Страница 23 из 33
Но на кладбище Саша Шматко в левую руку зажала кетмень - орудие труда казахов, в правой - народная русская дубина - и пошлО, поехало побоище ледовое.
Саша дубиной всех без разбора охаживает, а кетменем братскую могилу роет - умная девушка, не верит в злую долю, документы с собой не захватила, тяжелый паспорт на шею давил бы, если на веревочке подвесить.
Поверили, в крови захлебывались, но верили, что Саша - дочь профессора, и лучшая исполнительница - золотой нимб над ней увидели.
Профессора с кладбища на носилках для покойников выносили, хохотал дедушка, в прелести называл Сашу козлёнком, обещал горы золотые и "Мерседес" без колёс, колёса узбеки украли, на топливо для мангала пустили.
Я не Саша Шматко, поэтому нет во мне внутренней силы певицы и убежденности вашей законной дочери, не отец вы мне, шофер, не отец! - Алёна вскричала с надрывом раненой куропатки, свободной рукой погрозила шоферу, прибавила скорость, подстраивалась под скорость автобуса в вялом движении. - Откройте дверь, иначе до Октябрьского поля меня довезете, романтик, Ангелом за плечом поманите, прикинетесь лисом из сказки о Волшебном Маленьком Принце.
Принц Планеты собирал, людей коллекционировал, шарфиком размахивал, но не догадывался, что длинный шарф может погубить, хуже анаконды длинный шарфик, Айседору Дункан шарф задушил.
Айседора Дункан балет танцевала, красиво изгибалась перед поэтом Есениным, но не уберегла горло от шарфа - искусителя; верю, что не шарф у неё на шее, а - змей из ада.
Остановите, я уйду от вас, противный водитель, аферист, плоти моей возжелали девичьей!
- Извини, красавица! Рад бы дверь открыть, но не могу, словно меня заколдовали инструкцией! - шофер разрыдался, вытирал слёзы горя и отчаяния - так рыдает крокодил над обезглавленным надсмотрщиком. - Вы меня укоряете, подозреваете в недобрых намерениях, а я для вас делаю всё возможное: чтобы и инструкцию не нарушил, и вас не погубил скоростью под сто двадцать километров в час.
Вы - не пума, не гепард - сгорели бы на большой скорости, и кометы сгорают, а у вас хвоста нет, поэтому вы не комета.
Платье великолепное, но без шлейфа кометы!
Пустой автобус, в парк направляюсь, и до парка нельзя останавливаться, иначе - нарушение правил дорожного движения, а, если все правила нарушим, то Земля остановится, Солнце сойдет со своей орбиты и направится в другие Миры - зачем Солнцу наш Мир с остановившейся, как дыхание флейтиста, землёй.
Я Мир спасаю, не останавливаю автобус, не открываю двери, хотя вас искренне жалею, фонарь зажег бы над вами, чтобы Счастье ваше девичье осветило - ноги у вас быстрые, лицо красивое, счастливая вы фрейлина, девушка - не конфузьтесь, а то и я покраснею грушей в руках краснокожего вождя Белое Перо.
Для вас аварийный сигнал включил, скорость уменьшил, придумываю пробки на дорогах - не далеко осталось до Карачаровского путепровода, автопарка; не на Октябрьском поле, которого вы боитесь, хотя и у нас черти водятся в зеркалах, будто им мёдом намазали заднюю стенку зеркала.
Знаю, упали бы вы на колени передо мной за мою доброту, но сотрёте колени, и рука не позволит - рука ваша - ваш друг и враг - в горести и в беде, рука - жених.
Когда руку вашу освобожу, она потеряет таинственность, с неё спадут покровы мистики, и рука превратится в обыкновенный отросток на теле - миллиарды подобных отростков по Миру.
Ногу выше головы каждая девушка поднимает - закон, а рука, зажатая дверью пустого автобуса - над законом стоит, привлекает, завораживает снегом в Африке.
Я в Африке снег искал, молодой романтик, отправился в ЮАР за снегом, ну и за бриллиантами - не возвращаться же в Москву без пуда бриллиантов.
У лилового негра с фамилией Маяковский в джунглях спрашиваю:
"Любезный! Где у вас снег - проведи, я тебе рупию индийскую подарю, дорогую - сумасшедшие деньги, если веришь в обман и грязь.
Не зови меня на Вселенский Собор, не пойду за тобой, обманешь, снег покажи, пусть даже - жёлтый Якутский снег в Африке, поверю тебе, я же не посол французской Республики Конго".
Негр согласно качнул головой - голова у него чёрная, от Солнечной радиации спасает лучше свинцового шлема.
За собой манит, губами причмокивает, намекает, что съест меня с булкой, гамбургером назовёт.
Но я - бедовый, голубей и полицейских палкой гонял, поэтому осторожный - ножик выставил, свинцовым шлемом размахиваю, от змей отбиваюсь, а змеи, как нищие, зубы показывают, просят что-то Великое.
Слукавил африканец, не показал мне снег, но я на папуаса не в обиде, потому что довёл меня до хижины с женщинами - выбирай на вес и размер, словно я в бакалейную Израильскую лавку перенесся на крыльях ночи.
Негр знал - белые могут говорить одно, языками чешут, обещают, о Мире и равенстве врут, но стремятся к другому - к плотским утехам и бриллиантам, известь в белых людях кипит.
Я среди женщин в хижине оробел - каждая меня к себе тянет, обещает злодейства и глупость за двойную цену!
Одна мне приглянулась - женщина-слон, в котле сидит, толстая, будто Мир скушала.
В очах женщины грусть и печаль, а в руках - скипетр и держава; царица она!
Я на Царство позарился, лебежу, подлизываюсь, улыбки расточаю, а левой ногой отпихиваю проходимцев - по карманам шарят, ищут кости куриные.
Царица усмехнулась, знала, что я её выберу, кокосом в меня швырнула, больно - голова моя треснула, будто каменный индейский мяч.
Индейцы каменными мячами в футбол играют!
"Мужчина, не знаю, дошло ли до вас сокровенное знание, или вы презираете себя за бесчестье, которое получили в тюрьме на очке? - шепчет, с нетерпением руки-поленья протягивает ко мне - волшебница в третьем поколении. - На смертном одре не дышИте, вас за покойника примут и живым похоронят на радость родственникам; люди обожают сметь, кормят себя злобой, а о крыжовнике и свекле против гипертонии забывают - шакалы люди.
Вы, как умрёте, в Мире ином обманите судей, скажите, что генерал от инфантерии!
Они поверят, любят генералов, произведут вас в фельдмаршалы - возрадуетесь в котле возле чёрта, не простым грешником опуститесь в кипящую смолу, а - фельдмаршалом - почести, обещания, посулы - не страсти адские, а - малина Вологодская!
Не смотрите с лютой злобой на мои триста килограммов живого веса - живот не бомба, не взорвётся.
Я - Олимпийская чемпионка по художественной гимнастике, канатоходка - Принцесса цирка - пушинка в седьмом измерении.
Приглашаю вас на концерт, ступайте осторожно - под ногами откровенные тарантулы с клочками волос на лапах, на горцев похожи".
Огромная женщина поднялась - солидно, с трудом, упала в кокосовую стружку - засмеялась утробно - снег не пошёл, но похолодало, как в могиле инопланетянина.
Я - завороженный, мальчик в душе - пошёл за Олимпийской чемпионкой, боялся, что земля под её весом треснет - не успею чай с африканским лимоном против СПИДа выпить.
Но шагала уверенно, иногда с силой била палкой по головам встречных охотников, поясняла мне с добродушной улыбкой учительницы фехтования (а в уголках лукавых очей плясали изощренные огоньки радиоактивные):
"Не люди они, а - зомби, прихоть колдунов!
Не смейтесь, слушайте мой приказ, не позволяйте себе вольностей, если умерли и протухли хуже норвежской селёдки в жестяной банке!" - грозила пальцем в темноту, швыряла камни пудовые - чудо женщина, я даже подумал о перспективе раскаяться перед ней, возвести африканку в сан священника.
Вскоре подошли к густым кустам с остатками чьей-то свадебной одежды - белые лоскутки подвенечного платья, ошмётки смокинга, ломти цилиндра - не людское это, не праздничное.
Моя подружка крикнула на кусты - смертные погибли от её крика, а умершие ожили, я умер и ожил.
Кусты от страха расступились, и мы вошли в огромную пещеру, Дворец Культуры природный.
Возле стен стояли ящики с русской водкой, а под потолком, далеко, выше Звезд пещерных - канат натянут, толщиной в руку - дом инвалидов выдержит.