Снайпер

– Если террорист, забаррикадировавшийся в машине, не сдастся добровольно, нами будет вызван спецназовский снайпер для его устранения…

– Юра! – быстро и громко сказал Саша, подбежав к «Ниве». – Товарищ майор, сдавайся и выходи.

– Да они же блефуют, мерзавцы! – сквозь щель окна выкрикнул Юра.

– Они блефуют. Пока. Но сейчас они привезут снайпера. И тебя все равно вытащат из этой машины. Только с дыркой в переносице, понял? Мы проиграли, сдавайся немедленно!

– Они не имеют права в меня стрелять! В моей машине нет никакой взрывчатки! И они прекрасно это знают!

– За них не волнуйся! У них все схвачено. Когда твой труп выволокут наружу, в твоей машине найдут атомную бомбу. Плюс мешок героина. Причем при понятых, которые появятся из-под земли…

– Но…

– Юра, послушай меня, – жестко перебил адвокат. – Ты честный военный человек. А эти – не военные. Это наемники. Понимаешь разницу? Это же не милиционеры, а полицаи! «ИКСовские» прихвостни в серых формах, им только голубых повязок на рукава не хватает. И понятия порядочности и здравого смысла тут неприменимы.

– Мерзавцы! Какие мерзавцы! – рыдающим голосом застонала Тамара. – Это же… Мы же советские люди…

– Мы уже давно не советские, мать их так и распроэтак, – грубо заорал незнакомый парень из третьего подъезда. – И вообще ни чьи. А эти – «ИКСовские». У кого деньги, у того и власть!

– Ну ты! гнида! побазарь еще тут мне! – рявкнул милиционер, играя дубинкой.

– Юра! Юра!!! Сдавайся, пока не поздно!

Сдавленно выматерившись, отставной майор поднял стекло, затем открыл дверцу. Автоматчики подбежали, налетели, словно воронье, выдергивая его из машины.

– Юра! – яростно кричал Саша. – Юрааа!!!! Ни в коем случае не оказывай им сопротивления! Подними руки и не сопротивляйся!

– Еще один умник нашелся? – капитан кинулся к нему.

– Я адвокат! – спокойно ответил Саша, держа перед собой, как щит, раскрытую красно-коричневую книжечку коллегии. – Все сделанное вами здесь будет использовано против вас в суде.

– Ну, до суда мы с тобой еще и так разберемся… – пробормотал милиционер, однако юриста все-таки не тронул, махнув дубинкой в воздухе.

Пыль у машины рассеялась. Фридман услышал, как хлопнула дверца, потом Юра крикнул:

– Генка! Закрывай сигнализацию!!!

Молчавший до сих пор Савельев, видимо, что-то нажал в кармане.

Коротко взвыла сирена, и машина, мигнув два раза фарами, со стуком заперлась на все замки.

– С-суки! Брелок сюда! – заорал капитан, глядя поверх голов – очевидно, не поняв, кто сработал. – Быстро!

– А нет никакого брелка, – крикнул Юра. – Она у меня автоматически становится. Везите меня куда угодно! Машину никто с места не стронет!

Фридману казалось, что все это он видит по телевизору. Или во сне…

И слышит отрывистые, жутковатые звуки.

Тихий стук тракторного дизеля, возню и топот и сдавленную ругань милиционеров…

…hало лехо-оль ши-и-ираих ани кинор…

Все происходящее неслось сквозь его сознание рваным, пунктирным ритмом. Мимо его музыки, рядом с нею, неотделимо от нее и от него самого… Хотя вроде бы все летело и рвалось не в его собственном существовании, а параллельно, независимо и бесконтактно… Словно на экране телевизора.

Наконец Юра высвободился и повернулся к жильцам. По лицу его текла кровь. Вряд ли его били автоматчики – скорее всего, он ударился лицом об угол дверцы, когда его выволакивали наружу. На запястьях его сверкали наручники.

– Юра, подними руки! – скомандовал Саша. – Виктор, ты снимаешь, что он в браслетах?

– Я все снимаю, – ответил тот.

– Так вы еще и снимаете? – озверел милиционер. – Быстро камеру сюда!

– Виктор!!!..

– Костя, держи! – закричал оператор, стремглав бросившись под свой балкон.

Милиционеры на миг растерялись – думали, что он бежит просто прятаться за дом и никуда не денется – и этой заминки хватило, чтобы привязать камеру к веревке и отправить ее наверх. Теперь происходящее снимал с балкона сын.

– Ракурс нормальный? – закричал Виктор, снова смешиваясь с толпой.

– Нормально, папа! Все видно, – с азартом орал парнишка.

– Снимай, сынок… Все снимай! – Юра с натугой выбрасывал из себя слова, потрясая наручниками. – Они тебя не достанут! Только дверь не открывай!

Схватив Юру, милиционеры потащили его к своей машине.

– Что вы с ним сделаете? – почти спокойно спросил Саша у капитана.

– Для начала пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Дальше видно будет.

– С-суки, суки драные! – заревел отставной майор и ордена на его груди, кажется, звенели от голоса. – Какого хрена я в Афгане кровь проливал? Лучше бы душманам в плен сдался – сейчас бы уже двадцать лет жил в Америке и клал на вас вместе с вашим президентом!

– Поговори у меня, чмо в погонах! – капитан всерьез замахнулся дубинкой.

– Сам ты чмо, хоть и погоны купил, – неожиданно сказал безработный Володя. – Юрка три раза простреленный. А ты, мразь ментовская…

– Что ты сказал? – милиционер метнулся к нему.

– Погода, говорю, хорошая, – мужик ощерился наполовину выбитыми зубами. – Но кирпичи с неба падают иногда.

– На пятнадцать суток, говорите?! – закричал Саша. – Как бы вы сами на пятнадцать суток не сели и без погон не остались. Вы избивали безоружного человека, который не оказывал сопротивления.

– Избивали?! – капитан выкрикнул это так возмущенно, что Фридман понял: Юра действительно ударился сам, его еще никто пальцем не тронул.

– Да, избивали, – ответил Саша. – У нас свидетели найдутся.

– Свидетели?! – капитан повернулся на каблуках и уставился на жалкую толпу. – Кто там в свидетели рвется?

Все молчали. И каждый пытался спрятаться за спину стоящего впереди.

– Я свидетель, – неожиданно для себя ответил Фридман и сделал шаг вперед.

– Ты???!!!

Капитан подошел вплотную, продолжая играть дубинкой.

…ани ки-ино-о-о-ор…

Твоя скрипка… Если бы он мог сражаться чем-то более серьезным, нежели скрипка… Но и скрипка… Скрипка тоже могла быть на что-то годна.

Фридман стоял, ожидая удара в лицо. Опустив уже бесполезную скрипку.

И сжимая свое единственное оружие – смычок.

Сквозь него быстро пронеслось видение. Серая форма – зеленоватого оттенка. Большие черные петлицы. И серебряные знаки различия. И дух несправедливой власти, исходящий от вооруженного человека.

Он знал: сейчас милиционер смахнет с него очки, потом повалит на землю и станет бить дубинкой, сапогами, прикладом автомата, еще чем-нибудь.

Но страх ушел давно. Фридман поднял смычок. И с незнакомой рассудочной яростью подумал, что натянутый конский волос тоже на что-то сгодится. Что если полоснуть капитана по лицу наискось, то прежде, чем дерево сломается, волос прорежет кожу до самой кости. Возможно, даже удастся повредить ему глаза…

Фридмана никогда в жизни не били; он даже не знал, что такое драться: в престижной школе для хилых одаренных детей, в музыкальном училище, и тем более в консерватории физическая расправа была понятием, несовместимым с образом жизни. Но сейчас с удивлением понял, что у него не дрожит ни один мускул. Словно он превратился в холодную глыбу. В кусок напряженного металла. И ждет лишь первого движения врага, чтобы ударить в ответ и раскроить его лицо смычком…

– А ты, М-мойша, что здесь делаешь? – обдав луковым запахом, мрачно сказал милиционер. – Тебе давно уже пора ПМЖ менять, а не среди этих болванов ошиваться…

Потеряв интерес к Фридману – вряд ли он испугался занесенного для удара смычка; вероятно, даже этот капитан все-таки не решался пока применять физическую силу – он обернулся к толпе.

– У кого ключи от машины?

– Генка! – прокричал Юра, уже стиснутый на заднем сиденье автоматчиками. – Не отдавай им ключей! Они не тронут машину, не посмеют!

– Конечно не посмеем, – усмехнулся милиционер и подойдя к «Ниве», молниеносным движением дубинки выбил стекло фары.