Страница 43 из 44
— А что ты потерял в Пакистане?
— Учусь. В Международном исламском университете.
— Вот как. Муллой будешь.
— Почему обязательно муллой? — обиделся Хамзат. — Могу в университетах преподавать. Да мало ли. Здешний диплом в арабских странах ценится. У нас ректор египтянин.
— А здесь у тебя что, — усмехнулась Агапова, — студенческая практика?
Хамзат смешался.
— Нет. Хотел вас предупредить.
Когда он закончил своей рассказ, Наталья Владимировна обняла его, прижала к себе и поцеловала в голову.
—Бедный мальчик, как тебе досталось. Что же ты теперь будешь делать?
— Я в «Джамиат-уль-Мохаммад» работал, у Кази. В университете стипендия маленькая, не проживешь. А это исламская партия, на факультете приветствуется. Но меня там больше не будет. Кази обманул меня. Я думал, он и вправду хочет прекратить войну.. Он Мушахиду другое задание дал. Они меня использовали. Кази всю зону племен под свой контроль взять хочет. Все боевые отряды подчинить себе. А сейчас не знаю. Что-нибудь придумаю.
— А родители? Где они?
Вспомнив сокурсников, Хамзат быстро нашелся:
— В Черкесске. Я там родился.
— А. Карачаевец. Выходит, мы почти земляки: я из Пятигорска. Как тебя зовут?
— Хамзат.
— Так родители живы?
—Мать давно умерла, — солгал юноша. — А отец погиб в Дагестане. Когда чечены ударили, он на подмогу отправился, там у нас родственники.
— Как Курбан. — прошептала Агапова.
— Курбан?
— Мой муж. Мы давно расстались.
— Его тоже убили.
—Убили, — мертвым голосом подтвердила Наталья Владимировна.
— На Кавказе многие погибли. А ваши дети.?
— Был сын, он остался с отцом. Сейчас ему могло бы быть столько же, сколько тебе. Если бы вырос, наверное, стал бы похож на тебя... Почему-то мне так кажется. Я плохая мать, знаю. Когда мы расстались, ему и десяти не было. А во время войны наше село сожгли. Все погибли. Ничего не осталось.
— А вдруг.. Ну.. Вы не пытались искать? Вдруг он жив?
— Я наводила справки. Тогда была такая неразбериха.
— Всяко могло быть. Может, у него сейчас другое имя?
Представляете, вдруг бы он сейчас объявился. Живой.
—Жестоко подавать надежду, когда. — Агапова достала платок и промокнула сухие глаза. — Не знаю. Иногда у меня такое чувство, что все во мне перегорело. Когда молодой человек десять лет живет без матери, он ее забывает. Становится другим. Я сама виновата. Это расплата. Захотелось другой жизни. — Агапова говорила уже не для Хамзата, для себя. — Вот я ее и получила. Политика, поездки. все это миротворчество. казалось, если буду приносить облегчение другим людям, то сама стану счастливой. Не стала.
Слова Агаповой задели Хамзата. Ему не хватало жизненного опыта, чтобы понять: эта женщина до конца не разобралась в своих чувствах, но нельзя было сомневаться, она действительно глубоко страдает из-за потери сына и была бы счастлива его найти. Юноша воспринял сказанное, как свидетельство безразличия, и подавил в себе желание во всем открыться.
Они без приключений добрались до Мирам Шаха. Оттуда на военном вертолете их отправили в Исламабад.
На столичной базе ВВС «Чаклала» Агапову ждали старшие дипломаты российского посольства — Баширов и Галлиулин. Черный мерседес подкатил за депутатшей прямо на тармак. Джамиль Джамильевич и Рашид Асланович обходились с Натальей Владимировной с преувеличенной любезностью. К месту и не к месту охали, сокрушались в связи со злоключениями, которые довелось пережить женщине. Искоса поглядывали на измученного Хамзата, не выказывая никакого желания познакомиться с парнем, забрать с собой. Впрочем, Агапова едва ли бы стала прислушиваться к мнению посольских чиновников.
Она положила руки на плечи Хамзату, сказала ласково:
— Может, поедешь со мной?
Дагестанец отрицательно покачал головой.
— Это трудно было бы объяснить.
— Наверное, ты прав. Но если захочешь. Я что-то могла бы сделать. Вернешься в Россию, устроим тебя на работу..
Но Хамзата было не убедить.
— Погоди отказываться, — заторопилась Агапова. — Это хороший шанс. Ты славный мальчик. И потом. меня не оставляет мысль, что будь мой сын жив, он мог бы оказаться на твоем месте.
Хамзат посмотрел ей в глаза, ответил зло и жестоко:
— У вас больше нет сына.
Она отшатнулась, словно ее ударили. Ни слова не говоря, села в машину. «Мерседес» тронулся с места и исчез из виду.
К Хамзату подошел пакистанский солдат, хлопнул по плечу, сунул в руки рюкзак.
— Держи. Паек, на первое время. А то худой как щепка. — Хамзат еле кивнул. — Да что ты такой квелый? Домой подбросить?
Праздник в Исламском университете был в самом разгаре. Вдоль большой лужайки выстроились стенды землячеств: малайзийского, саудовского, египетского, индонезийского, бангладешского. Разложены яркие буклеты, журналы, книги, всевозможные народные поделки, географические карты. У каждого стенда — национальные флаги. Студенты добросовестно потрудились, стараясь перещеголять друг друга. Флаги поражали своими размерами. Из тяжелого дорогого шелка, с бахромой, кистями. Были и подешевле, но тоже аккуратно пошитые. Российский, пожалуй, впечатлял более всего — длиной около трех метров, с окантовкой из золотистой материи. Рядом с флагом вытянулись, чуть ли не по стойке «смирно», Исмаил и Чотча. Ребята несколько напряжены, но это вполне объяснимо. Президент страны, прибывший на университетское торжество, как раз обходил стенды. У каждого задерживался на одну- две минуты, давая возможность музыкантам, расположившимся в центре лужайки, сыграть государственный гимн.
Военный джип подкатил прямо к арке, установленной у входа на лужайку. Ее украшали цветы и изречения Пророка. Хамзат спрыгнул на землю, поблагодарил солдата. Тот по- дружески потрепал его по плечу, газанул и скрылся в клубах пыли.
Юноша колебался. Он устал с дороги, от пережитых испытаний, одежда на нем была грязной, но. Хамзат сделал несколько шагов, и в этот момент услышал знакомый голос.
— Не спеши.
Это был Ксан. Чтобы не бросаться в глаза, русский стоял чуть поодаль, в толпе зрителей. Он догадывался, что Хамзат придет сюда, и уже около часа высматривал парня.
Юноша инстинктивно отпрянул:
— Не хочу.
— Хамзат, не торопись. Все мы ошибаемся. Ты от этого тоже не застрахован. Не ходи туда, ни к чему там светиться. Сядем, посидим, все спокойно обговорим. Хочешь — устроим тебя в другой университет, в другой стране. Деньги найдем, обещаю. Я хорошо к тебе отношусь, Хамзат, хочу помочь.
— Я тебе верю, — подумав, согласился дагестанец. — Правда. Может быть, действительно. Но сейчас просто не получается.
Он протянул Ксану руку. Тот был раздосадован, но все же ответил на рукопожатие. Хамзат повернулся, прошел через арку и зашагал через лужайку. К нему устремился один из охранников, схватил за рукав.
— Эй, оборванец. Что ты себе.
Хамзат ответил спокойно и уверенно:
— Я не оборванец, а студент. Немного опоздал, только и всего. Вот мои друзья — мы из России.
— Эй! Он ваш? — крикнул охранник Исмаилу и Чотче.
Те опешили от неожиданного явления сокурсника, однако послушно кивнули.
— Ну, иди. — охранник нехотя отпустил дагестанца. — Помылся бы, что ли.
Хамзат молча подошел к карачаевцам, стал рядом — под широким полотнищем российского флага. В поведении дагестанца, в его взгляде было нечто такое, что удержало ребят от расспросов. Да и какие могут быть расспросы, когда президент сейчас подойдет к ним! Вот он уже пожимает руки российским студентам, оркестр играет государственный гимн. Когда президент перешел к следующему «объекту», ребята сразу же начали выпытывать у Хамзата, где он был, да что делал. Тот дружелюбно улыбался, отнекивался.
— Извините, парни, устал. Боялся — не успею. Приму душ, переоденусь. Через полчаса, ладно?
Со стороны все это наблюдал Ксан. В его взгляде читалось уважение к дагестанцу, у которого нашлось мужество сделать свой выбор.