Божественная игра

* * *

У этих холмов сотня имен. И Костяными называли их, и Черными угодьями - в общем, сколько раз люди ни проходили по узкой тропинке, вьющейся меж каменистыми холмами, сколько раз ни смотрели на груды расколотых черепов, которые даже земля не хотела принимать, столько и различных имен давали. За те сутки, что тело священника пробыло в ледяной воде, оно будто съежилось, сморщилось. Я нес его, завернутое в промокший насквозь саван, от самой реки, чтобы похоронить здесь, вместе с предками кочевников, в незапамятные века осаждавших город. То есть, не город, а то, из чего впоследствии вырос теперешний город Ойнен. Вот они, Черные угодья, посыпанные пеплом сотен веков и тысяч костров. В городе существует обычай: каждый год, в ночь с апреля на май, жечь на этих холмах костры. Огни вспыхивают вместе с закатом, большинство вскоре гаснет, а к утру остается только два-три костра. Страх гонит людей в дома. В минуту самых ярких огней выходит старик, северянин Вининкяйнен, и читает отрывки их своих книг на языке своего народа. И реке Ойнен дал имя тоже он. Тогда северянин особенно долго читал заклятия, всю ночь простояв на берегу в свете луны. Я взошел на вершину одного из холмов и положил тело на обугленную землю. Теперь нужно разгрести пепел и кости - их тут действительно много. Странно, почему их не заносит землей? Вот уж поди несколько сотен лет лежат они, обжигаемые Солнцем и омываемые дождем. Вырыв неглубокую яму, я положил туда тело, бросил последний взгляд на грязную холстину и завалил яму камнями, соорудив нечто вроде памятника. Не мог я спокойно смотреть, как... человек имеет право на спокойную смерть.

* * *

- Ну ты не можешь без смертей! Ведьма улыбнулась и опустила глаза так, будто ей сделали комплимент. - Конечно. А что такого? Ведь они всего лишь фигурки восковые, пластмассовые фигурки, как фишки. Такими же фигурками наверняка! - играют люди в твоем... нет, теперь уже нашем мире. Ведь у них есть настольные игры или ты этого не придумал? - Люди могут играть... Ладно, мой ход.

* * *

На службу в пятнадцатый полк меня устроил Димитрий Норкаус. Он, оказывается, сам занимал не последнее место в городе - нечто вроде заместителя мэра, если говорить понятным языком. Нельзя сказать, что я истосковался по службе, мне с головой хватило обычного срока, отмеренного в моем родном государстве, но иного выхода не было - мне бы пришлось начинать хозяйство с нуля, а это значит просить займ из казны на постройку дома и покупку земли, а потом долго и с немалыми процентами возвращать. Такая перспектива меня не устраивала, поэтому я согласился на небольшое жалование в пятьдесят золотых за неделю. И через день после нашего - для Норкауса это было возвращение прибытия в Ойнен я уже надел красный мундир с эполетами. Офицерский чин - из-за этого на меня косо посматривал кое-кто из младших чинов, которые годами не могли подняться выше. Но что делать? Везучий я человек... тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. С северо-запада к городу подходило море, в этом месте стена была особенно высока и прочна, сложена из огромных валунов, отесанных каменщиками. Так получилось, что Ойнен был окружен не как положено, четырехугольником, а пятиугольником. Зато можно было поставить еще одну башню, а значит и посадить в нее еще двух стрелков. И повесить еще один колокол. Сегодня была моя очередь дежурить на "морской" стене. Одевшись поплотнее, так как был уже август и ночи становились все прохладнее, я в положенные восемь часов вечера взошел на стену. Жалко, что Солнце садиться на западе, а не на востоке. Я жалел об этом каждый раз, когда дежурил на стене ибо был лишен возможности наблюдать закат над морем. В поле моего зрения попадала только ярко-оранжевая дорога до самого горизонта, которая, впрочем, быстро растворялась в серой воде. Но сегодня вечером закат не наблюдал никто: с севера заходили тяжелые тучи. Похоже, ночью будет ливень. И это было еще одной причиной одеть под китель свитер из толстых шерстяных ниток. Темнело быстро, сумерки сгущались над землей плотным серым покровом. Стих разговор дежурных справа и слева от меня. Вместе с заходом Солнца испарилась их беспечность - конечно, при свете дня никто не станет подходить к стенам, кроме, может быть, мирных путников. А ночью... Я стоял, свесившись через парапет, по обе стороны от моей головы темнели каменные зубья. Внизу мерно шумело море, но по всему было видно, что будет шторм. Может, последняя гроза в этом году прогремит. Волны лениво катились, наплывая одна на одну, и ударялись в стену. Камень там густо порос водорослями. По опыту я знал, что они скользкие, скольже льда - кое-где стена отходила в море недлинными косами, на них можно было встать, спустившись и отодвинув несколько камней. Какие цели преследовали строители, я не знаю. Но однажды, будучи в подпитии, я вылез на один из таких приступков, поскользнулся и грохнулся в воду, сильно ударившись коленом. Ветер постепенно усиливался. Уже и волны били в стену жестче, и брызги взлетали выше. Тучи бежали по небу, меж отдельных их нагромождений мелькало чистое небо. Горизонт заплыл какой-то дымкой, и я уже до боли просмотрел глаза, пялясь в темноту. Что-то плеснуло в воде. Наверное, волна налетела на стену... Грянул гром, нежданно и резко, будто взорвалось что-то в небесах. Странно, что я не заметил молнии... Наверное, потому что в горизонт всматривался. Вот, еще одна полыхнула, яркая - через все небо. И гром... Вот это гром! Даже камень задрожал! Только почему не гаснет синий свет, и даже вроде бы усиливается... Свет идет издалека. Может, это далекие молнии бьют так часто, что сливаются в одну, не успевая гаснуть?.. Нет, не похоже, не бывает такого. А что это там, на горизонте?.. О, светлое Небо! Корабль! Так, осторожно, чтобы не поднимать зря тревоги... Тряхнуть головой - вдруг померещилось, отвести взгляд, подумать о другом... Нет, действительно корабль. Судно на горизонте. Полотнища парусов мечутся на мачтах. Идиоты, рвите, режьте все, ведь мачты сломаются! Вот, молния ясно осветила огромный корпус! Почему-то у меня тряслись руки. Я поджег фитиль, поставил небольшой цилиндрик на камень и через несколько секунд в черное небо взметнулась струя красного огня. В тот же миг загудели колокола на башнях, перекрывая небесный гром. И хлынул ливень. Зашумели на улицах, загорелись огни, запылали факелы. Бежали к стене солдаты. Я знал, в огромном квадратном здании на противоположном конце городе гремят затворы и натужно скрипят деревянные колеса под пушками. Впереди всех бежал полковник Морвель, но взлетев на стену, он остановился как вкопанный. Сощурил глаза, вглядываясь в темноту. - Там ничего нет, - наконец, проговорил он и, повернувшись ко мне, повторил: - там нет ничего. - Как нет?! - но горизонт действительно был пуст, только волны дыбились да молнии сверкали. Что за черт! Минуту назад я ясно видел там корабль! Я посмотрел на полковника, будто оправдываясь, но взгляд его был суров. Что же это, я, выходит, с ума схожу?.. В небо взлетела зеленая ракета, объявляя отбой. Меня сменили на стене, а наутро в город пришел человек...

Его звали Марсель Лавуазье, он был солдатом, одним из королевских пехотинцев. Когда-то, во времена славной молодости, когда каждый из них гонялся за славой и яркими юбками, когда каждый хотел внимания и считал за оскорбление взгляд, лишенный восторга. Они были глупы, но жизнь... жизнь всему научит, жизнь обобьет острые края. И остудит горячие головы. Марсель был заводилой в своем обществе. Именно в его голову приходили самые сумасбродные идеи, о которых потом шептались девицы по углам, сдерживая смех. А Марсель шел во главе своей компании, будто гусь, задрав подбородок. Но жизнь... жизнь - лучший психолог. Никто так не угомонит горячий характер, никто лучше не сможет слепить из сырого горячего воска личность. Кто мог знать, что горячая голова Марсель станет дезертиром. И тот, кто в начале августа пришел в город Ойнен, уже не был молодым человеком с кипящей кровью. То был седой мужчина с блеклыми глазами. Походка его утратила уверенность, зато приобрела некоторую мягкость, а в привычку вошло постоянно оглядываться по сторонам. Если бы можно было заглянуть внутрь - мы бы увидели там только серость и тлен. У него уже не осталось ничего, что может называться душой. Марсель давно перестал смеяться и только иногда печально улыбался. Но и плакать он тоже не мог - слезы застревали где-то на полпути к свободе и становились камнем, расставив в стороны колючие руки и ноги. Было утро, встало Солнце - и осветило золотом приготовившуюся опадать листву. Марсель Лавуазье подошел к высоким воротам. Видно, он долго решался на этот шаг. И постучал. Ответили не сразу. Хотя, растянувшиеся секунды могли быть просто иллюзией. Возможно, стражник тут же схватил алебарду и свиснул напарнику, чтоб на всякий случай стал по другую сторону. И открыл. Но при виде пришельца все опасения стражника должны были рассеяться - странно ждать беды от старика, даже если тому нет еще и сорока. Стражник мог увидеть пустоту в его глазах и понять, что этот человек сам полон страха. - Нищий? Бродяга? - стражник перегородил дорогу Марселю алебардой и безжалостно жег того взглядом. - Б... бродяга, - выговорил Марсель, не спуская глаз с остро отточенного лезвия. Стражник еще раз смерил Лавуазье взглядом и впустил его. Марсель, наконец, смог вздохнуть спокойно. Весь день он прогулял по городу, только в полдень зашел в церковь, а вечером пришел в единственную гостиницу "Два щита". Когда-то она была обычной таверной, а сейчас...