Страница 4 из 14
Безусловно, «концептуальная картина мира богаче языковой картины мира, поскольку в ее образовании, по всей видимости, участвуют различные типы мышления» (Михайлова, 1972, с. 107). В то же время «язык не мог бы выполнять роль средства общения, если бы он не был связан с концептуальной картиной мира» (там же).
Итак, определение базисного понятия теории человека в лингвистике выглядит так: картина мира – это «взятое в своей совокупности все концептуальное содержание языка» (Караулов, 1976, с. 245).
ЯКМ, представляющая собой образы мира, запечатленные в семантике языка, основана, таким образом, на материалистических и идеалистических представлениях его носителей, представлениях не всегда научно оправданных, часто противоречивых, неполных, а порой и ошибочных (см.: Колшанский, 1990).
Язык вообще «не стремится к абсолютно точному описанию обозначаемого им предмета», он «создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка; в соответствии с ним язык и должен изучаться» (Бенвенист, 1976, с. 15). Этот постулат, сформулированный Э. Бенвенистом, стал идейным кредо ученых-лингвистов, сосредоточивших свое внимание на особенностях национальных ЯКМ, репрезентации образов мира в том или ином языке.
Центральным образом, фрагментом, ЯКМ, безусловно, является ОЧ. Проблема ОЧ в русской ЯКМ начала разрабатываться в конце XX века (Апресян, 1995; Арутюнова, 1999 а, Одинцова, 1991; 1994; 2000; Седова, 1999 и др.).
Исследователи отмечают, что языковой ОЧ не сводим к той концептуальной информации, которую можно извлечь из словарной статьи типового словаря русского языка: «Живое существо, обладающее даром мышления и речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда» (Ожегов, 1984, с. 763). Семантические реалии языка развивают иное представление о человеке, формируемое обыденным, наивным сознанием. В обыденном сознании и в языковом менталитете (в семантике языковых единиц и их объединений) человек ассоциируется и соизмеряется со Вселенной или с центром Вселенной, в конечном счете – со всем окружающим и включающим homo sapiens мирозданием (Одинцова, 1994, с. 73). «Стремление ставить человека в центр Вселенной восходит к эллинской традиции» (Караулов, 1976, с. 250).
М.П. Одинцова, проанализировав описания человека в современной русской речи, художественной и нехудожественной, доказывает, что содержание понятия «человек» в языке значительное шире того, что мы находим в определениях толковых словарей:
человек – это множество лиц, ипостасей, органов и квазиорганов, частей и квазичастей, условно наделяемых активностью и многими другими качествами двойников, alter ego личности (см.: Одинцова, 1994);
человек – это вещь, предмет и, следовательно, некое пространство, физическое и духовное, в пределе – вселенная, космос или, точнее, центр двух вселенных – внешней, природной, и внутренней, духовной (см.: Одинцова, 1991);
человек – это властелин мира, хозяин, распорядитель всего живого и неживого, включая самого себя, свое тело и душу. Об этой же черте языкового менталитета можно сказать иначе: все, что осваивается и присваивается человеческой мыслью, становится принадлежностью, частью, собственностью человека (в реальном и виртуальном мире);
человек – творец и преобразователь мира, многих вещей в нем, самого себя, языка, другого человека, равный – в пределе – по созидательной компетенции и талантам божеству, демиургу, он поистине «мера всех вещей»;
человек – судья и пророк, оценивающий все и вся, всевидящий, наделенный разумом и сверхразумом, чувствами и сверхчувствами, чудо создания, гений, «венец природы», сознающий и использующий этот дар всеведения (см. антропоцентрическую интерпретацию эгоцентрических, в том числе оценочных (субъективно-эмотивных), значений языковых единиц: Вольф, 1985; Телия, 1996; Проблемы структурной лингвистики, 1982. М., 1984);
человек и мир – одно и то же: человек тождествен миру, всему, что входит и может войти в сферу его жизнедеятельности и сознания, что в той или иной степени зависит от него и от чего зависит он сам. Верно и обратное: мир тождествен человеку. Образы мира и человека взаимноизоморфны (Телия, 1987);
человек – воплощение и средоточие противоположностей, сил, субстанций, качеств, находящихся в отношениях противоборства, конфликта и вместе с тем диалектического единства, притяжения, взаимодействия и взаимоперехода. Человек – воплощение добра и зла, силы и слабости, простоты и сложности, величия и ничтожества, он Бог и дьявол, царь и раб, бессмертная субстанция духа и в то же время тленная земная плоть, он ангелоподобен и звероподобен, разум в нем, сознательное начало, сосущестует и борется с чувством, стихией подсознания, животными инстинктами (Одинцова, 2000, с. 9).
Свойственные «широкой публике» представления о человеке – это область знания, о которой рассуждают самые разные люди: специалисты в области проблем человека и обыватели, философы и домохозяйки, мечтатели и реалисты, ученые и невежды – все без исключения пользуются неотъемлемым правом говорить о себе и себе подобных.
Все не претендующие на научную истину высказывания человека о самом себе и/или о других людях, о человеке вообще позволяют утверждать, что целостный, глобальный человек, точнее, – образ такового человека – это все, что люди о себе и себе подобных знают, воображают и в принципе могут вообразить, ассоциируя себя не только с ближайшей действительностью, но и легко переносясь мыслью в иные, возможные и невозможные, миры, превращаясь мысленно в кого угодно и что угодно обращая в свое подобие (Одинцова, 1994, с. 73).
Итак, есть основание согласиться с М.П. Одинцовой, что образ человека в языковой картине мира – это концентрированное воплощение сути тех представлений человека о человеке, которые объективированы всей системой семантических единиц, структур и правил того или иного языка (Одинцова, 2000, с. 8).
Если определять ЯКМ и ОЧ в лингвокультурологическом и этнолингвистическом ракурсах, то необходимо отметить, что и ЯКМ, и ОЧ в ней отражают определенный способ восприятия и концептуализации мира, характерный для национальной культуры. Н.Д. Арутюнова замечает: «Мир для современного человека двойственен. Он распадается на Универсум, или Чуждый мир (ср. «Оно» М. Бубера, «Antre» французских экзистенциалистов) и мир человеческого существования, «наличного бытия» (ср. «Dasien» М. Хайдеггера). Первый бесконечен, безграничен, но (в принципе) исчислим. Второй ограничен, конечен, но неисчислим. В Универсуме все подчинено законам, единым для всех. В мире человека царствует его величество случай: представления человека о жизни национально специфичны. Естественный язык отражает мир человека в национально специфических вариантах (Арутюнова, 1995, с. 33). Добавим, что и ОЧ в том или ином языке отражает черты национального мировосприятия и понимания человеческой природы. Представители разных национальных культур перерабатывают информацию о мире по-разному. «Разные языки – это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а различные видения ее» (Гумбольдт, 1985, с. 154). С одной стороны, выражаемые в национальном языке значения складываются в некую коллективную философию, которая оказывается неотъемлемой чертой мировосприятия носителей языка, с другой – всякий язык есть закрепленные знания о мире и человеке в соответствии со спецификой сознания национально-языкового коллектива.
Картина мира и ОЧ применительно к языку не могут быть адекватно описаны вне национально-культурного контекста.
Лингвокультурология знает два подхода к проблеме взаимосвязи языка и культуры. Суть первого подхода заключается в том, что язык и культура – это движение в одну сторону. Поскольку язык отражает действительность, а культура есть неотъемлемый компонент этой действительности, с которой сталкивается человек, то и язык есть зеркало народной культуры (Б.А. Серебренников, Г.В. Колшанский, Р.М. Фрумкина, С.А. Атановский, Г.А. Брутян, Е.И. Кукушкин, Э.С. Маркарян). В рамках второго подхода к интерпретации взаимоотношений языка и культуры выдвигается гипотеза лингвистической относительности, согласно которой язык обусловливает способ мышления говорящего на нем народа и способ познания мира зависит от того, на каком языке мыслят познающие субъекты (Э. Сепир, Б. Уорф).