Песнь хлыста

Привели маленького старичка, ссохшегося и скрюченного от времени. Обычно с возрастом мексиканцы становятся прямыми, как высохшее дерево, но на этот раз дерево оказалось кривым и корявым.

Старика подвели прямо к пленнику.

— Посмотри на этого человека, — велел ему Бенито Халиска. — Узнаешь его, отец?

Старик внимательно посмотрел на Рубриса.

— Это очень сильный человек, — произнес он.

— Я и без тебя это знаю, — буркнул Халиска. — Но Рубрис ли это?

— Этот? — переспросил старик. — Рубрис? Нет, сеньор, нет. Это не Рубрис. Какой же это Рубрис? Это точно не он!

— Да у этого старого хрыча давно высохли последние мозги! — разозлился жандарм. — Или он уже тронулся умом! А может, просто боится опознать этого разбойника из разбойников!

— Боится? — переспросил дон Томас. — Подойди ко мне, старик. Ты знаешь, что я для вас всех как отец родной?

— Да, сеньор, — поклонился старик.

— И что до тех пор, пока вы находитесь под моей защитой, вам нечего бояться?

— Да, сеньор.

— Ну а теперь открой глаза и скажи мне как на духу — не этот ли разбойник когда-то давно уводил тебя с собой?

— Нет, сеньор, я никогда не встречал этого человека.

— Довольно! — воскликнул дон Томас.

Взмахом руки он отпустил старика, которому Халиска на прощанье дал пинка.

— Вот видите, вы ошиблись, — сказал жандарму дон Томас. — Было бы чем гордиться даже для Лерраса, если бы нам удалось поймать столь прославленного разбойника и тем самым положить конец его бесчинствам. Но на этот раз вы попусту отнимаете наше время.

Жандарм приблизился к дону Томасу.

— Позвольте мне сделать еще одну попытку, сеньор, — прошептал он. — Этот чертов старик просто боится. Он ведь даже не глянул выше его ног. Но если этот силач, который лишь притворяется перепуганным, поймет, что ему пришел конец, то непременно поведет себя по-другому. Сами увидите. Если смерть явится к нему в виде залпа из наших ружей, то он плюнет ей в глаза.

— Значит, нужно сделать вид, будто мы собираемся расстрелять его? — уточнил дон Томас.

— Именно это я и имею в виду. Позвольте мне дать команду к расстрелу. Я шепну ребятам, чтобы стреляли поверх его головы. Вы сами увидите, как гордость заставит его выпрямиться и достойно встретить свой конец.

Повернув голову, дон Томас несколько секунд с уважением смотрел на жандарма.

— А вы хорошо соображаете! — похвалил он его. — Вполне возможно, что я мог бы подыскать вам неплохое местечко среди моих слуг. Вы пойдете ко мне, Халиска?

— Сеньор, я буду счастлив пойти к вам в услужение. Я знаю, что вы всех делаете богатыми. Но моя жизнь, подобно стремящейся к морю реке, следует за Эль-Кидом, сеньор. И не знать мне покоя, пока его не повесят или не изрешетят пулями.

— Ну, как хотите, — равнодушно произнес дон Томас, — тогда посмотрим, что у вас получится. — Повысив голос, он небрежно приказал: — Довольно разговоров, Халиска! Рубрис это или нет, его поймали вместе с разбойниками, поэтому он должен умереть. И нечего тянуть с этим. Поставьте его к стенке и расстреляйте.

У Халиски от радости перехватило дух. Повернувшись, он выкрикнул слова команды, и тут же несколько человек схватили пленника, подвели к дальней стене патио.

Бандит громко завопил:

— Сеньор, неужели вы не пощадите меня? Позвольте мне хотя бы исповедаться! Не отправляйте меня в ад с тяжким грузом грехов! Будьте милосердны! Позовите священника! Священника!

— Кто ты такой, чтобы поминать о милосердии, ты, бандит и убийца! — оборвал его крики Халиска. — Становись к стене! Да поживей! Лицом ко мне.

Но тут раздался звонкий голос Доротеи:

— Друг, если у тебя есть последнее желание, скажи его мне!

Изумленный пленник обернулся, а дон Томас издал гневное восклицание.

Тогда разбойник громко взмолился:

— Сеньорита, если вы пообещаете хотя бы раз попросить за мою пропащую душу перед своей святой, то это послужит для меня большим утешением, нежели бы сам священник отпустил мне грехи!

— Обещаю, — вымолвила девушка.

— Готовься! — скомандовал Халиска.

Шестеро охранников взяли ружья на изготовку.

— Целься!

Ружья поднялись к плечам и замерли.

— Огонь! — крикнул Халиска.

Но не успело это слово сорваться с его губ, как пленник бросился на землю и стал в отчаянии выть, царапая ее пальцами.

Прогремел залп. Пули, ударившись в белую стену, подняли облако каменной пыли.

Халиска рявкнул, как рассвирепевший пес, и, подскочив к разбойнику, пнул его ногой под ребра:

— Вставай, собака!

— Ах, сеньор! — заявил пленник. — Я уже убит! Пули попали мне сюда… сюда… и вот сюда!

Последовал еще один пинок — на этот раз изо всей силы, — который заставил пленника подняться на ноги. Теперь он стоял слегка пошатываясь.

— И снова ты промахнулся, Халиска, — сухо заметил дон Томас.

— Возможно, — признал жандарм, — но все же меня не покидает чувство, что это всего лишь притворство. Сеньор, позвольте мне немного подержать его в тюрьме. Потом сами увидите, что за этим последует.

— Пусть ему дадут отведать кнута, — предложил дон Эмилиано, — а затем уберут отсюда. Я прав, дон Томас?

— Да, да, кнута! — оживился Леррас. — Для таких негодяев, как он, это весьма полезно.

Двое стражников подхватили пленника под руки, а третий разорвал на его плечах рубаху. Отступив назад, он, перед тем как ударить, пропустил сквозь пальцы длинный хлыст.

Каждый раз, опуская кнут на спину, он поддергивал его, и кожа под ним лопалась, словно рассеченная ножом. Рубцы черными мазками ложились рядом друг с другом, не пересекаясь и не сливаясь. Затем потекла кровь и все смешалось; теперь уже не было видно той ровной шеренги следов.

— Вот это мастерство! — восхитилась Доротея. — Что за умелец! Какая у него рука! Да он просто настоящий мастер!

От восторга она захлопала в ладоши. Дон Эмилиано одобрительно посмотрел на нее.

— Однако мне доводилось встречать дам, которые при виде подобного зрелища падали в обморок, — заметил он.

— Но они же не были Леррас, — парировала Доротея.

Пленник, после первого же удара начавший стонать, теперь выл во весь голос. Он так бился в агонии, что двоих стражников не хватало, чтобы удерживать его на месте, и они дергались по сторонам, как тряпичные куклы в могучих руках истязаемого. Еще двое, упершись каблуками в землю, принялись помогать им, но и этого оказалось недостаточно. Все охранники, под громкие вопли пленного о пощаде, сгрудились вокруг него беспорядочной кучей.

Дон Томас принялся хохотать.

— Довольно! Довольно! — воскликнул он. — Мои люди уже достаточно попотели, пытаясь удерживать этого горного медведя. Да и ему довольно ударов, чтобы помнить их до конца жизни. Халиска, уведите его и прикажите усиленно охранять. А за день до казни напомните о нем.

— Будет исполнено, сеньор, — отозвался жандарм. Похоже, он пребывал в некотором замешательстве.

Чтобы подбодрить его, дон Томас слукавил:

— В конце концов, он настолько силен, что вполне может оказаться Рубрисом!

— Так оно и есть! — рявкнул Халиска. — Это и есть Рубрис! Несмотря на все его вопли и стоны, я готов поклясться, что это он. Я немедленно отпишу начальнику одной из тюрем и попрошу его прибыть сюда для опознания Рубриса. Вы позволите до утра подержать его в вашем доме, сеньор?

— Пожалуйста, пожалуйста, Халиска, — согласился дон Томас. — А от себя я бы посоветовал вам втереть ему в раны соли и уксуса, чтобы он простонал до рассвета.

Час спустя Доротея Леррас покинула спальню и отправилась на конюшню, где держали пленника.

Она нашла его лежащим ничком, с заложенными за голову руками, на которые были надеты кандалы. От них шла цепь к вбитому в землю крепкому колу. Пленника охраняли двое стражников и сам Халиска.

— Вот как? Вас только трое? — удивилась девушка. — А если на вас нападет Эль-Кид? Ведь это может случиться в любую минуту! И вы надеетесь, что у вас хватит сил обороняться и одновременно охранять пленника?