Страница 24 из 33
— Мой дед говорит, совесть — это внутренний компас, который подсказывает как жить правильно. Раз тебя стыд мучает, значит твой компас настроен правильно, — тут Ник погрустнел и притих.
— А ты чего взгрустнул? Или тоже должок перед совестью? — по виноватому взгляду Ника я понял, что попал в точку. — Поделись, полегчает.
— Пошли, стадо подальше перегоним, а то тут уже объели всю траву. Я с мыслями только соберусь и всё тебе расскажу.
Коровы послушно передвигались в нужном нам направлении, ухватывая по дороге пучки сочной травы. Овцы, помекивая, семенили дружными кучками. Какая лёгкая работа — быть пастухом, кто бы мог подумать. Гуляешь себе на свежем воздухе, любуясь, как величественные рогатые животные наедают пузо. Ну не работа, а мечта!
— Раньше я жил в городе с мамой, — начал свой рассказ Никита, — звали меня, ты только не смейся, Кит Пыльный-Чугунец, — друг посмотрел на мою реакцию, но я сдержал смешок, хоть и с некоторым трудом. — В садик я не ходил, а в школе досталось насмешек от однокласссников за необычное имя. Мама моя любила всё нестандартное, — тут рассказчик печально вздохнул. — Дома были ярко-фиолетовые стены, а потолки родительница обклеила чучелами бабочек. А какие люди приходили к нам домой, если бы ты знал! То бритоголовые в длинных платьях, то наоборот длинноволосые с гитарами, то огромные толстые дядьки с ног до головы в кожаных одеждах… Настоящий сумасшедший дом. А год назад мамочка решила, что нам нужно уехать на жительство в Америку. Я сопротивлялся как мог — уговаривал, плакал, грозился уйти из дома, но мама собрала чемоданы, затащила меня в поезд, и мы поехали в Москву, чтобы оттуда навсегда улететь в незнакомую, чужую страну. Ночью, когда мама крепко спала, я тихонько оделся и выскочил на первой попавшейся станции. Видел бы ты, как я бежал! Как перепуганный заяц от своры бешеных собак. Всё время казалось, что за мной кто-то гонится и вот-вот схватит за шиворот и сунет обратно в поезд.
— И не было страшно? Один, без взрослых, в чужом месте и не представляя, где находишься, — я не выдержал и перебил Никиту. Мне казалось невероятным всё, что он рассказывал.
— Не было. Наоборот, такое облегчение, словно мешок с плеч. Почему-то я был уверен, что всё будет хорошо.
— А как ты нашёл своего деда? — я совершенно запутался в этой истории.
— Ты ведь понимаешь теперь, он мне не родной дед. Просто жил однокий старик, пожалел мальчишку, уснувшего на обочине дороги, пригрел, накормил, да и оставил у себя жить. Ты не думай, я ему всё рассказал как было, ничего не утаил.
— Понятное дело. А совесть чего мучает?
— Да маму жалко. Как она там без меня? Я ей записку оставил тогда в поезде, всё объяснил. Но мама есть мама, скучаю, конечно, волнуюсь за неё, — вздохнул Ник. — Жаль, что нет американского адреса, а то бы хоть письма писал. Теперь ты всё про меня знаешь, смотри, не болтай особо.
— Не волнуйся. Я — скала. Ты ведь тоже меня не сдашь? Что я был ночным чёртом у Матрёны.
— Ни за что, — Ник крепко пожал мою протянутую руку.
Разговаривая по душам, мы отошли от деревни и расположились c нашими хвостато-рогатыми товарищами на уютной поляне среди холмов.
Мы ещё немного поболтали, греясь на тёплом ласковом солнышке и поглядывая на дружно работающих челюстями животных, потом я отправил Ника на обед и остался на пастушьей работе один.
Неторопливо перекусив скромным завтраком, я расположился на пригорке и начал наблюдать за подопечными. Животные и не замечали моего существования, жевали сочную травку, погружённые в собственные мысли. Интересно, о чём они думают?
Ближе всех ко мне находилась чёрная корова с небольшими, но внушающими опасение рогами, а рядом с ней прилёг на травку телёнок, от мамы его отличало только белое пятно на лбу, ну и сам он был поменьше размером. Мне захотелось познакомиться поближе с малышом, потрогать его малюсенькие рожки, погладить шёрстку. Надеюсь, мамаша-бурёнка не будет против?
Идти знакомиться с малышом с пустыми руками было неудобно, и я нарвал букетик из клевера и ромашек.
— Давай дружить, — я протянул цветочки малышу.
Не вставая с места, добродушный телёнок длинным шершавым языком слизнул букетик себе в пасть и аппетитно зачавкал. Мама-корова продолжала жевать траву, не замечая моих поползновений в сторону её детёныша. Тогда я окончательно осмелел и стал изучать, из чего сделан и как устроен этот симпатичный коровий малыш.
У бедного телёночка огромные карие глаза с длинными ресницами были облеплены мелкой мошкой, приходилось постоянно отгонять этих кровопийц. Я разгонял насекомых, а они как ни в чём не бывало, возвращались на прежнее место.
— Малыш мой, кусают тебя эти паразиты, вот я их сейчас повыгоняю, — приговаривал я, разгоняя насекомых.
А телёнок кивал головой, будто поддакивая:
— Да уж, молодой человек, будьте любезны, прогоните эту голодную мушиную свору с моих очей, буду вам очень признателен. А то мой хвост недостаточно длинный, чтобы добраться им до морды.
Отогнав неприятеля, я уже уверенно стал гладить телёнка, рассматривая животинку в деталях. Вот маленькие твёрдые рожки, растущие из твёрдого шишкообразного основания. Я долго их трогал, гладил, чесал, даже слегка нажимал. Шёрстка у малыша мягкая, приятная, блестит на солнышке. Я прислонился к тёплому коровьему детёнышу щекой, обнял его за толстую шею, и мне захотелось с ним остаться подольше. Ну что ж, я ведь никуда не тороплюсь. Расположившись под дружелюбным телячьим бочком, я жевал соломинку, рассматривал облака, словно по ступеням выстроившиеся друг за другом и, честно говоря, разморившись на солнышке, немножко уснул.
Не знаю, сколько прошло времени, разбудил меня сильный толчок в спину. Ночью поспать почти не удалось, и я, лишь отмахнувшись от того, кто пытался вырвать меня из сладких объятий Морфея, повернулся на другой бок и продолжил смотреть сон. Чья-то мокрая шершавая рука провела по моей щеке, а потом нечто мягкое и волосатое стало тыкаться в ухо. Я решил не сдаваться и растянуть сонные мгновения как можно дольше. Но тут пушистое «нечто» раскрылось, вязкая липкая масса затекла в моё беззащитное ухо, и, увеличенный в сотни раз непосредственной близостью, прямо в голове раздался трубный звук: «Мууууууууууу».
Я подскочил, как ошпаренный и встретился лицом к лицу, вернее лицом к морде, с телёнком. Теперь ясно, кто трогал мою щёку, но только отнюдь не рукой, а длинным любопытным языком.
— Ну чего ты толкаешься? Подумаешь, вздремнул чуток. Иди лучше бодаться с другими теля… — я показал в сторону стада и вдруг увидел, что все животные, кроме стоявшего рядом малыша, исчезли.
— Что я натворил! Вот балбес! Как смогу посмотреть в глаза Нику и другим жителям деревни! Телёночек, миленький, — я обнял рогатого знакомого за шею, — спаси меня! Покажи, где прячется мама и её подружки!
Малыш ничего не ответил, но повернулся и быстрым шагом пошёл в горку. Я, боясь спугнуть его и надеясь на то, что телёнок идёт в верном направлении, семенил сзади. На вершине холма, благодаря хорошему обзору, я вдруг заметил кончик хвоста, мелькнувший в дубовой рощице.
— Ура! Нашлись! — я готов был расцеловать своего помощника. — Бежим скорей! Нужно вернуть всех на место до прихода Никиты.
— Словно настырная февральская вьюга я влетел в лесок с криками: «Сдавайтесь! Вы окружены! Сидеть! Лежать! Ни с места!»
Перепуганные моими воплями коровы и овцы шарахались от меня во все стороны, как от чумного живодёра. Поняв, что силой успеха не добьюсь, я применил военную хитрость и решил взять стадо лаской. Широко улыбаясь, я подошёл к самой большой и толстой корове, решив, что она в коллективе главная, и льстиво заговорил:
— Здравствуйте, уважаемая корова! Замечательно сегодня выглядите! Вам очень идут эти загнутые рожки. Как травка сегодня? Сладкая? Разрешите, я провожу Вас на прекрасную цветочную поляну?
Но глупая корова не поддалась на мои уговоры, развернулась и, словно издеваясь, пошла ещё дальше, вглубь леса.