Страница 26 из 33
Евгений Абрамович схватился за горло, душил себя, а затем - с воплями беременного раненного эль-койота - убежал, заперся в женском туалете и выл страшно, надрывно - оперным кастратам в пример.
Я разомлела, но собрала силы в ноги, забежала в туалет, прямыми точными ударами - кувалды ног - разбила дверь в кабинку, вытащила Евгения Абрамовича - красиво пальцы в волосатые его ноздри воткнула и тащила, будто сома из-под коряги - из убежища, нависла грозно над десятипудовой тушей:
"Что же вы, Евгений Абрамович, из себя мраморную колонну со зверушками корчите?
Не уважаете прима-балерину, убегаете, будто моя попа превратилась в кисель - так на жаре покойник превращается в желе.
Женихи заморские узнАют о конфузе, перестанут меня спонсировать, а без денег спонсоров прима-балерина из гордой чайки имени Пржевальского превращается в курицу не летающую.
Я - кокетка, аристократка, а вы вопите в моём присутствии, честь мою содрогаете козлиными криками - бес вы, а не зеркало русского театра!"
"О зеркале не говори, слышишь, молчи о зеркалах серебряных с ногтями горгулий, ногти к задней стенки зеркал приклеены! - Евгений Абрамович лебезит, в ногах моих ползает, целует кафель - ящер, а не режиссер. - В зеркало с трёх лет не гляжу, чёрта боюсь - волшебник он, в груди золотые слитки копит на погибель мою.
Когда мне три годика исполнилось, подошёл я к зеркалу, хотел увидеть Волшебную страну с феями, эльфами, козочками говорящими.
Долго я смотрел в зеркало, сердечную мышцу напрягал, боялся, что родители меня прогонят, назовут мою блажь - нарциссизмом, а я умный по годам, начитанный, компьютерный гений - макака.
Но мама с водопроводчиком - от водопроводчиков много толка, связь с ними ни к чему не обязывает - обсуждала в опочивальне новые пути выхода из водопроводного кризиса, когда шланг вставляют не в муфту напрямую, а - обходным путём - в унитаз.
Вдруг, из зеркала вылетела чёрная волосатая рука - не папина, потому что папа мой лётчик, на Луну улетел, - схватила меня за горло, теребила, душила, а я хохотал - умирать весело!
"Гвардейский поручик Ржевский? - в зеркале из тумана выплыло лицо чёрта - лицо, а не морда, потому что в носу кольцо с медалью Университета Гарвард. - Гранпасьянс с Наташей Ростовой раскладывал, да Наташу уложил невзначай на вязанку свежих дров; для сожжения ведьмы дрова приготовили, а Наташа под твоим влиянием опоганила праздник, заснула на дровах - Царевна Несмеяна!"
"Я не поручик Ржевский, вы телом ошиблись, чёрт адский! - я расхрабрился, потому что малолеткам чёрт не страшен, за нами - ООН. - За ваш проступок самый главный чёрт вас кастрирует и в котёл с кипящими грешниками бросит, воды "Берегиня" подольёт, чтобы вас пронесло и лучшим актом милосердия вы бы называли для себя - сдирание кожи под музыку Стравинского.
Мороженое давай и не кашляй, чёрт!"
Я крестом нательным к лапе чёрта приложил, наслаждался воплем в зазеркалье, смеялся, надеялся, что в уголках моих красивых ясных озерных очей откроется чёрту Правда людская.
Чёрт сразу подобрел, или играл в добренького - артист адского погорелого театра.
Лебезил, заискивал, сулил мне петушка сахарного на палочке, обещал законопатить все мои природные отверстия, чтобы из меня жизнь не утекала горной речкой.
Я не поддавался на уговоры, потому что не знал цену вещам и обещаниям, но не удержался, когда чёрт запыхался, вспотел, из рыла дым повалил жёлтый, серный - обещал сделать меня главным режиссером Большого Академического Театра СССР и России.
Картины, где я в роли портнихи прикладываю ножницы к голым балеринам, или танцую на диване, потрясаю причинным местом перед восторженными актёрами - поглотили меня, совратили - так чудище совращает пугало.
Я согласился, отдал чёрту душу, а взамен обещал никогда не глядеть в зеркало, потому что в зеркале - глаза чёрта, а как я взгляну в правдивые глаза, если во мне Правды нет?
Ты, душечка, душу потеряла - не знаю где: на столе среди бутылок фиолетового крепкого, когда танцевала обнаженаня, или на Канадской границе под пяткой краснокожего вождя.
Но без души ты не можешь больше балет танцевать, нет танца без души, не вложишь в игру душу, потому что потеряла, чувствую, что потеряла; в ягодице твоей холод подземный, а в кончиках пальцев - льдинки из глаз Снежной Королевы".
Евгений Абрамович сам без души и меня, бездушную наказал, верит, что он белошвейка в теле жирного мужчины. - Уборщица извлекла из мусорной корзины белую кофточку в прозрачной обложке, замаранной - но кофта под обложкой свежая, блестит колокольчиком серебряным на шее белого верблюда.
Протянула кофточку Алёне, смахнула слезу, не объяснила свой подарок, лицо уборщицы расплылось - сначала пудинг, а затем оплыло мылом в жаркой бане.
Алёна вежливо приняла дар, отползла на четвереньках в заросли, надеялась, что в Москве бамбук не растет, острые ростки пробили бы тело, и два глаза превратились бы в два хрустальных кубика.
- Я не злобная, не эмоционально распущенная дочка камердинера! - Алёна оправдывалась перед собой, на всякий случай говорила громко - вдруг, Президент услышит, или рыцарь на Белом Коне отметит искренность слов, на половину секунды задумается, а за половину времени девушка может показать все свои добродетели, равным которым даже в колодце Тахура - золотом колодце - не найти. - Деревья не красные, древесина не драгоценная, но схоронят меня от дурного глаза, от любителей чертей - много их развелось, ноги раскину на отдыхе, и тут, словно обширные поля раскрылись, выпустили - маньяков - созерцатели, вуеристы, психопаты налетают, о чёрте рассказывают с содроганием конечностей.
Я - девушка молодая, красивая, перспективная, потому что - детородная; неинтересны мне черти и их носители; о собаках Белке и Стрелке с удовольствием послушала бы, погладила бы грубые руки рассказчика своими нежными ресницами, а о чертях - пусть дети чертей слушают - пустозвонство, и даже улыбки не возникнет на лице приличной, морально устойчивой девушки, когда казнокрад с душой лихоимца пускается в длинные рассуждения о колесах кареты, о зеркалах в дамских уборных, и из этих зеркал черти подглядывают за балеринами.
Если бы я в чёрта превратилась, или по паспорту с рождения чёртом бы меня записали в ЗАГСе Ленинского района, то - не бегала бы за мужчинами, не высовывала из зеркала отвратительное свиное рыло; у чертей другие забавы, а лица на гравюрах, увертливые аферисты - хлопотно для чертей. - Алёна зевнула, целомудренно прикрыла ротик ладошкой - непозволительно дурно, если девушка неприлично зевает, пусть в небольшом лесочке, но - совесть всё видит, всё в интернет выложит.
- Вы - чёрт? - над Алёной серой тучей навис старец - борода Черноморская, седая, очи - бездонные, и в них пламя чёрное бушует, ревет диким волком, которого подвесили на веревочке над монахом. - Страшно мне, но не убегаю, потому что дело знаю, простонародный я, но филе из акул пробовал, вас, если звёзды полукругом встанут - попробую! - Старец дрожал, потрогал лоб Алёны пальчиком, отскочил с визгом, не убегал, крепился, с перекошенным лицом мученика присел на пень, вздохнул, выдохнул - паровоз в отпуске: - Не похожи вы на чёрта, а, если ногу выше головы поднимите - поверю, что вы не старушка и не чёрт, не доблестный гусар с конём под шикарной юбкой.
- Пожалуйста, хоть сто раз ножку подниму, подпрыгну, ножкой лёгкой ножку бью - Пушкинская я осень! - Алёна засмеялась, дрожала, подняла ногу выше головы, выбила из невидимого облачка слезу. - Не балерина, но понятие о балете имею, в крови у меня балет, потому что я - девушка!
Вы заметили, что платье у меня Принцессовское - супер девичье, обворожительное, лицемер пройдёт, поневоле оглянется, хотя ему белый Свет кажется свинцовым гробом
Пафос у меня в душе, не скрываю, хотя побаиваюсь вас, оттого, что вы - маньяк лесной!
Старик в лесочке возле Карачаровского путепровода - хуже чумы в полиции.