Страница 11 из 15
Важнейшая из моральных ценностей в мире СМИ – собственная репутация журналиста. Профессионал с доброй репутацией имеет особую власть над аудиторией. Напротив, подмоченная, скандальная репутация ведет к снижению позитивного воздействия журналиста на читателей, слушателей и зрителей. Урон журналистской чести, как правило, оборачивается очевидным падением качества журналистской работы.
И еще одна очень важная сторона вопроса, связанная с многообъемно понятой проблемой власти и свободы СМИ, – это власть журналиста над собой, профессиональная способность к саморедактуре, к стилистическим и другим самоограничениям: «мужество журналиста состоит в том, чтобы из всех своих гениальных (!) высказываний оставить лучшее. А мужество и талант режиссера – в том, чтобы помочь журналисту выкинуть лишнее. А талант оператора – подсказать журналисту, где он зарылся и начал говорить “красивости”»[38].
В свою очередь, самоуверенная журналистская наступательность, назойливая и высокомерно-самодовольная императивность (на газетной полосе, в радиоэфире, в телевизионном кадре, в Интернете) как форма проявления профессиональной власти над потребителями СМИ, как правило, не вызывает доверия подготовленной аудитории.
1. Каким образом журналистика в идеале должна строить свои отношения с властными структурами разных уровней?
2. Попробуйте доказательно построить свой ответ на вопрос: «нужна ли, на ваш взгляд, цензура современной российской журналистике?»
3. В чем заключается реальная власть и одновременно свобода читателя, слушателя, зрителя в их регулярных взаимодействиях со средствами массовой информации и коммуникации?
4. Какой смысл вкладывает современное цивилизованное журналистское сообщество в понятие «саморегулирование СМИ»? Как саморегулирование СМИ сопряжено с категориями власти и свободы журналистики?
Глава 4. Обязательные уговоры на подходе к главной теме спецкурса
Условия надежного уговора. – Что такое «другая реальность»? – Внутренняя направленность текста и объем понятия «журналистский текст». – Наше поведение на гуманитарной границе.
Условия надежного уговора
Давно известно, что слово сказанное и слово воспринятое суть разные по своему содержательному объему слова. Нам только кажется, что произнесенное слово дошло до адресата. На самом деле оно дошло, но только в первом значении этого понятия: дошло, т. е. достигло того, к кому обращено, отправлено.
Хуже с другим значением глагола «дойти» – проникнуть в сознание, вызвать необходимый для отправителя отклик. А именно в расчете на ответное понимание слово чаще всего и произносится. Маленькое «чуть-чуть» (лексический сбой, интонационная погрешность, смысловая оплошность), и наш «абонент временно недоступен» – диалогические мостки рушатся или, в лучшем случае, становятся шаткими. Думаешь, доходит твое слово по назначению, а оно, спотыкаясь, дает маху. Так – в быту, в политике, где угодно. Так – в СМИ.
Наша речь, при любой степени ее подробности, все равно неполно описывает свой предмет. Поэтому всегда желанной (в любых диалогах, беседах, обращениях к аудитории) была и остается договоренность о смысловых объемах ключевых понятий, которыми мы охотно и беззаботно оперируем.
Прежде чем обратиться к новым (и вместе с тем наидревнейшим по своему происхождению) представлениям о реально-образной власти СМИ, а стало быть, о журналистской поэтике, уговоримся о ряде принципиальных исходных положений, чтобы быть по возможности более адекватно понятыми.
ДОГОВОРЕННОСТЬ ПЕРВАЯ. В полном согласии со сложившейся традицией мы различаем в современном мире все науки (естественные и гуманитарные), с одной стороны, и все искусства (немые, звучащие, пластические и т. д.) – с другой.
Все науки — это вторая или вторичная реальность, познающая и систематизирующая (каждая наука – на свой лад) данную нам в опыте первичную, исходную, природно-социальную, необозримую и целостную действительность. Мировое научное содружество, постоянно совершенствуя свои возможности, пробует вторить изначальной, первичной и бесконечной «сущности бытия».
Все искусства (произведения всех искусств) в своей отдельности и в сложной совокупности творят не вторичную, но иную, другую реальность (она может быть более или менее жизнеподобна). Искусство в современном понимании находится за порогом и первичной, и вторичной реальности.
Что такое «другая реальность»?
Мир искусств, искусственный мир, творимый звуками, красками, линиями, ритмом, пластикой, словом, – это действительность, не совпадающая ни с изначальной, ни с той, что пробует ее понятийно-логически осмыслять и истолковывать. Слово в поэзии не только бескорыстно передает мелодии чувств, картины событий, напряжение действий, но и нечто существенное как бы таит про себя, являет в себе сокрыто, многозначительно недоговаривает, создавая волнующий эффект «противочувствий» (Л.С. Выготский), подготавливающих художественные открытия и откровения.
Другая реальность строится на условиях обоюдного согласия-уговора, на конвенции между создателями текста и его предполагаемыми адресатами. Сам текст – носитель «правил игры», условий его восприятия. Нет понимания условий – нет полноценной художественной коммуникации.
Другая реальность убеждает воспринимающего очевидностью представленного. Ее смысл так же трудно определить, как и смысл исходной, первичной реальности. Он есть, и он неуловим. Рассыпается на множество осколков-ответов, каждый из которых, взятый порознь, недостаточен, но и все вместе тоже не создают покоряющей системной завершенности. Одно из высших назначений другой реальности – сложно-коммуникативное, утоляющее извечную жажду общения, представляющее вероятность и удовольствие переключения в целостный мир вымысла и фантазии.
Для художника искусство – дерзкое, невольное, но властно его одолевающее искушение стать строителем, мастером, творцом новой реальности. Для читателя, слушателя, зрителя восприятие искусства – действительный шанс приобщения к «невыразимому», к трудно улавливаемым и всегда притягательным тайнам бытия. Искусство переносит нас в другую, иллюзорную реальность, утверждая ее безусловную самоценность, необъятную целостность, будь то громадное эпическое полотно, интимная лирика или напряженная драма.
Искусство – данное человеку искушение объять необъятное, реальная возможность переключения в невозможное, шанс приобщения к бесконечно близкому и одновременно отдаленному от нас другому миру событий, переживаний, действий. Искусство – сфера недоказуемого, но убедительно предъявляемого. Неубедительно предъявленное пополняет тьму поверхностных, стереотипных, бездарных, низкопробных текстов…
С детства и отрочества нам дано ощущение своей предельности на этом свете. И живет в человеке мечта о ярких, стойких впечатлениях, впечатывающихся в душу, в память. Жизнь человеческая по сути дела измеряется и определяется самыми отрадными и самыми сильными впечатлениями бытия.
Человеку смертному отпущен бесконечно счастливый шанс. И не единственный, а нечеткое их множество. Из поколения в поколение получает он в свое распоряжение властную способность творить новое и вольную способность воспринимать уже кем-то сотворенное. Как утверждали древние, vita brevis, ars longa (жизнь коротка, искусство обширно / беспредельно). Творчество – великий дар жизнестроительства. Творчество дает и мастерам, и тем, кто его воспринимает, возможность бесчисленных свободных приобщений к каждой новой, возникающей в воображении, осуществленной в фантазии другой реальности.
Искусство исподволь заражает нас чувством преодоления своего предела, края, порога, своей замкнутости, зацикленности на окружающем и обволакивающем. Искусство способно одаривать нас радостной свободой переживания конкретно-чувственного и в то же время от рождения, от природы как бы недополученного концентрированно-бесконечного, бескрайнего начала. Восприятие любого творческого (в том числе и журналистского) продукта – вероятность самопродления, подключения себя к другой реальности, возможность ее более или менее интенсивного проживания…