Страница 18 из 21
Таким образом, по известному выражению датского лингвиста В. Томсена, в течение XVIII в. идея сравнительно-исторического метода «витала в воздухе». Требовался лишь последний толчок, который придал бы формирующемуся направлению определенность и стал бы отправной точкой для выработки соответствующего метода. Роль такого толчка сыграло изучение санскрита.
Вообще определенными сведениями о классическом литературном языке Древней Индии европейцы располагали и ранее, а еще в XVI в. итальянский путешественник Филиппо Сассети в своих «Письмах из Индии» обратил внимание на сходство индийских слов с латинскими и итальянскими. Уже в 1867 г. французский священник Керду представил Французской академии доклад (опубликованный в 1808 г.), в котором на материале списка слов и грамматических форм в латинском, греческом и санскрите высказал идею об их родстве. Однако роль предтечи нарождавшейся компаративистики выпало сыграть английскому востоковеду и юристу Уильяму Джонсу (1746–1794). Изучив санскритские рукописи под руководством местных учителей, знавших традицию, идущую от П́анини, и сопоставляя полученные данные с материалами европейских языков, У. Джонс в докладе, прочитанном в 1786 г. на заседании Азиатского общества в Калькутте, заявил: «Санскритский язык, какова бы ни была его древность, обладает удивительной структурой, более совершенной, чем греческий язык, более богатой, чем латинский, и более прекрасной, чем каждый из них, но носящей в себе настолько близкое родство с этими двумя языками, как в корнях глаголов, так и в формах грамматики, что оно не могло быть порождено случайностью; родство настолько сильное, что ни один филолог, который занялся бы исследованием этих трех языков, не сможет не поверить тому, что все они произошли из одного общего источника, который, может быть, уже более не существует. Имеется аналогичное основание, хотя и не столь убедительное, предполагать, что и готский и кельтский языки, хотя и смешанные с совершенно различными наречиями, имели то же происхождение, что и санскрит; к этой же семье языков можно было бы отнести и древнеперсидский, если бы здесь было место для обсуждения древностей персидских».
Хотя высказывание Джонса, в сущности, в сжатом виде уже содержало основные положения сравнительно-исторического языкознания в его «индоевропейской ипостаси»[24], однако до официального рождения компаративистики оставалось еще около трех десятилетий, поскольку заявление английского ученого носило в значительной степени декларативный характер и само по себе не привело к созданию соответствующего научного метода. Однако оно знаменовало начало своего рода «санскритского бума» в европейской лингвистике: уже в конце XVIII в. австрийский монах Паулино а Санто Бартоломео (в миру – Иоганн Филипп Вездин), живший в 1776–1789 гг. в Индии, составляет две грамматики санскритского языка и словарь, а в 1798 г. выпускает в свет – не без влияния идей самого Джонса – «Трактат о древностях и родстве персидского, индийского и германского языков». Дальнейшее продолжение изучения санскрита и его сопоставление с европейскими языками нашло уже в XIX в.
Русское языкознание XVIII века
Как известно, начало XVIII в. ознаменовало в истории России крупными общественно-политическими и культурными переменами, выражением которых стали реформы Петра I и которые традиционно – хотя и не вполне точно – называли процессом «европеизации» страны. Остро стояли и языковые вопросы, прежде всего о создании нового литературного языка, соответствующего потребностям эпохи, и его нормализации. Разумеется, в начале века еще сохранялись наряду с новыми тенденциями и традиции «славянской книжности». В этом отношении заслуживает внимания деятельность Федора Поликарповича Поликарпова-Орлова (ум. в 1731 г.) – крупного переводчика и педагога. Ему принадлежит лексикографический труд «Лексикон триязычный, сиречь речений славянских, еллиногреческих и латинских сокровище из различных древних и новых книг собранное и по славянскому алфавиту в чине расположенное», изданный в 1704 г., более обширный по объему лексики и более совершенный, чем предыдущие словари, а также «Добавление к грамматике Мелетия Смотрицкого», вышедшее в свет в 1721 г. и имевшее прежде всего педагогическую направленность. Однако уже в середине века выдвигается задача подготовки нормативной грамматики и словаря собственно русского языка, соответствующих достижениям европейской науки.
Так, в 1735 г. один из крупнейших представителей отечественной литературной и филологической традиции – Василий Кириллович Тредиаковский (1703–1769) ставит вопрос о создании «грамматики доброй и исправной, согласной во всем мудрых употреблению… и о лексиконе полном и довольном». Проблемами грамматики русского языка занимается в эти годы Василий Евдокимович Адодуров (1709–1780), опубликовавший в 1731 г. краткий грамматический очерк на немецком языке, а в 1738–1740 гг. читавший курс лекций в Академическом университете при Петербургской Академии наук, запись которых известна как Пространная грамматика Адодурова – по существу, первая русская грамматика, предназначенная для носителей самого русского языка. Однако честь считаться основоположником собственно русской лингвистической традиции выпала на долю Михаила Васильевича Ломоносова (1711–1765), создавшего ряд филологических трудов, среди которых выделяются «Российская грамматика» (1755) и «Предисловие о пользе книг церковных в Российском языке» (1758). Отмечая прикладное значение своего труда («тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики… в грамматике все таковые науки нужду имеют»), Ломоносов в своих теоретических принципах стремился сочетать оба подхода – основанный на «обычае» и основанный на «разуме», отмечая: «И хотя она от общего употребления языка происходит, однако правилами показывает путь самому употреблению» (и оговаривая при этом, что изучать сам язык необходимо, «употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове»).
Сама «Российская грамматика» состоит из шести «наставлений» (т. е. разделов). Первое – «О человеческом слове вообще» – носит общетеоретический характер. Здесь Ломоносов говорит о коммуникативной функции языка, определяя его как «слово, данное человеку для сообщения с другими своих мыслей»; отмечает связь языка и мышления («сии знаменательные части слов должны иметь между собою соответствие, чтобы мы изобразить могли наши мысли»); рассматривает вопросы фонетики, говорит о частях речи (по традиции их он насчитывает восемь: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междометие) и т. д. Второе наставление – «О чтении и правописании российском» – рассматривает различные вопросы графики, орфографии и орфоэпии. В третьем наставлении говорится об именах, четвертое посвящено глаголу, пятое – служебным частям «слова» (т. е. речи), шестое – сочетанию частей речи друг с другом, т. е. синтаксическим вопросам.
Рассуждение «О пользе книг церковных в российском языке» развивает знаменитое учение о «трех штилях» – высоком, среднем и низком, восходящее к античной традиции и сыгравшее заметную роль в развитии русского литературного языка.
Особое внимание исследователей привлекали мысли Ломоносова, связанные с историческим развитием языков и родственными отношениями между ними. Отмечая, что «видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим, но великие происходили в нем перемены», ученый отмечает: «Так-то не вдруг переменяются языки! Так-то непостоянно!» Сам язык является продуктом исторического развития: «Как все вещи от начала в малом количестве начинаются и потом при совокуплении возрастают, так и слово человеческое, по мере известных человеку понятий, вначале тесно было ограниченно и одними простыми речами довольствовалось, но с приращением понятий само помалу умножилось, что произошло произвождением и сложением» (хотя сам язык и признается даром «всевышнего строителя мира»).
24
Среди попыток установить родство в пределах других языковых семей выделяют вышедшую в 1799 г. книгу венгерского автора Самуила Гармати (1751–1809) «Грамматически показанное родство венгерского языка с языками финского корня».