Страница 2 из 10
В целях структурирования материала мы будем основываться на делении иронии по признаку занимаемого словесного пространства: на вербализованную – иначе – локализованную в слове – и текстовую – не ограниченную словом или словосочетанием.
Примеры, когда ирония свойственна всему высказыванию, многочисленны. Приведу лишь некоторые.
…Вы умрете другой смертью. – Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз; – Впервые слышу об этом [о том, что злых людей на свете нет. – О.Е.], – сказал Пилат, усмехнувшись, – но может быть я мало знаю жизнь? (Булгаков, Мастер и Маргарита).
Не менее многочисленны и те контексты, в которых ирония локализована: иронически употребляется слово. Например: Добрые люди бросались на него [Крысобоя. – О.Е.], как собаки на медведя (Булгаков, Мастер и Маргарита).
Правда, надо заметить, что носители иронии – слова чаще всего предикатные, и, значит, они сообщают иронию всему высказыванию, но опирается ирония все-таки на небуквальное употребление слова.
И текстовая, и вербализованная ирония может быть явной и скрытой, язвительной и добродушной, сближаться с шуткой и быть далекой от юмора. Но лишь вербализованная ирония имеет непосредственное отношение к значению слова.
Изучение иронии, локализованной в слове как лексической единице, на наш взгляд, ставит ряд проблем лексической семантики, в частности: все ли семантические типы слов и части речи подвержены иронии, какие типы лексических значений порождаются ироническим преобразованием смысла, может ли ирония быть источником энантиосемии и других семантических процессов, как соотносятся возможности прямого отрицания (приставки не- и частицы не) и скрытого (иронии). Эти и другие вопросы в сфере вербализованной иронии являются предметом рассмотрения в данной книге и занимают в ней значительное место.
Но при исследовании таких общих вопросов как ирония и шутка, ирония и ложь и, главное, – глубинной семантической структуры иронии – деление иронии по словесному пространству – на вербализованную и текстовую представляется нам несущественным.
Работа проводилась на основе записей устной речи, публицистики и текстов художественной литературы, которые использовались только как материал, стилистических задач, определения роли иронии как стилистического приема у разных писателей в нашей работе не ставилось.
Материал собирался в течение многих лет (трудно точно сказать – скольких). Тексты художественной литературы использовались без ограничений как жанровых, так и временных[1]. Не учитывались также явные различия в эстетической ценности произведений художественной литературы. Поэтому в книге, наряду с ироническими высказываниями из текстов русских классиков, довольно много примеров из современных детективов, преимущественно тех авторов, которые склонны к иронии, – Т. Устиновой, Д. Донцовой, Т. Куликовой и др. Анализ публицистики проводился преимущественно с 80-х – 90-х годов. Автор счел возможным при анализе текстовой иронии использовать произведения не только русских писателей. Так довольно большой материал извлечен нами из произведений Ч. Диккенса (разумеется, с указанием переводчика). Отдельные примеры взяты из текстов К. Чапека, Д. Голсуорси и некоторых других писателей.
Я отдаю себе отчет в том, что некоторые главы книги (надеюсь, не все!) написаны фрагментарно и некоторые проблемы в них освещены недостаточно полно. Так уж получилось.
Читатель, несомненно, заметит, что в отдельных главах приводится много (может быть, слишком много) иллюстративного материала, в других, возможно, не всегда достаточно. Первое отчасти объясняется тем, что разные примеры иронии содержат тонкие различия, которые не всегда прокомментированы (читатель может заметить их сам), отчасти – просто любовью к анализируемым текстам и к объекту исследования.
В некоторых главах книги встречается повторение отдельных примеров, что объясняется не столько недосмотром автора (что не исключено), сколько многоликостью самого языкового материала и возможностью анализа одного текста с разных сторон.
Языковое выражение иронии интересует меня давно. По отдельным проблемам роли иронии в языке мною написаны и опубликованы в разное время статьи (1996, 1997, 1999, 2002, 2003). Часть из них вошла в эту книгу с изменениями, добавлениями и уточнениями.
Я выражаю глубокую благодарность моему ответственному редактору Л.П. Крысину, моим рецензентам – Е.А. Земской и И.Б. Шатуновскому. Моя искренняя признательность ректорату Калужского государственного педагогического университета за поддержку в издании этой книги. Я также благодарю моих коллег, и в первую очередь А.Н. Еремина, постоянно проявляющего внимание к моей работе, и Е.Н. Савину, помогавшую мне в подготовке книги к печати.
Глава первая. Общие вопросы теории
1. Ирония – ложь– шутка
Вводные замечания.
Сопоставление этих явлений давно занимало исследователей. Основанием для этого является неистинность всех трех типов высказываний – иронического, шутливого и заведомо ложного. Естественно, что корректное сопоставление иронии с ложью и шуткой предполагает только их языковое выражение, поскольку вне языка возможности этих явлений не совпадают: шутка, как и ложь, – это нередко действия, что не характерно для иронии, в то же время ирония может быть во взгляде, усмешке, а шутка – нет. Совсем иная проблем – роль шутки и иронии в таких видах искусства, как живопись и музыка.
На основе неистинности утверждения проводились аналогии также между ложью и одним из тропов, наиболее близких к иронии, – метафорой.
Так, Д. Дэвидсон пишет: «А сейчас я собираюсь поднять, в некотором смысле платоновский вопрос: сравнение метафоры с сознательной ложью… Аналогия между метафорой и говорением лжи лишь подкрепляется тем, что одно и то же предложение с неизменным значением может быть использовано в обоих случаях.
Так, женщина, которая верит в ведьм, но не считает, что ее соседка – ведьма, могла бы сказать: “Она ведьма”, использовав это выражение метафорически; эта же самая женщина, по-прежнему думающая то же самое о ведьмах и о своей соседке, но стремясь обмануть, могла бы употребить те же самые слова для достижения другого результата. Поскольку значение предложения в обоих случаях одно и то же, порой бывает трудно установить, какое намерение лежало в основе произнесения высказывания» (Д. Дэвидсон 1990, с. 186–187).
Аналогия между иронией и ложью также может быть проиллюстрирована разным толкованием одного и того же высказывания.
Приведу один пример.
В романе Ч. Диккенса «Холодный дом» одного из героев, бессовестного и расчетливого эгоиста, его друг, по своему добросердечию, характеризует как неопытного ребенка, непрактичного и наивного, хотя тот нагло воспользовался чужими деньгами, вынудил совсем небогатых молодых людей заплатить за него долг.
– Ну и голова у меня на течах, – продолжал мистер Джарндис. – Да вся эта история с начала и до конца показывает, что он ребенок. Только ребенок мог выбрать вас двоих и впутать в это дело. Только ребенок мог предположить, что у вас есть деньги! Задолжай он целую тысячу фунтов, произошло бы то же самое! – говорил мистер Джарндис, и лицо его пылало (перевод М.И. Кондратьевой).
В этом случае могут быть три варианта толкования:
1. Мистер Джарндис искренен: ребенок – это метафора.
2. Мистер Джарндис иронизирует – это ироническая метафора.
3. Мистер Джарндис неискренен, он так не думает (он либо подстраивается под мнение других, либо еще почему-то говорит то, что не думает) – это ложь.
Буквальное понимание слова ребенок может быть в другой ситуации: если мистер Джарндис выясняет, кто мог воспользоваться деньгами молодых людей, взрослый или ребенок. Важно отметить: в третьем случае мистер Джарндис хочет, чтобы поверили в его искренность, а во втором, чтобы поверили в неискренность.
1
Здесь и далее ударный гласный в слове выделен жирным шрифтом.