Страница 17 из 19
– оскорбления;
– призыва;
– утверждения;
– угрозы.
2. Отождествление семантических характеристик высказывания:
А) Отождествление утверждения о фактах:
а) ментального состояния субъекта, порождающего текст;
б) описывающих фрагменты окружающей действительности.
Б) Отождествление оценки.
Общим для всех типов является то, что они кодируются в сообщении. То есть в языке, с одной стороны, существуют эмические единицы такие, например, как «речевой акт оскорбления», которые способны отождествлять какие-то фрагменты речевых произведений как оскорбления или как призывы. С другой стороны, то, что выше отнесено ко второй группе задач, кодируется не при помощи цельной единицы, которая предназначена для извлечения информации (например, речевой акт), но кодируется, как правило, словами и выражениями (а также интонацией и др., например, «по-моему», «вероятно», «я видел», «я считаю», «я думаю», «плохо», «хорошо»).
Тождество на уровне пропозиционального содержания. Очевидно, что когда мы решаем проблему, являются ли данные призывы призывами к экстремистской деятельности, мы вынуждены отождествлять речевые произведения на другом основании, нежели чем код (или язык). В общем случае для отождествления необходимо знать, призывы к каким действиям являются экстремистскими, очевидно, что в данном случае мы отождествляем исходя из внеязыковых оснований. В общем случае этот тип проблем находится за пределами компетенции лингвиста. К этому типу проблем тождества относятся следующие:
1. Является ли утверждение истинным или ложным?
2. Содержится ли в тексте информация о неэтичном поведении лица?
3. Содержится ли в тексте информация о нарушении лицом действующего законодательства и т.п.?
На приведенную типологию отождествления возможно возражение: лингвист способен установить, что некое высказывание кодирует информацию, выраженную, например, пропозицией «Захват властных полномочий». Так, лингвист способен отождествить путем трансформаций (как это, например, представлено в [Мельчук, 1975]) все высказывания, в которых выражается идея захвата властных полномочий, например, сюда, очевидно, будут относиться следующие высказывания:
Призываю вас к захвату властных полномочий!
Давайте захватим властные полномочия!
Захватим власть!
Необходимо захватить власть!
Возьмем власть в свои руки! и т.п.
Такой трансформационный подход допустим, но при условии, что судья или следователь понимает, что это именно трансформационный анализ исследуемого фрагмента текста на предмет его тождества / различия с исходным фрагментом текста закона, а не установление факта отношения определенных реальных действий к разряду экстремистских. Если относительно этого достигнуто взаимопонимание, тогда судья, например, мог бы всегда взять произвольный фрагмент текста закона и поставить вопрос о тождестве этого фрагмента и исследуемого текста. При этом всегда сохраняется возможность, что какие-то действия будут «действительно»[21] экстремистскими, но семантика исследуемого предложения не трансформируется к тексту закона. Вряд ли такие процедуры представляют ценность для суда, алгоритмами трансформации владеют все носители языка, таким образом, вряд ли такое развитие экспертных исследований возможно. В настоящее же время суд, как правило, хочет узнать, относятся ли действия, к которым призывают, при условии их возможного, например, осуществления к разряду экстремистских, а это, очевидно, юридическая проблема тождества, и мы подменяем предмет исследования, когда отвечаем на вопросы подобного рода.
Тождество на уровне целевого содержания и последствий, которые способно вызвать речевое произведение.
К данному тождеству относятся все проблемы, которые направлены на выявление реальных[22] (=не коммуникативных) намерений говорящего или реальных реакций слушающего:
– хотел ли говорящий разжечь межнациональную рознь;
– хотел ли говорящий оскорбить;
– призывает ли говорящий к захвату властных полномочий;
– оскорбился ли слушающий;
– нанесен ли вред деловой репутации лица или субъекта делового оборота и др.
Решение названных задач также не входит в компетенцию лингвиста. Эти проблемы необходимо отличать от проблем, связанных с кодом, а именно от проблем, сформулированных по модели: «Является ли данное речевое произведение призывом?» Высказывать призыв – это, безусловно, значит – «вести себя определенным образом», но реальная психологическая (=некоммуникативная) цель может не совпадать с той целью, которая кодируется в сообщении, этот факт вытекает из того, что речевые произведения могут быть употреблены неискренне.
Отметим еще одно следствие, которое вытекает из принятого объяснения. Высказывать что-то – это, безусловно, воздействовать на адресата, то есть каждое высказывание имеет какую-то предрасположенность воздействовать на конкретного адресата или неопределенную группу лиц. В целом любой говорящий на русском языке знает об этих предрасположенностях и умеет пользоваться данной информацией. Конкретная же степень воздействия конкретного высказывания на конкретного адресата – величина, зависящая от многих неизвестных, а потому не может быть установлена лингвистом. Всегда, например, возможна ситуация, когда кто-то не был оскорблен инвективным неприличным высказыванием (высказыванием, имеющим предрасположенность оскорбить слушающего, которая близится к единице), но подал иск в суд и утверждает, что он оскорблен. Очевидно, что такое положение дел не может быть в общем случае (а, может быть, никогда) реконструировано при помощи лингвистического анализа сообщения.
Таким образом, только проблема тождества, возникающая на уровне кодирования информации, из всех выделенных типов тождества может являться предметом лингвистического исследования, и только относительно этой проблемы могут быть сформулированы соответствующие экспертные задачи.
2.4.3. Проблема метода лингвистической экспертизы
Проблема метода, пожалуй, одна из самых важных и нерешенных проблем лингвистической экспертизы, трудно не согласиться с утверждением, что «в настоящее время практика проведения лингвистической экспертизы осуществляется во многом стихийно, индивидуально-субъективно; эксперты (лингвисты, вузовские преподаватели, учителя-словесники, журналисты) опираются, с одной стороны, в основном на свой профессиональный (филологический) и житейский опыт и, с другой, – на некоторые знания из сферы юриспруденции, получаемые большей частью из литературы и прессы. Тем не менее потребность в такой экспертизе все увеличивается, вместе с этим усиливается потребность в единых «правилах игры» для всех участников судебных разбирательств на всех их стадиях. Их отсутствие проявляется, в частности, в том, что порождает неудовлетворенность истцов и ответчиков оценками экспертов, поэтому многие из таких разбирательств затягиваются, откладываются, рассматриваются по нескольку раз. Из всего этого вытекает общественная необходимость выработки общих принципов и конкретной методики юрислингвистической экспертизы, способной эффективно совмещать лингвистическую и правовую оценку конфликтных языкоречевых ситуаций, вовлекаемых в сферу юрисдикции», [Голев, 2002, с. 16]. Это утверждение стало «общим местом» в работах, посвященных лингвистической экспертизе [Галяшина, 2003, Галяшина, 2006, Баранов, 2007].
Разнообразие методов, которые называются в экспертных исследованиях и иногда фактически используются в них, может быть сведено к двум основным типам, эти типы различаются между собой по источнику эмпирической информации об объекте исследования. Первый тип – интроспективные методы – источником информации является интуиция исследователя, второй тип – экспериментальные методы – источником информации являются данные языкового сознания определенного класса испытуемых.
21
Мы заключили слово «действительно» в кавычки, потому что действия относительно истины и лжи не могут быть экстремистскими. Экстремизм – это наше решение о том, какие действия мы будем считать недопустимыми. Очевидно, что допустимость / недопустимость каких-либо конкретных действий не является предметом изучения лингвистики как науки.
22
Слово «реальное» употребляется здесь условно, мы не хотим сказать, что коммуникативные намерения нереальны.