Рыцарь

Закапывая семечко в землю, я поднял взгляд и увидел в небе мужчин, женщин, детей и множество животных, снующих взад-вперед, – причем на моих глазах они проживали целые дни за считаные секунды. Один мужчина пахал поле, а мгновение спустя, смертельно усталый, вернулся домой и, случайно заглянув в окно спальни, увидел свою жену с любовником. Не находя в себе сил негодовать, он притворился, будто ничего не заметил, и сел у очага, а когда жена торопливо вышла к нему, неопрятная, как грязная постель, и полная лжи, он попросил подать на стол ужин и сохранял спокойствие.

Посадив семечко, я глубоко задумался и решил, что картины, увиденные мною в небе Эльфриса, похожи на картины, которые являла мне во снах тетива Парки. Прежде я ослабил тетиву, как положено делать, но теперь снова туго натянул и поднял лук, чтобы хорошенько рассмотреть ее против света, однако тонкая нить Парки словно растворилась в бескрайнем сером небе и стала неразличимой для глаза. Я не понял этого явления тогда и не понимаю сейчас, но оно имело место.

Утрамбовав землю над семечком, я хотел вернуться обратно на лужайку, где Дизири оставила меня, но не нашел дороги и стал ходить по лесу кругами (по крайней мере, я надеялся, что кругами) в поисках того места. Вскоре мне показалось, что небо становится все темнее с каждым моим шагом. Я нашел укрытие, лег отдохнуть и заснул.

Я проснулся, измученный ужасными снами о смерти, и услышал протяжный волчий вой. Держа лук в руке, я двинулся между деревьев, а потом остановился и крикнул:

– Дизири!

– Я здесь! Здесь! – мгновенно ответил мне женский голос.

Я торопливо пошел на голос, нащупывая дорогу луком, и вышел на залитую светом звезд полянку, где ко мне с плачем бросилась маленькая женщина, которая в одной руке держала ребенка, а другой порывисто обхватила меня.

– Вали? Вы не Вали? Ох, прошу прощения! Вас послал Сикснит?

Я не сразу понял, в чем дело. А когда понял, сказал:

– Доблестный рыцарь послал меня найти тебя, Дизира. Его зовут сэр Равд, и он беспокоился за тебя. Я тоже беспокоюсь, коли ты здесь одна.

– Одна-одинешенька, если не считать Оссара, – сказала она и показала мне младенца.

– Сикснит велел тебе спрятаться в этом лесу?

Женщина кивнула и расплакалась.

– Он не сказал почему?

Она энергично потрясла головой:

– Сказал только спрятаться. Вот я и пряталась весь день и всю ночь. Есть было нечего, и вечером я решила вернуться, но…

– Понимаю. – Я осторожно взял женщину за локоть и повел вперед, хотя сам понятия не имел, где мы находимся и куда направляемся. – Ты попыталась найти дорогу обратно в Гленнидам и заблудилась.

– Д-да.

Тут неподалеку завыл волк, и она задрожала.

– Не надо бояться волков. Они охотятся на молодых оленей и совсем маленьких оленят. Они не посмеют напасть на нас, покуда я с тобой. Я тоже рыцарь. Я сэр Эйбел.

Она прижалась ко мне крепче.

На рассвете мы нашли тропинку, и в первых лучах восходящего солнца я узнал ее.

– Здесь неподалеку лачуга Бертольда Храброго, – сказал я. – Мы пойдем туда, и, даже если у Бертольда Храброго не найдется еды, ты с Оссаром сможешь посидеть у очага, пока я охочусь.

Я увидел, что младенец сосет грудь, и спросил Дизиру, есть ли у нее молоко.

– Да, но я не знаю, много ли. Я ужасно хочу пить и со вчерашнего дня ничего не ела, кроме нескольких ягод крыжовника.

Мы оба вдоволь напились, когда переходили вброд Гриффин, а на другом берегу, шагах в ста от речки, я подстрелил оленя – и к лачуге Бертольда Храброго мы подошли в приподнятом настроении.

Он поприветствовал нас и сказал, что раньше, поскольку из-за нанесенной ангридами раны у него мутился ум, я казался ему слишком маленьким, чтобы быть его братом. Но теперь он рад видеть, что я именно такого возраста, какого надо, и крупнее, чем мне следовало бы быть (я был гораздо выше Бертольда Храброго), и он уверен, что наконец пошел на поправку.

Мы сидели на лугу, ели оленину (которая многим показалась бы жестковатой, но только не нам) и грызли последние орехи из запасов. Бертольд Храбрый играл с маленьким Оссаром и вспоминал времена, когда его брат был крошечным младенцем вроде Оссара, а он сам (как он выразился) всего лишь безусым юнцом.

Утром Дизира попросила позволения остаться в лачуге еще на день: она едва не падала от слабости, и у нее все еще болели ноги. Зная, сколь долгий путь нам предстоит проделать до Гленнидама, я не стал возражать.

В тот день я изготовил себе новые стрелы: для четырех из них у меня уже были железные наконечники, а наконечники для остальных четырех я собирался выковать у кузнеца в Гленнидаме. Мы спали под оленьими шкурами в лачуге Бертольда Храброго, и ночью, когда Оссар и Бертольд Храбрый заснули, Дизира забралась ко мне под шкуру. Я не изменил Дизири, хотя Дизира явно надеялась склонить меня к измене; но я просто обнял женщину и поцеловал раз или два. Больше всего она хотела именно этого: быть любимой сильным мужчиной, который никогда не обижал бы ее.

Мы остались и на следующий день, поскольку я хотел испытать свои новые стрелы и обеспечить Бертольда Храброго съестными припасами. А на третий день мы не тронулись в путь, поскольку шел дождь. Когда мы сидели у костра, хором распевая все известные нам песни и разговаривая под настроение, я сказал что-то о нашей с тобой матери, Бен, и Бертольд Храбрый крепко обнял меня и расплакался. Я уже давно начал сомневаться в реальном существовании Америки и в истинности своих воспоминаний о нашей с тобой жизни там (школа и рыбачья хижина, компьютер «макинтош» и тому подобное), и теперь мои сомнения усугубились. Я лег и, если честно, притворился спящим, задаваясь вопросом, а не являюсь ли я и на самом деле братом Бертольда Храброго, Эйбелом.

Я уже задремал, когда услышал голос Дизиры:

– Я блуждала по лесу одна-одинешенька, и вдруг он появился невесть откуда, выкрикивая мое имя. Он был там с Королевой Леса. Так он сказал.

– Да ну? – пробормотал Бертольд Храбрый.

– Он называет себя рыцарем, но тетива разговаривает с ним в темноте, и он сам разговаривает во сне. На самом деле он чародей, верно? Могущественный чародей. Я понимаю это всякий раз, когда смотрю ему в лицо.

– Он мужчина, каким я был когда-то, – сказал Бертольд Храбрый, – и лучше, чем я был. И он мой брат. Ложись спать.

И вот мы все четверо спали, покуда я не проснулся, от того что мне послышался голос Дизири, зовущий меня. Я тихонько встал, выскользнул из лачуги и пошел под дождем в тумане, выкрикивая ее имя. Я видел странные лица, смотревшие на меня из омутов на реке Гриффин и из десятков лесных прудов, окруженных деревьями. Другие лица выглядывали из-за кустов и мелькали в листве деревьев – похожие на инопланетян с летающей тарелки, зеленые, коричневые, черные или огненно-красные. А также стеклянные лица и лица белее снега. Один раз я чуть не подстрелил коричневую олениху, которая вдруг расплылась туманным облачком и превратилась в длинноногую девушку. Много раз я слышал вой волков в отдалении и один раз, довольно близко, странный лай, совсем непохожий на волчий.

Но Дизири – зеленую женщину, которую я люблю, – я так и не нашел.

Глава 10

ХОЛОДА

Пока мы с Таугом стояли на коленях в Эльфрисе, здесь текли дни. Теперь, когда мы с Дизирой и маленьким Оссаром жили у Бертольда Храброго, летели неделя за неделей. Я охотился, а он ставил ловушки на зверя: у него это здорово получалось. Дизира подметала пол и наводила порядок в лачуге, свежевала убитых животных, растягивала и дубила шкуры, готовила пищу и играла с Оссаром. Мы с ней жили не как муж и жена, но, думаю, я бы мог стать ей мужем в любой момент; и никто из посторонних людей (появись там хоть один) не догадался бы, что мы не супруги.

Сикснит обращался с ней плохо; он не раз бил ее, когда она ходила беременная, и бедняжка страшно боялась потерять ребенка. Вдобавок он водил знакомство с разбойниками, как и сказали сэру Равду; и чем дольше она жила в разлуке с мужем, тем меньше хотела возвращаться к нему. Я многое узнал о разбойниках, слушая рассказы Дизиры, ибо она знала гораздо больше, чем сама думала. Я надеялся при случае рассказать сэру Равду все, что узнал, хотя ни разу не сталкивался с ним в лесу и понятия не имел, находятся ли они со Своном где-то поблизости или вернулись в Редхолл, любимое поместье сэра Равда.