио осталась традиционной.
Все три главных героя нарушают установки тех религий, которые исповедуют. Антонио нарушает главную заповедь христианства: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Не случайно Иисус рассказывает историю о добром самаритянине. Твой ближний — это не обязательно единоверец; ближний — это категория, в которую входят даже те, с кем у тебя идут теологические споры. Шейлок — ближний, но Антонио не хочет видеть в нем такового. Как гласит старая шутка: «Христианство — великая религия, которую никогда не пробовали исповедовать». Шейлок прав, когда говорит, что научился мести у окружающих его христиан.
Что касается Шейлока, то он нарушает закон Моисея, зафиксированный во Второзаконии, который гласит, что нельзя брать в залог то, без чего человек существовать не может. Именно это подчеркивает Шейлок, когда в конце пьесы говорит Порции, что та лишает его возможности зарабатывать на жизнь. Шейлок говорит:
Именно этот принцип лежит в основе современного законодательства, регулирующего долги и банкротство, — вы не можете изъять у человека средства, которые ему необходимы для своей профессии или дела. По сути, Шейлока обирают дважды: сначала он лишается своих денег, то есть рабочего капитала, который для него — как набор инструментов, а потом заставляют его принять христианство и лишают возможности взимать проценты с одолженных денег.
Из этой троицы лучше всех выглядит Порция, произносящая прекрасную речь о милосердии, которую мы должны были заучивать в старших классах и которая начиналась словами: «Не действует по принужденью милость».
На это Шейлок отвечает известным монологом: «…я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать — разве мы не смеемся? Если нас отравить — разве мы не умираем? А если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом».
Когда я проходила это в школе, мне казалось, что Шейлок просто говорит, что он — такой же хороший, как и другие, но тут я немного ошибалась. Он настаивал на том, что он тоже человек, что у него человеческое тело и чувство мести свойственно ему так же, как и другим людям.
23
Здесь и далее цитаты из «Венецианского купца» даны в переводе Т. Щепкиной-Куперник.