Страница 4 из 7
– Улыбайтесь поменьше, – посоветовал мне инженер, – такие зубы, как у вас, в общечеловеческом пространстве не носят.
– Улыбаться поменьше – это нетрудно. Я теперь грустить буду, вы меня так расстроили.
– И поменьше рассказывайте о себе. В предварительном разговоре я представил вас работодателю, как личность, пострадавшую от прежнего режима и временно потерявшую трудоспособность. Чтобы от вас не потребовали сертификата.
– Пострадавший от прежнего режима? Неужели вы представили меня растлителем малолетних?
– Я ценю ваше чувство юмора, Семен Иванович, но, постарайтесь сейчас сосредоточиться на самом главном.
А вот уже и приехали. Очень мне не хотелось из лимузина выходить, Кривицкий меня чуть ли не за шиворот в автомастерскую втащил. И тут же растаял, словно привидение по утру, чтобы не портить свой портрет таким обрамлением как я. Тут я могу его понять, не будем требовать от людей невозможного.
Пять лет назад автомастерские еще были полны дядек в грязных спецовках, полнились штабелями шин и прочими деталями, сваленными на пол около обшарпанных стен. А сейчас это фактически офис. Руки сотрудников бегают по виртуальным клавиатурам, глаза скользят по виртуальным экранам; между полом и потолком крутятся-вертятся голографические модели машин; за прозрачными стенами офиса, в производственном помещении, орудуют гибкие манипуляторы, похожие на собрание змей. Они собирают или совершенствуют автомобили на индивидуальный вкус.
Меня, как обухом стукнули – стою, боюсь, как и в тот день, когда впервые увидел дубину с гвоздями, которую применял Иван Магометович для обороны от конкурентов. Как не боятся, я же пять лет дикарем прожил, на кулаке спал, на пеньке сидел, под забор ходил, как по малой, так и по большой нужде.
Хозяин мастерской не подал виду, что я ему напоминаю бомжа, и будто не обратил внимания на персональные данные, которые сканер считал с ID-чипа, вживленного полицией в тонкие кости около моего глаза. Хотя там было указано мое «постоянное место жительство» в деревне под названием… назовем ее Засранкино для благозвучности. Но было видно, что Кривицкий для этого мужика – авторитет.
Блин, я и на стуле-то разучился сидеть, все же больше на корточках у стены. А тут не просто стул, но интеллектуальное седалище, мудро взаимодействующее с моей задницей и спиной. Интерфейс, как у компьютера. Не так запрограммировал этот стул и сразу полетел верх тормашками.
Я весь вспотел, пока садился, а вдобавок мне на нос опустились очки виртуального обозрения. Я стал ошалело мигать, как дикий степной гунн, попавший во дворец китайского императора. За те пять лет, что я выпал из ай-тишной темы, виртуальные клавиатуры и экраны превратились из дива дивного, выставленного на выставке, в заурядное дело. К концам моих пальцев сразу «прилипло» десяток виртуальных окон, хуже соплей. Я еще чувствую, что все сотрудники наблюдают за моими трепыханиями, хихикают. Но тут милосердный Ахурамазда послал кафе-тайм и сотрудники мигом «вознеслись». Над нами как раз проплыл воздухоплавательный общепит, здоровенный цеппелин, спустивший трубу лифта… Мне, наконец, удалось отлепить виртуальные экраны от своих пальцев и разобраться с механикой современного программирования.
Создатели современных инструментов программирования добились не только зрительного представления математических объектов, но и тактильного – их можно было щупать, толкать, вращать. К концу перерыва мне это даже понравилось – если операторы и операнды не могли сойтись вместе, то они просто вылетали из моих рук, если могли – то мигом слипались. Построение программного кода нынче было веселым занятием и напоминало игру Лего.
Лифт воздушного ресторана спустил коллег обратно и они, заметив, что мое обалдение прошло, мигом обступили меня и стали несколько заунывно поздравлять со вхождением в «team». Про то, что я «жертва прежнего режима», их начальник уже растрындел и мне осталось только важно надувать щеки, когда мне рассказывали, как я страдал. Пока исполнялся этот ритуал, я, по большей части, рассматривал баб. Женщины, в наши допотопные времена, как-то лучше были, нежнее, с замечательными выпуклостями. А эти нынешние амрашки – в плечах шире, чем я; задницы плоские, тазы узкие, движения резкие, голоса металлические, «излучают динамизм и оптимизм». Такой, с позволения сказать «бабе», родить ребеночка также сложно, как и кофейнику. Для этого дела теперь применяются мамы-суррогатницы из аборигенского населения. А на мужиков вообще лучше не смотреть, вдруг как ответят долгим пристальным взглядом. Все амраши находятся в диапазоне от метросексуалов до чистых педиков. Ни одной морщины, губы пухлые, красные – срамота, обеспеченная пластиковыми имплантами и зародышевыми клетками нерожденных младенцев…
Начальник нагрузил меня заданием – научить автомобиль ехать туда, куда хочет водитель. Это нынче вполне осуществимо. Сенсоры считывают небольшое напряжение мышц, сопутствующее мыслям, далее интерфейсы сканируют аналоговые данные, цифруют их – еще немного повозиться над вызовом стандартных библиотечных функций и рулевая часть начинает откликаться!
К концу рабочего дня я настолько был в теме, что стал усиленно размышлять, как буду развлекаться вечером. Для начала деньжат стрельну до получки у кого-нибудь, потом махну на такси в центр города, дальше ресторан, дискотека, бордель. Или, наоборот, бордель, дискотека, ресторан. Вообще я не такой, не любитель таскаться по «сковородкам» и бардакам, но сейчас это просто необходимо для восстановления самоуважения…
На одном из экранов, вместо математического объекта, появилось изображение человека в симптоматичном котелке и сразу запахло неприятностями.
– Будем знакомы, Семен Иванович, – сказал этот тип. – Я – интроспектор Бахман. А вы, если не ошибаюсь, господин Зимнер.
Век бы тебя не видеть, и то бы не соскучился. То, что он обратился ко мне «по старинке», с отчеством, мне уже не понравилось. Намек на что-то. И это не какая-то тупая программа, а, похоже, искин [5]…
– Это вы так произносите слово «инспектор»? Отстал я от жизни, пока реабилитировался от страдательной жизни при прежнем режиме.
– Вы не страдали от прежнего режима, – строго сказал интроспектор.
Он это знает и я это знаю. Ну, не страдал я, не страдал. Хотя думал, что страдаю. Думал, что начальство меня недооценивает. А сам сидел в чистом офисе, каждый сорок пять минут перекур, кофейку попить или лясы поточить.
– Почему это я не страдал? Что я рыжий, что ли? – черт, что за лексикон у меня, артельный. – И почему я сегодня не имею право работать и зарабатывать на жизнь для себя и своей семьи, господин Бахман?
– Имеете, господин Зимнер. Однако, согласно акту «О восстановлении свободы на территории бывшей Российской Федерации», для работы в отраслях высоких технологий вы должны или иметь гражданский сертификат, такой как «American Not Russian Certified Professional», или же находится на социальной реабилитации, параграфы 12 и 13. Вы не подпадаете ни под один параграф данного акта, я уже получил сведения о вас из базы данных Комитета Защиты Свободы. Таким образом, будучи задействованы в высокотехнологических отраслях, вы потенциально представляете угрозу гражданским свободам.
Ясно, имею право получить по шее в любое удобное для Комитета время.
– А почему я не представляю угрозу свободам в низкотехнологических отраслях?
– Почему не представляете? Представляете. Однако размер потенциальной опасности не сопоставим.
Мой вопрос не поставил интроспектора в тупик. Это точно искин, не думает вовсе, сразу отвечает, и мимика у него не дубовая.
– А насколько ваша потенциальная опасность близка к реальной?
– В вашем случае опасность действий, угрожающих свободе, оцениваются с высокой вероятностью в 28 пунктов. И если положить руку на сердце, товарищ Зимнер, разве вы не были преданным бойцом прежнего режима?
Повалять что ли дурака, хотя вряд ли это поможет.
5
искусственный интеллект