Соблазны Джулии

- Почему же вы не пришли и не рассказали мне о вашем открытии?

- Потому что я боялся, что меня обвинят в убийстве. Синьора, которой я не раз давал понять, что я тоже мужчина, могла пожаловаться своему любовнику из Милана, что ей якобы угрожали. Она могла оставить какой-то след, я не знаю, откровение подруге, письмо, газету, откуда можно было что-нибудь узнать. Даже будучи невиновным, я был заинтересован, чтобы ее считали исчезнувшей, в бегах, скрывшейся одному Богу известно где. Вы, конечно, не знаете, что синьора имела любовника в Милане?

- Вот так раз! А вы сами как узнали об этом? Да и все эти любопытные вещи... Почему вы не пришли и не поведали мне о них хотя бы в эти последние дни, после того, как был арестован адвокат?

- Что у синьоры есть любовник, я узнал, так как она получала от него письма, приходящие на мой адрес. Вскрыв одно из писем без ведома жены, я узнал, в чем дело, затем тщательно запечатал, дабы синьора ничего не заметила. Таким образом, мне стало известно, что у синьоры был любовник, к которому она наведывалась по четвергам на бульвар Премуда, некий Барзанти. Теперь, когда я это узнал, мне пришло в голову, что синьора Джулия была неудовлетворенной женщиной и что, если какой-то Барзанти ей подходил, есть надежда и у меня. Я дал ей понять это, но не получил ничего, кроме презрения и небольших подарков в деньгах, лишь бы меня успокоить.

- Перейдемте к драгоценностям, - отрезал Сканкалепре.

- Мне неизвестно было, что драгоценности исчезли. Или вернее сказать, что для симуляции побега адвокат сам похитил их, но не вложил в чемоданы. Я догадался об этом год спустя. Однажды утром, войдя в оранжерею, я заметил, что один большой горшок с землей передвинут. Это было не совсем обычно, так как он стоял во втором ряду. Удивленный, я приподнял его и увидел, что земля под ним вскопана. Тогда я подумал о звере, о кроте, может быть, который мог бы вырыть нору. Я взял сапку, и сразу же она звякнула по металлической коробке. Это была шкатулка, в которой синьора хранила свои драгоценности. А внутри, в полотняном мешочке, в том самом, который сейчас у вас в кармане, они и находились. Я сказал себе, что если адвокат извлек их из первого тайника, на то была у него причина. Скажу вам, что в тот день, когда я говорил с синьорой Джулией и пытался привлечь ее внимание, мне показалось, что адвокат подкрался на цыпочках из своего кабинета и, должно быть, что-то понял. Но он ничего не сказал и по сей день относится ко мне с той же добротой. Именно этот эпизод, вероятнее всего, и внушил ему идею обвинить меня в убийстве. Об этом деле писали все газеты. Рано или поздно труп все равно бы обнаружили, и адвокат, который предвидел это, собирал улики, чтобы меня обвинить.

- В самом деле? А письмо к Барзанти? Может быть, это не вы его написали, подделав подпись адвоката? Это письмо у нас. Равно как и документ, с которого вы скопировали подпись. Ваша песенка спета, бедняга вы мой Фолетти. Самым лучшим для вас будет сказать всю правду.

- Какое письмо? Какая подпись? Не писал я никакого письма!

- Знали ли вы адрес Барзанти?

- Да. Я вычитал его в одном из писем синьоры; он сообщал ей, что нашел какое-то пристанище на бульваре Премуда.

- И дальше?

- Но зачем бы я писал ему?

- Хотя бы из ревности! Чтобы запугать его. И вы написали его на бумаге со штампом адвоката и с его подписью, которую вы декалькировали с другого документа. Этого вы не можете отрицать: у нас улики.

- А по мне, если все, что вы говорите, правда, то речь идет об улике против адвоката. Поскольку он намеревался убить свою жену, то он и приготовил против меня улики. На самом деле подпись могла быть подделана и им самим. И кроме того, не кажется ли вам странным тот факт, что он так бережно хранил все эти бумаги в течение трех лет?

- Но драгоценности, каким образом они попали к вам?

- Сейчас объясню, господин комиссар. Когда я нашел драгоценности под горшком, я понял, что они были спрятаны там нарочно. В самом деле, кроме меня никто не мог их спрятать в подобном месте. Разве не я был садовником? Я забрал их и спрятал в другом месте.

- Где же?

- На дереве. Видите тот кедр там? Посредине ствола под ветвью вы сможете еще увидеть прибитый четырьмя гвоздями ящичек. Лишь срубив это дерево, которое насчитывает две сотни лет и которое проживет еще лет четыреста по крайней мере, можно было бы найти драгоценности. Но адвокат догадался, что я их взял. Через несколько месяцев после того он сделал проверку и не нашел шкатулку под горшком. Вот тогда-то он и понял, что мне все известно, и думая, что я просто сменил место тайника, принялся терпеливо его искать. Всякий день я находил следы его ночных поисков. Он предпочитал искать в земле! А драгоценности были в воздухе... Я очень подозревал, что, не имея основного повода для обвинения, адвокат придумает другие причины, чтобы навлечь его на меня. Однако я чувствовал себя довольно спокойно: правосудие вроде бы дало оценку этому делу. Прошли годы. И так продолжалось до того самого дня, когда синьорина Эмилия вышла замуж, а адвокат перебрался. Боясь, что я плохо спрятал драгоценности и что инженер Фумагалли не сегодня завтра их найдет, он возобновил поиски. Ночами, обычно когда светила луна, он приходил в парк и около часа проводил в поисках. Как раз тогда и заметили его инженер и синьора и попытались захватить ночного посетителя. Но адвокат не собирался ожидать, пока его схватят, и, увидев однажды ночью в парке своего зятя и полагая, что он один, попытался убить его при помощи дубинки. И это его решение прикончить зятя таким способом не было необдуманным. Если бы его удар достиг цели, то кого бы обвинили? Конечно же, не его. Какой-нибудь вор, возможно, а то и просто я. В любом случае работы по перестройке старого сарая в гараж были бы прерваны, и могила синьоры Джулии так никогда бы и не увидела света. Синьора Эмилия, вероятнее всего, уехала бы из этого дома, где ее мать и ее муж были убиты таким загадочным образом. Все погрузилось бы в забвение, и неизвестно, на какой срок.

Сканкалепре опешил. Версия Фолетти была ничуть не хуже, чем версия адвоката, и во всяком случае такая же правдоподобная. И наугад, полагая, что он мог бы все-таки вменить в вину Фолетти кражу драгоценностей, спросил его:

- А куда вы намеревались поместить эти драгоценности?

- Вчера я взобрался на дерево, чтобы их забрать, после того как вы сказали мне об обыске, и положил их в карман. Я хотел их поместить в дымоход камина, что находится в гостиной, где вы бы их и нашли, так как я вам помог бы в этом. Они представляют собой главную улику против адвоката, который, может быть, их прямо здесь и прятал в день убийства, так как когда я нашел их под цветочным горшком, шкатулка была полна пепла. И поскольку я был почти уверен, что это именно адвокат совершил преступление, мне казалось уместным помогать правосудию, собирая против него улики.

Сканкалепре уже не знал, как и поступить, но на всякий случай он объявил Фолетти, что тот арестован, и проводил его в тюрьму. Затем он позвонил по телефону судебному следователю, который поспешил в город М.., и там зафиксировал в протоколе длинное дознание садовника.

В последующие дни он представил результаты этого дознания адвокату Эзенгрини, который внимательно и спокойно выслушал их со своим неизменным одобрительным видом. Когда же следователь спросил его, что он имеет возразить, он ответил:

- Ничего, это совсем неплохой трактат. Не считая того, что он мог бы быть изложен и более совершенным способом. Фолетти признал за собой домогательство благосклонности моей жены: вот вам и мотив убийства. Охваченный извращенной страстью, он пишет угрожающее письмо Барзанти, поставив на нем мою подпись, скопированную с другого документа, находившегося в кабинете. Ему легко сегодня утверждать, что я сам сфабриковал это письмо, чтобы представить против него улику. Для этого по меньшей мере нужно было бы мне быть в курсе его страсти к моей жене. Но ничто не доказывает, что я знал об этом, даже если он и утверждает обратное.