Страница 9 из 10
Это уже, что называется, «час от часу не легче». Теперь придется говорить о символе, история взглядов на который ничуть не короче взглядов истории на миф. Опять придется идти по уже проторенному пути цитирования тех, кто об этом (по мнению автора и в свете его рассуждений) сказал наиболее интересное и важное для данного изложения.
«В свете формулированного нами символа вещи как принципа ее конструирования или как ее порождающей модели необходимо понимать и те моменты в определении символа, о которых мы говорили выше, в отдельности стремясь дать описательную картину символа.
1. Символ вещи действительно есть ее смысл. Однако это такой смысл, который ее конструирует и модельно порождает.
2. Символ вещи есть ее обобщение. Однако это обобщение не мертвое, не пустое, не абстрактное и не бесплодное, но такое, которое позволяет, а вернее, даже повелевает вернуться к обобщаемым вещам, внося в них смысловую закономерность. Другими словами, та общность, которая имеется в символе, implicite уже содержит в себе все символизируемое, хотя бы оно и было бесконечно.
3. Символ вещи есть ее закон, но такой закон, который смысловым образом порождает вещи, оставляя нетронутой всю их эмпирическую конкретность.
4. Символ вещи есть закономерная упорядоченность вещи, однако данная в виде общего принципа ее смыслового конструирования, в виде порождающей ее модели.
5. Символ вещи есть ее внутренне-внешнее выражение, но оформленное согласно общему принципу ее конструирования.
6. Символ вещи есть ее структура, но не уединенная или изолированная, а заряженная конечным или бесконечным рядом соответствующих единичных проявлений этой структуры.
7. Символ вещи есть ее знак, однако не мертвый и неподвижный, а рождающий собою многочисленные, а может быть, и бесчисленные закономерные и единичные структуры, обозначенные им в общем виде как отвлеченно данная идейная образность.
8. Символ вещи есть ее знак, не имеющий ничего общего с непосредственным содержанием тех единичностей, которые тут обозначаются, но эти различные и противостоящие друг другу обозначенные единичности определены здесь тем общим конструктивным принципом, который превращает их в единораздельную цельность, определенным образом направленную.
9. Символ вещи есть тождество, взаимопронизанность означаемой вещи и означающей ее идейной образности, но это символическое тождество есть единораздельная цельность, определенная тем или другим единым принципом, его порождающим и превращающим его в конечный или бесконечный ряд различных закономерно получаемых единичностей, которые и сливаются в общее тождество породившего их принципа или модели как в некий общий для них предел» ([Лосев, 1991; 272–273]; курсив автора. – Ю. П.)[14].
Итак, есть некоторая совокупность мифов – «предзнаний» как реального, так и виртуального характера: некоторые мифы суть передаваемые из поколения в поколения определенные элементы реального существования человека в реальных условиях; некоторые – созданные воображением человека в силу непостижения этих явлений или в силу получения «знания» о них как мифа, возникшего в иных условиях существования. Постепенно мифы как архетипы некоторого знания, с одной стороны, утрачивают свою исходную «реальность» и также приобретают некоторую виртуальную «субстанцию», а с другой – изменение условий жизни трансформирует, дополняет и изменяет миф с целью его приспособления к этим новым условиям: в нем сохраняется некоторое исходное ядро, практически не различимое под наслоениями. Миф трансформируется в символ, сопряженный с некоторым ранним, но во многом утерянным «предзнанием». А символ, в свою очередь, становится знаком, «сокращенно– обобщенным» означением того, что кроется за символом и соответственно за мифом. Однако сам знак, как находящийся на уже значительном отдалении от означаемой им «реальности» – через миф о ней и символ ее, – естественно связывается не с каким‑то конкретным элементом знания, а со всей совокупностью аналогичных знаний: в одних случаях денотат отражен более отчетливо, в других – менее; в одних случаях сигнификат выражен более полно, в других – менее, однако, как уже говорилось выше, каждый знак может быть соотнесен со множеством объектов и множеством смыслов, что позволяет ему контактировать с другими знаками и служить для означения множества явлений.
Таким образом, и в логико-философском понимании концепта присутствуют многие из тех элементов, которые мы уже встречали выше:
1. Концепт есть некоторое представление некоторого знания (пред-знания) в его обобщенном виде.
2. Это обобщенное знание в ходе реальной человеческой деятельности как бы «отчуждается» от своего источника и начинает само функционировать как база для создания, развертывания и обоснования новых знаний.
3. Концепт не имеет четко фиксированной структуры и четко фиксированного способа его представления.
4. Концепт реален и виртуален, стабилен и динамичен, имеет ядро и периферию.
5. Концепт – это и миф, и символ, и знак. Концепт – это совокупность мифа, символа и знака. Концепт – это и совокупность неконечного числа мифов, неконечного числа символов и неконечного числа знаков.
Люди способны делать звуки знаками идей: у людей есть способность пользоваться этими звуками как знаками внутренних представлений и замещать ими идеи своей души так, чтобы люди могли делать известными другим свои идеи и сообщать друг другу свои мысли… Для совершенства языка звукам недостаточно быть знаками идей, если эти знаки не обнимают несколько отдельных вещей; употребление слов было бы затруднено их множеством, если бы каждая отдельная вещь нуждалась для своего обозначения в отдельном имени. Для устранения этого неудобства язык сделал дальнейший успех в употреблении общих терминов, благодаря которому одно слово стало обозначать множество отдельных существований.
Глава III
Концепт vs концептуализм
Живое слово не означает предмета, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту, иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но не забытого тела.
Постмодернистская литература уже имеет разработанную философско-теоретическую базу, и поэтому будет интересно посмотреть, не придаст ли заложенное в ней понимание указанных выше основных терминов какой‑то новый взгляд, хотя бы новый «поворот» этого взгляда на предмет нашего исследования.
При этом сразу оговорим несколько основных позиций. Автор не считает себя вправе в полном объеме анализировать то, что является сферой деятельности других специалистов, – теоретическую базу постмодернизма и произведения постмодернизма как явления литературы. Поэтому он будет пользоваться уже имеющейся исследовательской литературой, даже некритически (хотя, автор надеется, – осмысленно) используя те или иные точки зрения специалистов. Автор не будет строить никакой собственной теории – но просто будет констатировать уже выработанные взгляды, и прежде всего не на концептуализм как таковой, как литературное направление, а на понимание в нем интересующих нас терминов.
Более того: автор намерен опираться в первую очередь (хотя и не только) на одну работу, которая, как ему (не специалисту) показалось, является и достаточно полной, и интересной, и даже «изящной» по стилю и манере изложения. Это книга И. С. Скоропановой «Русская постмодернистская литература. Учебное пособие для студентов филологических факультетов вузов» (изд. 4; М.: Флинта; Наука, 2002). В издательской аннотации отмечается, что это первое в СНГ пособие, дающее целостное системное представление о феномене постмодернизма в русской литературе 1960–1990 гг. Мы будем использовать открытые цитаты из этой работы, а поскольку и другие авторы будут цитироваться по данной книге, указание на источник будет даваться прямо в тексте внизу страницы. (Сноски пронумерованы в общей системе нумерации в данной книге.)
14
А что – не символ? Так вопрошала М. И. Цветаева…