Страница 6 из 7
Как метод науки, так и метод практики можно определить в виде оригинального сочетания, своеобразного подбора в особенного применения некоторого количества общечеловеческих средств мыслительной и орудийно-предметной деятельности. Психо-физиологические механизмы чувственного отражения и мышления, а также логико-методологические структуры последнего принципиально одинаковы у всех людей /разумеется, за вычетом поло-возрастных, индивидуальных, социокультурных различий/. Сенсорика и интеллект во всяком случае, не являются привилегией ни ученого, ни практика. Органы чувств и ум служат всем «языцам», профессиям а сословиям. В этом заключается единство научно-теоретической и вне-научной, практической модификаций «способности суждения», как выразился бы Кант. Упомянутые инварианты скорее регулятивного, функционального, нежели конституирующего, субстратного толка. Точнее, обобществленные историей человечества формы и методы познания разнообразно отбираются, группируются в зависимости от характера проблемной ситуации, куда приводит субъекта его деятельность.
Ключевое отличие внутри – от внепрактического склада мысли видится в следующем. При мышлении научном, теоретическом или же художественном требуемые внешние действия /скажем, манипуляции экспериментатора с приборами или художника с вещественными атрибутами искусства/ играют роль подручного компонента для умственных выводов исследователя, вдохновения творца эстетических ценностей. А на практике социального действия умственные, духовные и физические, технические приемы располагаются таким образом, что первые служат вторым, ориентируются на них /например, рабочий-станочник читает чертеж, офицер – карту местности или судоводитель – лоцию/. Отсюда вытекают остальные, подчиненные особенности методологии практики, о которых пойдет речь в этой главе.
Нельзя отрицать наличия иллюзий, даже фантасмагорий при непосредственном созерцании деловых реалий, примеси к практическому мысленно софизмов, паралогизмов и прочих логических ошибок. Но речь сейчас идет не об исключениях из правил, не о сторонних привнесениях в норму, а об идеально-типическом строе полноценной мысли практиков. От «абдукции» же не застрахованы даже теоретики /взять хотя бы приснопамятные «рассуждения» представителей политэкономии социализма: «Социалистическое хозяйство планомерно. СССР – страна победившего социализма. Следовательно, все пятилетние планы в этой стране выполняются успешно»/.
«Ходячие формы мышления» /К.Маркс/ удовлетворяют лишь практике примитивной, архаической, локальной. В ситуациях сложных, новаторских, масштабных требуются взвешенные, обоснованные решения и действия. Заостроенность развитого практического ума на разрешении конкретных задач вовсе не отрицает его методологической зрелости, логической калиброванности. Тщательный просчет вариантов, критическое сопоставление доводов «за» и «против», разносторонняя экспертиза и опытная проверка рабочих гипотез образуют методологическую «ауру» квалифицированной практики.
Субъекты социально ответственной практики чаще всего, надо признать, мыслят достаточно логично, действуют вполне методично. Возвращаясь к примеру с индукцией, можно заметить, что отбор; оценка фактов для вероятностного заключения производится ими /политиками, инженерами, врачами и т. д., и т. п./ по нескольким взаимосвязанным каналам. Перед решением важной профессиональной проблемы обычно осуществляется ее предварительная экспертиза /собрание акционеров, военный совет, консилиум, «планерка» и т. п./. Тогда «проигрываются» самые разные предложения и поправки, учитываются многочисленные обстоятельства, выслушиваются мнения будущих исполнителей, привлекаются консультанты из смежных сфер деятельности, далее, нередко осуществляется проверка предлагаемых вариантов, версий решения на ограниченном, (модельном участке практики /опытный образец продукта; региональное внедрение на время нового политического, хозяйственного механизма; аналогия с опытом других, скажем, иностранных субъектов деятельности и т. п./.
Кстати сказать, одним из решающих аргументов в пользу избранного в конце концов поворота отечественной экономики к рынку послужило как раз умозаключение по аналогии – с мировым опытом ведения хозяйства. Слишком показательными оказались сравнительные результаты социально-экономического развития СССР и США /хотя бы Чукотки и Аляски/, ФРГ и ГДР, Южной и Северной Корей, Финляндии и Карелии, Японии и Курил, Мексики и Никарагуа, Кубы и Ямайки, Вьетнама и Индонезии, Молдавии и Румынии а т. п. контрастирующих пар в естественном эксперименте самой истории.
Наконец, для подтверждения или корректировки генерального умозаключения или целого их «пакета» практиками используются начальные отрезки «пошедшего по всему фронту» решения проблемы. Тогда уже есть все основания с достаточной достоверностью выделить искомые для надежной индукции причинно-следственные взаимосвязи соответствующих явлений. Тем более, что какое-то время еще остается возможность для маневра, самокритики честно мыслящих деятелей.
Таким образом на практике по-своему, но соблюдаются важнейшие условия употребления индуктивного метода – существенность, а и необходимость опытных данных, подлежащих обобщению.
Показательным образцом более иди менее сознательного «нащупывания» нужной стратегии, отбора подходящих методов практического регулирования жизни может служить драматическая история происходящей в нашей стране социально-экономической реформы. Вопреки расхожему мнению, эти попытки не сводятся к превращение той или иной концепции ученых-экономистов в плоть, а кровь хозяйствования. Научно-теоретические представления определяют самый общая контур, некоторые подхода к столь глобальной проблеме – административно-волевой или же рыночный стиль ее решения. Далее все дело за поэтапным практическим познанием – реального положения финансов, промышленного и аграрного производства, торговли, положения отдельных социальных слоев и т. п. сторон жизни «в отдельно взятой стране» и ее «содружниках» на исходе века.
Вполне практично и необходимое тут же осмысление того, почему реформа не пошла при прежнем партийно-государственном режиме и почему она так медленно, с громадные трудностям шлет при новом раскладе общественных сил.
Академик Л.И.Абалкин, имевший время обдумать свою неудачу на посту архитектора экономической модернизации СССР, замечает: «…Многие наши беда как раз и происходят оттого, что раньше наука подменялась политикой, а сейчас делаются попытки подменять политику наукой. Вообще, если рассматривать ученых и политиков как социальные типы, то они обладают совершенно разными видами мышления. Для ученого – главное или должно быть главным служение истине. Из этого совсем не значит, что политики обязательно лицемеры. Но им необходимо постоянно думать, как их слово или дело отзовется в обществе, на чем акцентировать внимание, а что приглушить… Им, политикам, не нужно выбирать между истиной и ложью. Это просто другая плоскость деятельности, да и смешно было бы, если бы премьер-министр или президент существо: ли бы просто как передаточные звенья между учеными народным хозяйством, утверждали бы своим авторитетом их рекомендации. Скорее, здесь должна существовать система постоянных консультаций, позволяющая политикам более точно оценивать ситуацию и… расширять свой кругозор»5.
Вот так, добавлю, или примерно так осуществляется связь теории с методом практики. Наука способна и должна помочь успеху практики, но она не в состоянии заменить практическую методологию своей, лабораторно-экспериментальной или кабинетно-теоретической.
Если угодно, именно практика привет методам наивысшую ценность. В науке, искусстве метод ведь сугубо функционален – он «сгорает», растворяется в достигнутом результате. Как сделано открытие, каким путем создан шедевр – вопросы в общем-то второстепенные, интересующие только узких специалистов да философов-методологов. Для широкой публики, людей, пользующихся плодами открытия, восторгающихся шедевром, методическая «кухня творчества» Остается за семью печатями.