Страница 10 из 15
По сообщению газет, в Пензе местные торговцы продавали йод по 10 рублей за каплю, отмеренную пипеткой; не имевшим тары пензякам закапывали спасительную дозу прямо в нос… Еще один устойчивый слух: началась срочная госпитализация по поводу признаков опасного отравления йодом…
Даже когда стало абсолютно достоверно известно, что поводов для паники нет (или почти нет?!), поползли слухи такого рода: «Нет-нет, все начальство йод, красное вино и водку на всякий случай пьет себе с утра до вечера. Мне рассказывали…»
О чем все это свидетельствует? Прежде всего о том, что потребители журналистской продукции абсолютно не верят властям, не верят в так называемую доктрину информационной открытости властей.
Про себя мы убеждены: существует официальный негласный запрет на горькую правду; молва в таком случае, увы, надежнее специальных СМИ; настоящую правду ни власти, ни эти самые СМИ нам в самую трудную минуту жизни не скажут… Молва же по-настоящему свободна и независима, хотя и с известными оглядками и ограничениями (вполголоса, шепотом, озираясь). С другой стороны, мы знаем, в общественном и индивидуальном сознании всегда была и остается сильной и почти неколебимой вера в «крепкую руку», в некий мифический «порядок», без которого, дескать, нам не дано вольно жить…
В октябре – ноябре 2004 г. силами студентов-журналистов Саратовского государственного университета был проведен опрос читателей, зрителей, слушателей разного возраста, пола, социального статуса. Предлагалось ответить на три вопроса:
1. Каков, на ваш взгляд, объем понятия «цензура»?
2. Нужна ли цензура современным российским СМИ? (да; нет, не знаю).
3. Если «да», то – для чего? Если «нет», то – почему?
В опросе участвовало свыше 300 респондентов (людей разного пола, возраста, в основном с высшим образованием).
В 2010 г. опрос примерно в том же объеме был повторен. Каковы сравнительные результаты?
Более половины всех отвечавших уверены: цензура – это прежде всего «контроль над СМИ, ограничения в подаче информации, ущемление прав журналистов и публики». Часто встречались и здравые ответы-рассуждения такого рода: «Одна из самых главных ценностей в нашем обществе – свобода слова»; «Вреда от свободы слова много меньше, чем от государственной цензуры»; «Защиту потребителей обеспечивают законы рынка и саморегулирование СМИ»; «Цензура как метод государственных ограничений неприемлема в становящейся демократии»; «Гораздо более эффективной является система самоконтроля СМИ»; «Есть много случаев, когда цензура необходима: например, если без необходимой корректности освещаются межнациональные отношения и конфликты»…
Но немало (в 2004 г. примерно 48 %, в 2010-м – 42 %) оказалось и тех, кто убежден, что цензура – это не что иное, как запрет на безнравственность и непристойность (в частности, на нецензурную лексику) в СМИ.
Так вот, из разряда хорошо ориентированных в действительном смысле обсуждаемого понятия за введение цензуры выступило в 2004 г. свыше 74 % (!) опрошенных. В 2010 г. Их число заметно снизилось – до 52 %. Связано это прежде всего со значительным падением непосредственного интереса юной и молодой аудитории к телевидению, с активной миграцией в пространство Интернета. Среди ревнителей цензуры в обоих случаях оказалось 2/3 молодых людей до 20 лет. Это старшие школьники и студенты-гуманитарии. Изредка встречались у юных и откровенные ответы-объяснения такого свойства: «Я выступаю за цензуру, потому что она способствует скорейшему достижению “золотого века” – тоталитарного режима»… Самое большое число ратующих за цензурные ограничения в сфере СМИ в 2004 г. было недовольно «разгулом свободы», «продажностью журналистов», ничем не ограниченной возможностью «говорить и писать, что только в голову придет», «кому что ни лень» и т. п. В 2010 г. мотивы изменились: «Стоило бы запретить непрерывную демонстрацию примитивных, нелепых, дебильных криминальных сериалов, заполонивших наш телеэфир»; «Я бы ввел цензуру на безвкусицу и откровенную пошлость: безвкусица заразительна»; «Безумно надоели надуманные сенсации из жизни быстро затухающих звезд, стареющих примадонн и их шоу-бизнес-обслуги»…
«Закрыть!», «убрать!», «заставить замолчать!»… Ясно одно: очень медленно укореняются у нас в общественном сознании разумные и взвешенные представления о цивилизованных отношениях СМИ и властей всех уровней. Один из опрошенных хорошо заметил: «А я бы заново, как об этом четко сказано в “Законе о СМИ”, ввел цензуру – табу на саму цензуру: очень мало допускают у нас на телевидении независимых взглядов на одну и ту же важную социальную проблему с разных сторон, разными голосами! Счастливое и существенное исключение в наше время – Интернет!»
Что касается цивилизованных отношений СМИ и власти, то «это не когда я тебя головой о стенку бью, а когда я из кожи лезу, чтобы ты, пресса, поняла, какая я, власть, открытая по отношению к тебе, готовая к контактам, не считающая за труд потерять на тебя свое, власти, драгоценное время. Не потому, что я тебя так уж уважаю, тем более – люблю. Не люблю, не сомневайся. Но ты представляешь народ, общество, у тебя работа такая: понимать, что я делаю, и помогать увидеть гражданам, что я, власть, эффективная (при том, что не чрезмерно дорогая), заботливая, человечная. Достойная права заниматься делами страны и граждан и дальше, после следующих выборов»[37].
Власть и свобода продолжают пока оставаться у нас понятиями «несовместными». Придет ли времечко?
Журналистское саморегулирование и самоконтроль
Особая сторона вопроса, связанная со смысловыми объемами словосочетания «власть и свобода СМИ», – корпоративное саморегулирование журналистики, роль правил, кодексов чести, которым добровольно подчиняют себя печать, радио, телевидение, Интернет, чтобы в социально ответственной работе следовать древнему как мир принципу «Не навреди!».
Известно, что уголовное законодательство (даже при самой изощренной тонкости) часто оказывается ненадежным регулятором взаимоотношений государственной власти, карательных структур, собственников СМИ, общества и журналистов. Бесстрастный, жесткий закон и такая обостренно чувствительная, трепетная структура, как СМИ, редко с достаточной мерой корректности сопрягаются друг с другом. Что же остается? Остается всего-навсего один очень хрупкий механизм, слабо все еще нам ведомый: свободное, добровольное подчинение журналиста этическим стандартам профессионального поведения, добровольное подчинение принятой в обществе (!) системе разрешения споров, противоречий, конфликтных ситуаций, связанных с работой СМИ. И основание для подобных «разрешений» – не уголовный, но этический кодекс, кодекс журналистской чести.
Самочувствие журналиста в таких обстоятельствах сродни пылким и светлым романтическим надеждам пушкинского Владимира Ленского, который
Желание следовать законам журналистского саморегулирования приводит во многих странах к созданию специальных общественных органов. Они включают в себя партнеров – журналистов, собственников, авторитетных граждан из разных слоев общества, представляющих разнообразные читательские интересы и предпочтения.
Председателем такого органа становится уважаемый в местном сообществе человек сбалансированных мнений и взглядов, имеющий жизненный опыт достижения согласия. По понятным причинам нежелательно, чтобы он был действующим журналистом или политиком. Постепенно и трудно вырабатывается единый язык профессиональных этических норм журналистского поведения в предлагаемых жизнью запутанных обстоятельствах. Саморегулирование СМИ – это когда на защиту обиженного (властью, собственником, прессой) поднимаются те, кого эта обида впрямую как бы и не касается. В основании порыва и действия – убеждение, что следующим буду я и все тогда тоже могут безразлично пройти мимо и не оглянуться…{5}.