Страница 11 из 33
— Ой-ой-ой, — кто-нибудь, помогите, сейчас лопну от смеха, не могу больше, — Марик уже катался по земле. А Ник просто беззвучно открывал рот, согнувшись пополам.
— И не стыдно тебе, Марик? Был всегда мне лучший друг! Прекрати дурацкий хохот, не товарищ ты, а жук!
Тут и у Марика закончился звук. Он упал на траву и, так как мы были на вершине небольшого холма, просто покатился вниз, до нас доносились лишь редкие истерические всхлипывания.
Ник с трудом взял себя в руки, жестами показал мне больше не открывать рот, а то он, мол, за себя не ручается и помог погрузить мирно спящую Мурку (хоть она надо мной не ржёт, и то спасибо) в такое уютное, обжитое корыто.
Мы с прежним транспортом, но новым грузом спустились с холма, где нас ждал прочти пришедший в себя нахохотавшийся товарищ. Я с абсолютно серьёзным лицом знаками показал, что временно отказываюсь разговаривать. Марик кивнул и быстро отвернулся, видимо, застигнутый врасплох новым приступом смеха.
Так, в полной тишине, мы дошли до дома. Судя по тому, что Маркуша иногда закрывал руками лицо и отворачивался, проглоченная смешинка ещё давала о себе знать, но было заметно, что он изо всех сил старался сдерживаться.
В моей голове, наталкиваясь друг на друга, бродили разные мысли, посвящённые сегодняшним событиям. Неужели мы сегодня были у настоящей волшебницы? Не могла ведь больная нога сама так быстро придти в норму. Что с нашей Муркой? Как её разбудить? Как мне избавиться от стихоплётства? Что знахарка сказала Марку? Обсудить эти вопросы с друзьями, пока я говорю стихами, а они над этим потешаются, не было возможности, и я решил, что обдумаю всё, готовя обед.
— Гоша, ты пока сообрази что-нибудь пожевать, а мы с Мариком отнесём Мурку в хлев и поработаем в огороде, — Никитка словно прочитал мои мысли.
Я молча кивнул и ушёл в дом искать подпол с картошкой, о котором говорил Никита.
Лаз оказался под циновкой у самой входной двери. Подцепив доски пальцами, я легко поднял дверцу в погреб, открывая тёмную, пахнущую сырой землёй яму.
Спуститься туда не составило труда, вниз вела тонкая и шаткая, но всё же удобная лестница. Я углубился на дно подполья и почувствовал себя слепым кротом. После яркого солнечного света глаза отказывались отображать тёмную действительность подземелья. Свет почти не проникал сквозь небольшой лаз, и я быстро понял, что совершил большую ошибку, не взяв с собой ни свечей, ни фонарика. Ну что ж, придётся снова подняться на поверхность, заодно оденусь потеплей и захвачу мешок для картошки, не в карманы ведь её накладывать.
Лестница скрипела и покачивалась подо мной. Не могу сказать, что это приятно, поэтому, наступив на предпоследнюю ступеньку, я для надёжности машинально ухватился за крышку погреба. Дальше всё происходило как в страшном сне — ступенька хрустнула под ногой и проломилась. Но перед тем, как улететь вниз, я успел совершить роковую ошибку. Рука моя рефлекторно дёрнула крышку, та с грохотом захлопнулась, больно ударив меня по пальцам и лишив единственного источника света. А я, переломав собой почти все ступени — безальтернативный путь к отступлению, оказался на полу — ушибленный, раздавленный осознанием собственной глупости и невезучести, одинокий и уже начавший замерзать. Быстро выяснилось, что от тонких треников и безрукавки в подполе мало толку. Эх, сюда бы шубейку да валенки…
Так, надо взять себя в руки. Сейчас главное не замёрзнуть окончательно, поэтому буду всё время двигаться и прислушиваться к шагам наверху. Как только услышу, что ребята вернулись, дам о себе знать, и меня тут же спасут.
Находиться в помещении с неизвестными габаритами и неведомым содержимым, да ещё в кромешной темноте было, мягко говоря, странно, поэтому я решил на ощупь изведать окружающее пространство.
По иронии судьбы первой мне попалась большая куча крупной картошки, она была горкой насыпана на пол и отгорожена невысоким деревянным заборчиком. На моё счастье картошка была накрыта старыми фуфайками, одну из них я тут же надел поверх тоненькой маечки. Холодный ватник грубо обнял меня своими студёными лапами. Ощущения, знаете, ещё те — словно вдруг голышом, вместо тёплой перины, погрузился в ледяной сугроб. Чтобы хоть немного согреться, я начал приседать, размахивая в темноте руками. Наверное мыши, которые сейчас меня видят, медленно сходят с ума: маленький странный человек забрался к ним в подвал, закрыл за собой лаз, одел старую, тронутую тленом фуфайку и, стуча зубами, с энтузиазмом делает зарядку.
Словно подслушав мои мысли, грызуны тут же дали о себе знать: я вдруг почуял, как темноте, совсем рядом со мной, протопали маленькие лапки, потом кто-то крошечный тихонько завозился и зашуршал. Это было так неожиданно, что я вздрогнул и выпалил:
— Мышка, тихо, не шурши, прошу тебя от всей души!
Ну вот, даже наедине с мышами мой непослушный заколдованный язык плетёт рифмы. Хорошо ещё, что эти серые комочки не смеются надо мной. А может и смеются, просто мне не слышно.
Основательно согревшись с помощью приседаний, я сел на кучу картошки и начал мозговой штурм. Больше всего меня сейчас волновала Мурка — не представляю, каким образом вывести её из спячки. Если до завтра не проснётся сама, придётся тащить к знахарке. У меня сложилось чёткое представление, что бабка, ворожа над больной ногой Марика, уж не знаю, случайно или специально, оказала колдовское влияние на меня и нашу рогатую скотинку.
Интересно, а что же ведунья сказала Марику? Как только меня отсюда вытащат, первым делом спрошу у друга. Это вполне может быть что-то, что поможет нам с козой расколдоваться.
Мои размышления были грубо прерваны мышонком, которой перепутал брючину моих штанов со своей норкой. Наглый серый (я думаю, что серый, он же мышь) комочек шустро взобрался сначала на колено, а потом скатился по моей согнутой ноге куда-то в область трусов.
Да, я завизжал. Нет, я не трус и не девчонка. Но это было очень неприятно, я бы сказал даже мерзко, гадко, да в конце концов просто отвратительно.
Резко вскочив и, прилагая все усилия, чтобы не раздавить на себе это цепляющееся и пищащее существо, я попытался вытряхнуть гадёныша из столь деликатного места. Не добившись результата, сорвал с себя треники вместе с грызуном и рефлекторно закинул их куда-то в угол.
— Забери себе штаны, пусть дрожу от холода! Наглая ты, злая мышь, поступать со мною так не давал я повода! — я весь просто кипел от негодования. Мало того, что из-за этой малявки испытал столько неприятных ощущений, так ещё и мёрзнуть в одних трусах неизвестно сколько.
Нет, так дело не пойдёт, а то сейчас лопну от возмущения. Надо успокоиться и думать продуктивно. Надо же, такая крошечная безобидная мышка испугала взрослого, почти самостоятельного десятилетнего парня. В конце концов ничего страшного не произошло. По сути, просто маленький мышиный ребёночек вышел погулять, ошибся дверцей, а великан (то есть я в мышиных глазах) начал топать ногами, ругаться, да ещё зашвырнул кроху куда подальше. Я вдруг отчётливо представил себе картину: мышонок просыпается в своей кроватке, сладко потягивается, умывается крошечными серенькими лапками, целует маму и папу, завтракает хлебной крошкой и, помахав родителям ладошкой, выходит на прогулку, а потом довольный и уставший возвращается домой, случайно путает вход в норку с моей штаниной…. Ну, а дальше известно, что. И сейчас он, бедный, беспомощный, путается в ткани треников, молит о помощи… По большому счёту, мы сейчас с ним в одинаковом положении, только у меня, пожалуй, больше шансов на спасение.
Мне стало стыдно. Хорошо ещё, что никто не видел, как я расправлялся с малышом, а то прославился бы на весь свет как злобный и безжалостный обидчик беззащитных мышат.
Пробираясь в темноте на ощупь, я пополз в ту сторону, куда в момент стресса летели мои штаны. Нащупав тонкую ткань, попытался отыскать в ней мыша. Как и предполагалось, крошечное существо застряло в ткани и теперь тонкими лапками отчаянно пыталось процарапать себе выход на свободу. Бережно освободив грызуна, я положил его к себе на ладонь и сказал: