Страница 73 из 75
— Мне нечего скрывать! — Кинич-Ахава гордо вскинул голову, задетое самолюбие, тревожно давало о себе знать. Разговор уходил в сторону от намеченной цели, он понял, что не сможет рассчитывать не только на радость освобождения, но и на смирение Иш-Чель:
— Мы будем жить в Митле в моем доме. Наш сын будет залогом нашего мира. Ты можешь не тревожиться в отношении моей второй жены. Она послушна и не задает лишних вопросов. Её хорошо воспитали.
— А ты уверен, что меня достаточно хорошо воспитали для твоего нового дома?
— Я знаю, что ты ревнива, но разума тебе не занимать, не захочешь же ты испортить жизнь себе и своему сыну?
— Не стоит мне угрожать, Кинич-Ахава, пока не поздно, одумайся и отпусти нас!
— Ты начинаешь меня раздражать!..
— Скоро ты будешь находиться постоянно в этом состоянии. Посмотри на моего сына. Он думает, как его отец, ходит, ест и даже спит как мой муж Амантлан. Он воспитан и живет, как его учил отец, а не ты… И знает только одного отца — Амантлана! Ты никогда не станешь ему отцом. Он никогда не сможет тебя принять!.. Хотя, что для тебя мои слова! Очевидно, опять плохи дела, и возникла необходимость в воинах моей семьи… Ты же всегда вспоминаешь о моих братьях Кокомо, когда нет выхода. Ты поэтому нас выкрал?
— Хорошо, я не буду скрывать от тебя. Да твои братья обещали мне помочь и восстановить наш город, наш Коацаок!
— Твой Коацаок разрушен, там нет жителей, с кем и за что ты собираешься воевать? Вот почему тебе нужны мои братья! Конечно, среди сапотеков не нашлось ни одного сумасшедшего среди вождей! А что же ты обещал сапотекам и моим братьям? — гневная речь Иш-Чель заставила Кинич-Ахава нахмуриться, перед ним явно была совершенно не та, горящая любовью и думающая только об удовольствиях, его юная жена. Перед ним стояла взрослая и уверенная в себе гордая женщина. А ее одежда и украшения только подчеркивали принадлежность к ацтекам. Очевидно, думала она так же, как и ненавистное ему племя страны Анауак. Внезапно ему стало противно все: ее одежда, она сама, ее голос и манеры, даже то, что он совершил и вынужден здесь теперь сидеть и видеть все это.
— Мы договорились, что ради твоего сына, Кокомо помогут отстроить заново Коацаок. Сапотекам я ничего не обещал. Они просто дали мне дом, жену, пищу, благодаря моей матери.
— Значит, ради моего сына мои братья поддались на твои уговоры и решились на предательство? А ты не подумал, что им выгоднее заключить мир с ацтеками, потому что даже брак уже заключен — это брак между мною и Амантланом! И он ничего им не стоил? А дал целостность границ между двумя народами?! Он дал мир, понимаешь, Кинич-Ахава, мир на их землях? Кто ты для них теперь, когда меня признали залогом этого мира между страной майя и Анауаком?! Два месяца назад мой брат Кулькан, представляя всю семью Кокомо, заключил договор с ацтеками о мире! А зачем им нужен ты, кто не давал покоя в течение стольких лет на границе Анауака? И, последнее, Амантлан найдет нас, даже если тебе удастся притащить меня силой в Митлу, и только силой, сама я не сделаю ни шага по своей воле! — Иш-Чель гордо встряхнула головой и села рядом с сыном, пытаясь успокоиться.
Кинич-Ахава был потрясен услышанным, получалось, что все его планы были призрачным лунным светом? Братья Кокомо притворялись, делая вид, что хотят помочь ему, что обеспокоены судьбой сестры, а сами тем временем посылали гонцов в Теночтитлан, за его спиной заключили с ацтеками договор о мире?! Как же можно жить, если майя предают майя?! А может быть дело вовсе и не в предательстве, а в том, что, сам не заметив, он случайно свернул с прямой дороги и перестал чувствовать, что необходимо его народу? Перестал быть мудрым вождем? Когда же это стало? После осады Коацаока? После мнимой гибели Иш-Чель? Когда умер отец? Кинич-Ахава пытался вспомнить и не мог. Горечь поражения угнетала и выбивала из налаженного ритма жизнь-борьба. Оказалось, что никому теперь не нужна война на границе! Два народа, столкнувшись один раз и уничтожив его город, жизнь, семью, разошлись и решили жить в мире, а он остался выброшенным из жизни этой волной. Невостребованным и в некотором смысле даже лишним, приносящим только беспокойство и угрозу их миру. Он, который так стойко отражал неприятеля и защищал путь в страну майя. Кто отдал всё и не получил ничего, оставшись один на тропе войны… Что же ему делать дальше?.. И для чего жить?
Последующий день только подтвердил догадку Иш-Чель, что Амантлан преследует похитителей, он действительно наступал им на пятки, стремительно сокращая расстояние между ними. Казалось, что ацтеки пробиваются даже ночью через лесные заросли.
Иногда вой ягуара раздавался практически рядом! Для нее это был глас свободы — она знала, что муж идет за ними и скоро он настигнет их. Вчера на рассвете воины Кинич-Ахава видели огни факелов за разлившейся рекой, которая несколько задержала Амантлана, который не был готов к неожиданной переправе. Воины искали брод и готовились к тому, чтобы перебраться через реку вплавь. Всю ночь Амантлан не сомкнул глаз, интуиция подсказывала ему, что похитители недалеко, но страшная тревога за жену и сына судорогой сводила скулы. Он позволял себе поспать только пару часов на рассвете, чтобы утомление не могло помешать ему трезво мыслить, но и то, он чутко прислушивался, не пришли ли разведчики.
Эта погоня через лес, безостановочное движение на последнем дыхании, гнала его вперед. Он ни на миг не сомневался, что жену похитили, что она не ушла сама. Иш-Чель не могла его предать!
На третий день, опытный охотник-следопыт, который вел отряд Амантлана, указал ему на более глубокие отпечатки следов. Майя старались идти цепочкой, след в след. Затем, на ночной стоянке ацтеки рассмотрели вдруг появившиеся отпечатки женских и детских сандалий — это могло означать только одно — Золотое Перышко Колибри и Маленького Ягуара похитили и несли. Они не ушли добровольно! Они были пленниками.
Отряд Амантлана с удвоенной энергией стал пробиваться через заросли леса. Они настигли похитителей на рассвете пятого дня, но сразу атаковать не стали. Амантлан приказал их окружить и в одиночку вышел на их стоянку. Мгновенно к его горлу приставили десяток копий. Иш-Чель проснулась от шума, но, хоть и с трудом, сдержала крик радости.
— Я — Амантлан, предводитель ягуаров на южных границах Анауака. Вы украли мою жену и сына. Я пришел их забрать.
— Я — Кинич-Ахава!.. Это я забрал свою семью! — копья воины опустили. Кинич-Ахава вышел Амантлану на встречу. Они встали друг напротив друга, внимательно оценивая соперника.
— Между моим народом и народом майя подписан договор мира. Мне не нужны ваши жизни. Отдайте мне семью и уходите. Мы никого не тронем, — махнул рукой в сторону Иш-Чель и Маленького Ягуара Амантлан.
— Об этом договоре нам ничего не известно. Моя жена попала к вам в плен, и я забрал ее.
— Теперь Золотое Перышко Колибри не только моя жена, она является залогом мира между нашими народами. Если ты заберешь ее, то это нарушит договор, который заключили вожди. Ты станешь преступником. К тому же, мои люди и я подтвердим — ты забрал ее силой, — Амантлану было хорошо видно, что его семья лежит связанной, — Они пленники, а не члены твоей семьи!
Кинич-Ахава с трудом сдерживал гнев и разочарование, он горел желанием вонзить нож в сердце ацтека. Но тут его воины начали шептаться, тихо проявляя недовольство: целью похода было освобождение жены их вождя из рабства, а получалось, что теперь они нарушали договор, подписанный вождями, становились преступниками. На такое многие идти не хотели.
— Верни женщину и ребенка, Кинич-Ахава!..
— Мы не преступники, договор о мире нельзя нарушать!..
— Вы верите какому-то ацтеку?!. Он — наш враг! Его уста лгут! Он скажет вам, что угодно, только бы не вступать с нами в бой, он трус, у него мало людей!.. — начал выкрикивать Кинич-Ахава в отчаянии, кружа по площадке. Он переводил взгляд с воина на воина, пытаясь найти поддержку и посеять сомнения. Но мужчины опускали глаза или отворачивались, сомнения в правдивости слов было, но…