Страница 36 из 75
А Иш-Чель пыталась скрыть свою досаду, её раздражал обман, было стыдно испытывать нежность со стороны чужих людей, а тут еще этот влюбленный взгляд. Какое бесстыдство так обманывать своих родных! Горный Орел повернул Иш-Челъ к себе и, положив руки ей на плечи, дал последнее наставление:
— Запомни, дитя мое! Кем не будет твой муж, вы, двое, должны прожить оставшуюся часть жизни вместе. Не оставляй его, дершись за него. Прилепись к нему, как кусок глины, даже если он будет бедняком. Даже если он будет только малым орлом, малым ягуаром, несчастливым воином, нищим знатным, иногда усталым, не чтящим божества. Даже из-за этого ты не должна презирать его!
Зеленая Ягода обняла Иш-Чель, как будто прощалась навеки с действительно родной дочерью. В груди Иш-Чель шевельнулось чувство благодарности. Горный Орел погладил приемную дочь по голове и слегка подтолкнул женщину по направлению к терпеливо ожидающему жениху:
— Ступай, моя кровь, мое дитя, моя огненная девочка, мое Золотое Перышко Колибри…
Амантлан сделал шаг, взял невесту за руку и заставил её посмотреть на себя:
— Я — Амантлан, из рода Серого Кремня, беру тебя, Золотое Перышко Колибри, дочь Горного Орла и Зеленой Ягоды в жены. При всех клянусь тебе быть защитником нашего дома, любить и обеспечивать тебя и наших с тобой детей всем необходимым! — Амантлан поднял один из концов своего пояса и пояса Иш-Чель и протянул их жрецу. Тот аккуратно связал их, затем знаками показал, что тоже должна сделать невеста, Иш-Чель покорно выполнила, подав служителю оставшиеся концы поясов.
Теперь жених и невеста были привязаны друг к другу.
— Как крепки эти узлы на священных поясах нашего брака, так и будет такой же крепкой наша с тобой семья, женщина. Отныне ты — моя жена, Золотое Перышко Колибри, а я твой муж! — произнес Амантлан громко и твердо, и Иш-Чель, вынужденная смотреть опять ему в глаза, увидела в них такую решимость, что перестала сомневаться в серьезности происходящего.
К молодым подошли гости, почтенная Ишто взялась за концы на брачных поясах и ввела молодых в дом, где в большой комнате висели огромные гирлянды цветов, и стояло на циновках роскошное угощение. Хозяйка дома усадила молодых в нишу и, сдерживая слезы, сказала, обращаясь к Иш-Чель:
— Добро пожаловать в дом мужа, Золотое Перышко Колибри! Мы рады тебе, дочка!
Гости расселись и после сытной трапезы начали по-настоящему веселиться: молодежь приступила к танцам под заводную музыку свирелей, а более старшая половина гостей приступила к мирной беседе, некоторые пожилые мужчины пристроились в уголке, облепив кувшин с опьяняющим октли.
Иш-Челъ смотрела на все это с полным безразличием, присутствие рядом улыбающегося Амантлана действовало несколько раздражающе, что не замедлило сказаться, стоило ему обратиться к ней с каким-то вопросом. Она, не произнеся ни слова, так глянула на него, что улыбка медленно сползла с его лица, мужчина опустил глаза и отвернулся, так и не услышав ответа на свой вопрос. Иш-Челъ возликовала, но не долго. Амантлан, видно собравшись с духом, повернулся к ней, и спокойно улыбаясь, сказал:
— Дорогая, нравится тебе или нет, но ты теперь по всем законам моя жена, ты вошла в мой дом и обязана проявлять покорность и послушание, хотя бы для приличия, потому что всё это делается не мне в удовольствие, а для спасения тебя и твоего ребенка! Напоминаю тебе это в последний раз, женщина! Возможно, мне тоже хотелось бы видеть на твоем месте другую, но так сложилась жизнь, проявляй хоть минимальное уважение к присутствующим, которые не виноваты в твоем плохом настроении!
Больше за весь вечер Амантлан не произнес ни слова, обращенного к невесте. Этот небольшой инцидент был тут же замечен и вызвал недоумение у одних и ликование у других гостей.
Когда пришло время гостям расходиться, молодые встали у выхода и долго выслушивали пожелания уходящих…
Затем молодых отвели в комнату Амантлана и оставили одних. Иш-Чель попыталась дернуться и отойти от мужа подальше, но услышала смех — пояса были на них и ограничивали всякое движение.
— Вот видишь, женщина, придется покориться — тебе никогда не уйти от меня, как и мне от тебя. Мы связаны священными узами брака.
— Ты забываешь, что я…
— Послушай, не начинай старого разговора! Ты умерла в водах той реки для твоего мужа и твоей семьи. Тебе боги дали возможность возродиться для новой жизни, так воспользуйся этим! К счастью, тебе достался очень покладистый муж!
Иш-Чель молча теребила конец брачного пояса, пытаясь его развязать, но была остановлена теплыми руками Амантлана, он мягко прекратил эти попытки, увлекая её на постель:
— Мы не должны спать, нам нужно встретить рассвет, чтобы солнце осветило наш путь. А пояса развяжут утром, таков обычай, значит, у нас будет любовь, счастье, дети! Не нужно нарушать ничего в твоей новой жизни! Не противься новому. Не бойся, я не буду к тебе приставать, я ведь обещал тебе это когда-то… Ты устала, но поспи, жена, рядом со своим мужем, пусть нас найдут не дерущимися кошками!
Амантлан почти насильно положил голову Иш-Чель себе на плечо и притянул женщину к себе. Возможно, мужчина еще долго притворялся спящим, но то, что Иш-Чель уснула только под утро, это она хорошо помнила.
Утром их разбудила Ишто, заметив связанные пояса, женщина просияла:
— Поднимайтесь, дети! — супруги покорно поднялись, а мать Амантлана развязала узлы, освободив сонную Иш-Чель, у которой было одно желание — спать. Это ей было тут разрешено молодым мужем. Он осторожно провел рукой по разметавшимся по подушке волосам, стараясь запомнить ее образ, и тихо прошептал над нею модные в Теночтитлане стихи:
Пусть откроется твое сердце!
Пусть обратится ко мне твое сердце!
Все равно, ты мучишь меня,
Ты желаешь мне смерти!
И когда я уйду туда,
Где я погибну,
Разве ты заплачешь обо мне хоть раз?
Разве будешь обо мне печалиться?
Мы ведь только друзья!
Я ухожу туда,
Я должен уйти!
Иш-Чель сонно перевернулась на другой бок. Она смутно слышала то, что говорил Амантлан. Женщина не видела, как собирался муж, не видела она и его прощального взгляда.
Едва Теночтитлан простился с армией Амантлана, почтенная Ишто поставила дом верх дном, объявив, что семья военачальника отбывает в пригородное поместье. На недоумение Иш-Чель, она ответила доверительно:
— Если бы ты не носила ребенка, то мы бы остались в городе и соблюдали обычаи моего народа. Но, — мать Амантлана имела ввиду обычай ацтеков не соблюдать правила гигиены весь срок, на который отбывали главы семейств, а большая любительница чистоты и порядка, старушка на любила отказывать себе в удовольствии попариться в баньке. Поэтому, желая соблюсти внешние приличия, предпочитала уединение. Домочадцам было объявлено, что в положении госпожи ей больше подходит деревенская жизнь, а не суматоха огромного Теночтитлана с его постоянными праздниками, и вообще, такова воля Амантлана.
Слуги и домочадцы не собиралась перечить господам, спокойно упаковали многочисленные пожитки и переправили женщин в загородное поместье, в котором протекла размеренная жизнь затворников, пока не настало время родов.
Еще загодя из Теночтитлана была вызвана самая опытная знахарка — акушерка, в знаниях и умениях не сомневался никто. Она регулярно принимала роды у женщин, живших во дворце правителя.
Ишто в волнениях и переживаниях — в какой день родится её внук, призвала в дом опытного жреца, который умел читать по звездам, но так как младенец еще не явился на свет, и сказать жрецу было нечего, то он успокоил старушку, сообщив, что роды пройдут нормально и покойников в семье не предвидится. Очевидно, именно суеверие, что дух умершей при родах женщины будет бродить по дому и вынудил старушку, которая уже долгое время никуда не выезжала, покинуть дом в столице. Услышав сообщение, которое жрец основал лишь на беглом взгляде на молодую и здоровую Иш-Чель, почтенная Ишто успокоилась и перестала производить суматоху.