Герой дня

– Убыл в четвертую роту, господин унтер-офицер, - доложил Малер.

– Прекрасно, - сказал Пауль Цимер. - Можете быть свободны!

Пёттер бежал через расположение. Он очень боялся, как бы парень не наделал глупостей, но, заметив Рудата чуть поодаль от группы молодых солдат, успокоился. На эскарпе лежали трупы девушек. У одной был в двух местах прострелен живот, у второй раздроблена ключица. Тела почти не обезображены. И цвет кожи не изменился, и не распухли. Обе были блондинки. Одна лет пятнадцати или шестнадцати, с едва наметившейся грудью и большими красными руками. Другая - лет двадцати, мускулистая, полная, с широким плоским лицом. Рот приоткрыт, на резцах поблескивают надетые для красоты металлические коронки. Ни та, ни другая не похожи на девушку, о которой рассказывал Рудат. Пухлый малый - отпрыск штудиенрата, недавно прибывший на фронт, - размахивая фотоаппаратом, отдавал распоряжения. Приспичило, видите ли, сфотографироваться [63] возле убитых. Он раздвинул им колени, чтобы были видны засунутые между ног бутылки.

– Кто это сделал? - спросил Пёттер.

– Тебе не нравится?

– Я спрашиваю, кто это сделал, - повторил Пёттер.

– А я спрашиваю, нравятся тебе эти девки или нет? - осклабился малый.

Пёттер шагнул к нему. Парень поправил ремешок фотоаппарата. Пёттер перегнал окурок сигареты в другой угол рта. Парень пригоговился щелкнуть «кодаком», но в эту минуту кулак Пёттера со всей силой вмазался в пухлое, розовощекое лицо. Малый как подкошенный рухнул навзничь, изо рта и из носа брызнула кровь. Пёттер сгреб его за френч и успел двинуть еще несколько раз, потом их растащили, и кто-то крикнул «смирно!».

Унтер-офицер Цимер мигом смекнул, что происходит. Смекнул с удовлетворением. С раннего утра его не покидало предчувствие, что между мальчишкой с иконами, убитыми девчонками, световыми сигналами и его двумя любимцами существует какая-то связь. Теперь предчувствие стало подозрением. А это уже кое-что, если действовать с умом. Природный талант криминалиста, сызмальства оттачиваемый чтением дешевеньких детективов, расправил крылья. Надо найти русского мальчишку, затем по возможности выявить, кто стоит за его спиной, и, наконец, установить связи этих двух красавцев с гражданским населением. Главное - cherchez la femme{4}. Дельце для Муле, как по заказу. А чтобы эти подонки не сумели замести следы, немедленно обоих под арест, хотя бы на день-другой. Что касается Пёттера, все проще простого: истязание младшего по званию. С Рудатом сложнее. И тут Цимера осенило. Он показал на трупы и обратился к Рудату:

– Выньте бутылки.

Глаза солдата горели патологической ненавистью к начальнику, какую Цимер неизменно замечал у новобранцев, когда они были готовы отмочить глупость. Ну что ж.

– Я просил вас, Рудат, убрать бутылки, - ласково повторил Цимер. - Это приказ.

Рудат не шевельнулся.

– Очень глупо с вашей стороны, Рудат, - сказал Цимер. - Для ученого мошенника вроде вас чертовски глупо. Через десять минут доложите командиру роты, что отказались выполнить приказ. А вы, обер-ефрейтор Пёттер, пойдете под арест за избиение младшего по званию. - С этими словами Цимер удалился, гордо выпятив живот. Как замечательно, когда все наконец-то в твоих руках.

– Я частенько вижу вещие сны, это у меня от бабушки, - сказал Пёттер Рудату на обратном пути. - И знаешь, мне открылось, что в ближайшие дни этот предприимчивый патриот падет жертвой трагической случайности. Выйдет ночью проверять караул и наткнется ненароком на спотыкач от дисковой мины. Сволочь так и напрашивается.

– Если б он еще разинул пасть насчет бутылок, я бы его прикончил, - сказал Рудат. - Хватит, я в этом свинстве больше не участвую.

– Гордые речи прекраснодушного воина, - похвалил Пёттер. - Будь я в курсе, ничего бы не случилось.

– Ты был пьян.

– Верно. И тем не менее. Девчонки-то не те, про которых ты думал, а?

– Нет. Другие. Но что это меняет? [64]

– Очень многое. Солдат ведь как-никак не привык убивать родных и знакомых. Для этого требуется внутренняя убежденность почище нашей. Только где ее взять?

Рудат почувствовал, что ему и вправду стало легче. Без всякой причины, но стало легче. Теперь он мог взглянуть на случившееся со стороны и поразмыслить. Может, они давно убили отца в Бухенвальде, а он тут таскает им пулеметы до самой Волги и обратно до Сейма и убивает по ночам пятнадцатилетних школьниц.

– Хватит с меня. Я им больше не цепная собака. Нет.

– Да брось ты копаться в дерьме, - оборвал его Пёттер. - Я вчера сменял твои кремешки на копченую гусиную грудку. Съедим сегодня, перед тем как идти к Красавчику Бодо.

Пауль Цимер выбрал для рапорта на редкость неудачный момент. Обер-лейтенант Вилле только что получил приказ участвовать в операции против партизан. Надо сказать, речь шла не о какой-то заурядной акции вроде сожжения деревни или выкуривания бандитского гнезда, нет, речь шла о широкой карательной экспедиции против главного партизанского штаба, обнаруженного в Требловских лесах. Партизаны поставили под угрозу материально-техническое обеспечение и подготовку летнего германского наступления на Курской дуге. Вот почему возникла настоятельная необходимость бросить против них довольно крупные фронтовые части совместно с подразделениями СС и жандармерии. Самая грязная и опасная работа, какая только могла выпасть на долю строевого офицера. И самая неблагодарная. Вилле было поручено командовать батальоном. «Уж конечно, никто из господ батальонных командиров не пожелает расстаться со здешней спокойной жизнью, - кипятился Вилле. - Черт бы побрал это кадровое офицерство! Знай себе подыгрывают друг другу. В голове только лошади, бабы да ордена. И пьянки. А priori - это для них один сорт шампанского, а posteriori - другой. И все-таки самое ужасное в этих операциях против партизан то, что ни передовой, ни тыла попросту не существует. Черт подери, ведь специально в офицеров метят. Ох и проходимцы!»

– Значит, так, Муле: принесите мне обычный маскхалат, поношенный, потом теплые сапоги и обычную фуражку.

«Должно быть, их тысячи - ведь каждую неделю только в районе Сум взлетает на воздух больше двадцати транспортов. А они еще занимают деревни, взрывают склады боеприпасов и устраивают в лесу аэродромы! Что ж это за люди? Для чего им это? Кто их заставляет? Массовая муштра. Массовые рефлексы и бездумно затверженные пропагандистские клише. Выделяют жертвенное мужество, как собаки желудочный сок - по звонку. Ну и, конечно, атавизмы - жажда смерти, жажда убийства, страсть к разрушению и так далее».

– Мои личные вещи, Муле, в любом случае отправьте в дивизионный медпункт.

– Все?

– Конечно, все! - гаркнул Вилле.

Он подумал, не присовокупить ли к вещам и рукопись, но не мог с нею расстаться. Тонкие голубые странички, плоть от плоти его… Вилле торопливо перелистал манускрипт. В глубине души его всегда охватывало волнение при мысли, что он, Бодо Вилле, - автор.

В таком вот смятении чувств и застал раздосадованного Вилле унтер-офицер Цимер, явившись с докладом.

Он вызубрил свой рапорт наизусть, но так и не сумел его изложить. Едва услышав имена Рудата и Пёттера, Вилле страшно разорался. Он сыпал невразумительными проклятиями, обрушивался на кадровых унтер-офицеров с нападками, какие Цимеру и во сне не снились. Цимер до того оробел, что не осмеливался даже стереть [65] капельки слюны, которые Вилле вместе с бранью изрыгал ему в физиономию. Стоял как бронзовая статуя или как молочная корова в родной Вестфалии.

Поведение Вилле Цимеру разъяснил Муле, намекнув непристойным жестом на вполне допустимые педерастические наклонности обер-лейтенанта. В воображении Цимера заговор принял вовсе чудовищные размеры. Секунду он серьезно взвешивал, не нажаловаться ли ему на командира роты. Но здравый смысл и тактические соображения все же победили. «Надо уметь страдать за свои убеждения и выжидать».