Хамелеон

— Он хорош собой, — заметил отец.

— Он всем хорош, — подтвердила я.

— Дорогая, фотографию случайного любовника не ставят на каминную полку.

— Возможно.

— Аделиз, — сказал отец уже другим тоном, — я спрошу только одно — почему вы не вместе?

— Потому что я дура.

Поль Левеллен усмехнулся.

— Никогда не слышал, что бы ты была так самокритична.

— Папа, — окликнула я его после паузы, — что бы ты сказал, если бы мой избранник не был связан ни с политикой, ни с крупным бизнесом, наукой — ни с чем, не имел ничего, кроме небольших сбережений, полученных не совсем приличным путем?

— Авантюрист? — Левеллен выразительно вскинул бровь.

— Жиголо, — с вызовом ответила я, но тут же добавила, — Раньше. Был.

Впервые я увидела моего отца потрясенным.

— Аделиз, ты уверена, что ты правильно разобралась в ситуации? — только и позволил себе спросить он.

— Вполне, — усмехнулась я, было горько, что Жермен снова оказался прав.

Поль Левеллен долго молчал.

— Аделиз, — он подошел и коснулся моего плеча, — я не в праве тебе указывать. Я приму любое твое решение. Но я бы советовал тебе тщательнее взвешивать свои решения.

— О каком решении ты говоришь? Я даже не представляю где Жермен сейчас.

Отец только пожал плечами.

— Я слишком хорошо тебя знаю.

Поразмыслив немного, я пришла к выводу, что мой отец прав. У меня есть цель, и я ее достигну. Я не собиралась выяснять отношения, и даже не представляла, о чем буду говорить, но мне казалось несправедливым, скрывать от Жермена такое чудо, как Грегори.

Уже целенаправленно взявшись за досье, так 'любезно' присланное Морисом, здесь, где, казалось бы, я не могла увидеть ничего неожиданного, меня ждало новое испытание. Перебирая документы, с которыми счел необходимым ознакомить меня мой муж, я чувствовала себя так, как будто меня по уши засунули в выгребную яму. Пожалуй, если бы я прочла это все тогда, я действительно никогда уже не вернулась бы в Тьерри.

У меня потемнело в глазах. И тошнило. Отвращение… омерзение, вот что я испытывала. Стоило ли искать его…

И вдруг я опомнилась. О чем я? Какое отношение вся эта мерзость может иметь к человеку, которого я знала и которого любила? Это не он. Человек, которого я люблю совсем другой, иначе я его не любила бы. Возможно, обстоятельства его жизни и не были безупречны, но человек и отличается от животного тем, что тоже может упасть в грязь, однако не будет этим наслаждаться. Наоборот, есть повод гордиться, что он прошел через все испытания своей юности, сохранив достоинство и не надуманную честь. Не озлобившись, не поддавшись пороку, не утратив способности любить.

Моя потеря снова остро дала о себе знать.

Ответа на самый главный вопрос в папке так и не нашлось, и я по-прежнему не знала, где искать моего Жермена. Удача улыбнулась не просто не сразу, — обходя одно агентство за другим, я успела потерять всякую надежду. Пока, наконец, не появилась тоненькая ниточка в лице доктора Пелье.

Тот согласился встретиться с 'сестрой' месье Совиньи крайне неохотно и смотрел на посетительницу с подозрением.

— Простите, вы сказали вы…

Разумеется, я слишком мало для сестры была похожа на Жермена, поэтому сказала:

— Я понимаю, что вы думаете, месье, но… видите ли, положение очень щекотливое… я соврала… на самом деле я… — лицо врача начало меняться еще в начале этой фразы, поэтому я закончила уже вполне уверенно, — жена. У нас случила ссора и мы долгое время жили отдельно, но теперь, как я узнала о его болезни, мне хотелось бы помочь…

Разве я хоть в чем-то солгала? Так… Лукавство.

— Я понимаю, мадам Совиньи…

— Левеллен. Я ношу девичью фамилию.

— Мадам Левеллен, я понимаю. Однако месье Совиньи определенно не горит желанием видеть вас.

О! Он знал, куда бить. Но и у меня было оружие.

— Я тоже понимаю вас: врачебная тайна, интересы пациента… Сомнительная дама… Но вы готовы отказать ему в возможности увидеть сына?

Пожилой врач нахмурился, и все же признал:

— Мадам, ваша семейная жизнь, ваше дело, но я не мог бы помочь вам при всем желании. Месье Совиньи уже не наблюдается у меня. Его заболевание…

Он медлил достаточно, что бы я ощутила холодок в затылке.

— … прогрессировало, — он конец нашел слово, — прогрессировало стремительно. К сожалению, такое бывает. В терминальной стадии течение приобретает черты злокачественности…

Мне хотелось зажать уши. Я сделала несколько глубоких вздохов, выравнивая дыхание.

— Я задала вам конкретный вопрос.

— Конечно, мадам, — он барабанил пальцами по столу.

Бедняга, как видно он так и не научился приносить дурные вести.

— Я порекомендовал ему хорошую клинику в Тулузе. Вам стоит обратиться туда, но вы не должны волноваться…

— Да, конечно.

Я выехала в сопровождении Грегори и его няньки, даже не собрав как следует вещи. Это было безумие, но это было восхитительное безумие…

Если бы я знала, что ждет меня впереди…

Я не помню дороги до Тулузы, как не помню и самой больницы, хотя пробыла в ней довольно долго. Я не помню ничего вплоть до момента, как вошла. Если до того меня трясло в истерике, то сейчас — я примерзла к полу, одновременно ощутив как подгибаются колени…

Куда делась его яркая вызывающая красота? Исхудавшее до восковой синей бледности лицо, вокруг запавших глаз — черные круги, истаявшая рука кажется прозрачной… почувствовав, что падаю, я прислонилась к стене.

Жермен повернулся на мой судорожный вздох, но не встал навстречу. В темных глазах медленно разгорался огонек узнавания и удивления.

— Делиз?

Внезапно, я ощутила, что ногти почти уже пропороли ладонь, и заставила себя разжать руки.

— Как?

Я не могла найти слов и выдавила севшим голосом.

— Я говорила с Пелье. Мне сказали, что ты здесь… и…

— Ты меня искала? — Жермен улыбнулся.

Тень его прежней улыбки, тень радости, — сплошные тени… и в глазах — тень.

— Зачем?

Я подошла вплотную и коснулась его холодной, как лед руки.

— Я хотела тебе сказать… так много… я хотела попросить прощенья…

Я осеклась, но ощутила легкое пожатие.

— Прощения? За что? — его голос был тихим, но уверенным.

— За все. За то, что я уехала.

Какой-то промежуток времени была тишина.

— Мы никогда ничего не обещали друг другу.

Я отошла.

— Очень благородно с твоей стороны. Но… неужели это все, что ты можешь сказать?! Жермен, мне… так не хватало тебя…

— Делиз… — как мучительно прозвучало мое имя.

Я уже держала его руку в своих, и прижималась щекой.

— Я так надеялась, что ты придешь… появишься…

— Правда? — шепнул он.

Я только кивнула, борясь с подступившими слезами: не хватало только устроить здесь фонтан.

— Прости. Я… не мог.

Я заледенела до самой последней клеточки, спросив себя сколько времени он был наедине со своим недугом, ожидая возвращения самовлюбленной дряни, которая все-таки заимела от него ребенка, или быть может уже ни на что не надеясь… Да как у тебя хватает сил сейчас еще улыбаться мне?!

— Теперь я здесь. И больше не уеду!

Жермен резко выпрямился, свет в кофейных глазах угас, отступив за знакомый занавес. Он снова стал похож на себя прежнего, — до болезни.

— Делиз, не обижайся, но я не хочу жалости.

— Жалости? — я бы хотела вспылить, разозлиться, но не могла, получилась только кривая усмешка, — Ты думаешь, что я поехала бы за сотни километров из-за жалости?

— Из-за чего же?

Вместо ответа я вышла и подозвала ожидавшую меня Элен. Грегори мирно посапывал в корзинке после сытного завтрака.

При виде сына глаза Жермена болезненно расширились. Он с нежной осторожностью коснулся пальцами тугой щечки, потом отвернулся… У меня в горле стоял ком.

— Он — чудо.

В этот момент Грегори распахнул сонные глазенки, сморщил носик, но раздумал плакать. Он серьезно посмотрел на незнакомого человека и зевнул. Жермен тихо рассмеялся и поднял на меня счастливые глаза, в которых я с радостью увидела прежний блеск.