Страница 34 из 67
— Что? Нет.
— Там есть и Эдди Мерфи. Вы проследили за Эдди Мерфи и сравнили размеры и форму его реальных ног с отпечатками в цементе?
— Нет.
— Дик Ван Дайк? Том Круз? Джордж Лукас? Пол Ньюман? Вы проверили, насколько реальные следы их ног похожи на отпечатки в цементе?
— Нет.
— Цемент расширяется на жаре и сжимается на холоде, мистер Перес; именно поэтому в жаркую погоду тротуары иногда вспучивает. Даже если отметина на месте преступления и правда след ноги — в чём я сомневаюсь — тот факт, что её размер меньше измеренного вами на цементе у Китайского театра Манна, ничего не доказывает. Вы с этим согласны?
Помощница Зиглер, Трина Даймонд, решила, что пришло время и ей вступить в игру.
— Возражение! Риторика!
— Снимается, — сказал Дэйл, отвешивая короткий поклон в сторону миз Даймонд. — Теперь к вопросу о том, что случилось со сброшенной кожей Хаска. Вы заявили о том, что он вам сказал, что просто выбросил её.
— Это так.
— В мешок для мусора, вместе со всем остальным мусором.
— Так он сказал.
— Вы установили, на какую свалку вывозится мусор из Университета Южной Калифорнии?
— Да.
— Вы посетили эту свалку и попытались найти мешок, в котором находится сброшенная кожа?
— Да.
— Но вы сказали, что не нашли её.
— Я её не нашёл.
— Давайте секунду порассуждаем, лейтенант. Если бы вы нашли кожу, и она была бы чиста и без следов крови, ваше дело, надо полагать, просто испарилось бы, не так ли?
— Вовсе нет.
— На самом деле то, что старая кожа Хаска не была найдена — это лучшее, что могло случиться, не так ли? Вам не требуется проверять, соответствуют ли найденные на месте преступления ромбовидные объекты какому-нибудь отверстию на старой коже, возможно, оставленному выпавшей чешуйкой. И вам нет необходимости объяснять, почему она осталась чистой и без следов крови.
— Возражение, — сказала Зиглер. — Защита аргументирует свою версию.
— Отклоняется, — ответила Прингл, — но будьте осторожны, мистер Райс.
— Какого числа вы были на свалке, детектив?
— Я должен проконсультироваться с моими записями.
— Во время представления улик вы говорили, что это было двадцать четвёртого декабря.
— Звучит похоже на правду.
— Вы помните, какая тогда была погода?
— Сразу не вспомню.
— Ваша честь, я хочу приобщить к делу вот этот отчёт метеорологического центра Лос-Анджелесского аэропорта, в котором сказано, что день двадцать четвёртого декабря выдался необычно жарким — семьдесят пять градусов в тени[64].
— Миз Зиглер?
— Не возражаю.
— Приобщено.
— Семьдесят пять градусов в тени, — повторил Дэйл. — Легко представить, что вам очень не хотелось ковыряться в мусоре в такую жару.
— Я делал мою работу.
— А запах — не будем забывать про запах. Даже в обычный зимний день свалка воняет, детектив. В жаркий зимний день вонь, должно быть, сбивает с ног.
— Я такого не помню.
— Конечно, никто не может винить вас за то, то вы не стали тратить слишком много времени на разгребание отбросов под палящим солнцем — особенно если учесть, что это был, в конце концов, канун Рождества. Вы без сомнения торопились вернуться домой, к своей семье.
— Я произвёл тщательный поиск.
— Разумеется, вы обязаны это сказать, не так ли?
— Возра…
— Разумеется я обязан это сказать. Я нахожусь под присягой и обязан говорить правду.
Дэйл улыбнулся.
— Отличный ответ, детектив. Просто отличный. Больше вопросов не имею.
*20*
— Обвинение вызывает тосока по имени Стант.
Стант поднялся с одного из тосокских сидений, установленных среди мест для публики, и вышел через калитку в колодец перед кафедрой судьи Прингл.
— Клянетесь ли вы, — сказал клерк, — что показания, которые вы дадите по делу, рассматриваемому сейчас судом, будут правдой, всей правдой и ничем, кроме правды, и да поможет вам Бог?
— Клянусь.
— Огласите ваше имя.
— Стант. По буквам: Эс-Тэ-А-Эн-Тэ.
— Садитесь. — Пока Станта приводили к присяге, бэйлиф убрал со свидетельского места обычный стул и заменил его на тосокский. Стант устроился на нём так, чтобы боковины удобно подпёрли его ноги в местах соединения с туловищем.
Линда Зиглер поднялась на ноги.
— Стант, прежде чем мы начнём, я думаю, необходимо немного поговорить о клятве, которую вы только что принесли. Вы понимаете разницу между понятиями «лгать» и «говорить правду»?
— Конечно.
— Вы ответили «клянусь», когда клерк сказал «и да поможет вам Бог»?
— Да.
— Среди тосоков распространена вера в высшее существо?
— Да.
— Это существо — оно считается творцом?
— Она является создателем вселенной, да. И некоторых форм жизни.
— И вы лично разделяете веру в это существо?
— Да.
— То есть когда вы просите Бога помочь вам говорить правду, вы, по сути, апеллируете к высшей силе, в существование который вы лично верите?
— Да.
— Вы понимаете то значение, которое мы придаём правдивости показаний, данных перед судом?
— Мне это было подробно разъяснено. Я буду говорить правду.
— Спасибо — и простите меня за эти вопросы. Теперь, Стант, расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с обвиняемым Хаском.
— Я его сводный брат.
Зиглер это явно застало врасплох.
— Я… прошу прощения?
— Я уверен, что употребил термин правильно. У нас одна и та же мать, но разные отцы.
Зиглер взглянула на Дэйла. Дэйл был так же потрясён этим открытием, как и сама Зиглер, но в лице не изменился. Потом она посмотрела мимо Дэйла на доктора Нобилио; на его лице также было выражение полнейшего изумления: брови вскинуты, рот приоткрыт и округлён. Это был простой вопрос, заданный для проформы, и она, несомненно, ожидала услышать что-то вроде «мы сослуживцы» или «мы коллеги» или что-то настолько же очевидное. По Зиглер было заметно, как она пытается взять себя в руки.
— Ваш сводный брат, — повторила она.
Щупальца на голове Станта качнулись вперёд — тосокский эквивалент кивка.
— Да.
— Ваша честь, — сказала Зиглер. — Прошу разрешения считать свидетеля враждебным.
— Я не враждебен, — сказал Стант.
Судья Прингл взглянула на Станта.
— Под «враждебным» в данном случае имеется в виду выступающий против версии обвинения. Теперь, пожалуйста, не говорите ничего, пока я не вынесу решение по этому вопросу.
— Ваша честь, — сказал Дэйл, поднимаясь на ноги и разводя своими гигантскими руками, — защита возражает. Стант не демонстрировал враждебности.
— Ваша честь, — сказала Зиглер, — здесь была бы уместна расширительная трактовка.
Прингл задумалась.
— Быть чьим-то братом не означает автоматически враждебного статуса. Кроме того, мы ничего не знаем о семейных отношениях у тосоков. Я откладываю решение до тех пор, пока мы не узнаем больше.
— Хорошо, — сказала Зиглер и повернулась к Станту. — Давайте тогда ненадолго на них остановимся. Стант, как получилось, что вы стали сводным братом Хаска?
— У меня мужские гениталии. Иначе я был бы сводной сестрой.
Присяжные засмеялись. Зиглер выглядела недовольной. Дэйл её понимал: она понятия не имела, к чему приведёт этот диалог, а это положение, в котором не хочет оказаться ни один ведущий процесс юрист.
— Вы происходите из распавшейся семьи?
— Наша семья цела.
— Я имею в виду, ваши родители разошлись? Как так получилось, что одна женщина имеет детей от двух разных мужчин?
— Моя мать, разумеется, имеет детей от четырёх разных мужчин.
— Четырёх мужчин, — моргнув, повторила Зиглер.
— Да.
Зиглер помолчала, формулируя вопрос. Наконец, она снова посмотрела на Дэйла, словно умоляя его воздержаться в этот раз от возражений, и сказала Станту:
— Возможно, если вы расскажете нам о тосокской репродуктивной практике… если, конечно, это не слишком интимная тема.
64
По шкале Фаренгейта; по Цельсию +24°.