Страница 10 из 25
В широком виде предлагает рассматривать науку О. М. Сичивица‑как социальный институт со своими уставами, кадрами, знаниями, ценностными ориентациями, деятельностями, проблемами и т. п. (см.: Сичивица О. М. Наука, мораль и моральный кодекс ученого. – Львив: УДОУ, 1999. С. 4).
Редко используется интерпретация науки как особой родовой сферы общества. Этот подход чаще всего представлен в исследованиях Общероссийской академии человековедения (Н. Новгород) (см.: Зеленое Л. A. Становление личности. – Горький: ВВКИ, 1989, 1989; Зеленое Л. А. Методология человековедения. – Н. Новгород: НШЗУ, 1991; Зеленое Л. А. Введение в общую методологию. – Н. Новгород: ННГАСУ, 2002; Антропономия. – Н. Новгород: НАСА, 1991; и др.).
Согласно этой концепции, представленной и обоснованной в серии монографий и диссертаций (Методология и теория деятельности, 1982; Человек в системе сфер общественной жизни, 1994; Антропономия. Общая теория человека, 1991; Зеленое Л. А. Становление личности, 1989; и др.) в системе общества выделяется восемь его родовых сфер: экономическая и экологическая, научная и художественная, управленческая и педагогическая, медицинская и физкультурная. Эти сферы являются социальными константами общества. В данном ряду выделена и научная сфера. Для ее характеристики важно отметить два момента.
Во-первых, сама сфера любого типа, в частности научная, базируется на своем функциональном стержне, каковым является соответствующая деятельность. В нашем случае – научная деятельность. Ее субъектное основание образуют две родовые сущностные силы человека: потребности и способности (см.: Краева O. Л. Диалектика потенциала человека, 1999). Потребности представляются как побудительные силы с их субъективными модификациями (влечения, желания, потенция, стремления, интересы, цели), а способности‑как деятельные силы тоже с их субъективно представленными модификациями (знания, учения, теории, умения, способы, методы, методики и пр.). Единство потребностей и способностей (хочу и могу) и определяет существование соответствующей деятельности.
Реальная деятельность, в частности научная, обусловливает становление на ее основе социальных отношений, научных отношений между субъектами данной деятельности. А отношения исторически формируют соответствующие им социальные институты как организационные формы этой деятельности.
Таким образом, формируется вся законченная сфера общественной жизни с ее базовыми социальными образованиями: потребности, способности, деятельности, отношения, институты. Это и дает основание рассматривать науку как научную сферу общественной жизни с теми социальными образованиями, которые ее формируют.
Вполне естественно, что в ходе научной деятельности ее субъекты (ученые, исследователи, разработчики и пр.) вступают в специфические научные отношения разного рода и вида: содружество, конфликты, соперничество, плагиат, критика и т. д., что и определяет становление сети научных отношений вплоть до их правового оформления (патенты, авторские свидетельства).
Стабилизация этих отношений, особенно в связи с формированием научных школ, коллективов, НИИ, лабораторий и пр., приводит исторически к становлению научных институтов как организационных форм научной деятельности (учреждения, организации, академии, лаборатории, НИИ, сообщества и т. п.). Собственно, на этом и завершается развитие научной сферы, ибо за пределами научных (социальных) институтов происходит развитие вненаучных связей, деятельностей (внедрение, патентоведение, финансирование, развитие материально-технической базы и пр.).
Представленный пятиуровневый статус научной сферы позволяет рассматривать все названные выше и иные определения науки как частные по отношению к трактовке науки как сферы общественной жизни. Понимание науки как особого социального института (И. Лейман) схватывается понятием «научный институт».
Во-первых, трактовка науки как совокупности проблем и операций по их решению вполне находит отражение в таких блоках научной сферы, как научные потребности (совокупность проблем) и научные способности (операции, способы, приемы, методы). Истолкование науки как совокупности знаний включается в результативный компонент научной деятельности.
Исходя из сказанного, мы склонны трактовать науку как научную сферу с ее пятью слагаемыми: научными потребностями, способностями, деятельностями, отношениями и институтами.
Во-вторых, понимание науки как научной деятельности тоже нуждается в уточнении. Если деятельность любого рода рассматривается как целесообразное взаимодействие человека с предметным миром (в неживых системах – законосообразное взаимодействие, а в живых – геносообразное взаимодействие), то согласно исследованиям Общероссийской академии человековедения (см.: Антропономия. Общая теория человека, 1991; Методология и теория деятельности, 1982; и др.) любая деятельность представляет собой восьмикомпонентное образование, т. е. не сводится ни к процессу (совокупность функций или операций), ни к объекту, средствам и результату.
Таким образом, науку можно рассматривать как целостное образование, как научную сферу общества. Это прежде всего вписывает науку в систему социума в качестве относительно самостоятельной подсистемы, а значит, определяет необходимость и возможность анализа серии связей науки с другими сферами социума:
• наука и экономика,
• наука и экология,
• наука и управление,
• наука и искусство,
• наука и образование,
• наука и здравоохранение,
• наука и физкультура.
Более того, наука обращена и на себя, что и привело к формированию науковедения: научное исследование науки.
Этот анализ системы научного знания позволяет сделать некоторые важные выводы относительно становления и перспектив развития науки и, следовательно, формирования в ее системе научных школ.
Во-первых, совершенно определенно можно говорить о перспективах расширения внешнего уровня научного знания, представленного совокупностью частных наук. Эта социодинамика достаточно известна специалистам: появление все большего количества наук, научных дисциплин, научных отраслей и направлений (системология, синергетика, валеология, теория менеджмента, теория маркетинга, космическая медицина, экономическая география, информатика и пр.). Этот процесс рождения новых наук, направлений, отраслей нельзя субъективно остановить, потому что он обусловлен объективными научными потребностями. Видимо, следует ожидать и создания новых научных школ, которые ответят своей деятельностью на эти потребности. Симптомы в этом отношении имеются: создание научной школы синергетики в Йошкар-Оле (проф. В. П. Шалаев), научной школы системогенетики в Санкт-Петербурге (проф. А. И. Субетто), научной школы атасферы (Тюмень, проф. Ф. А. Селиванов), научной школы истории интеллектуального потенциала (Пермь, проф. В. В. Орлов), научной школы антропономии (Н. Новгород, проф. Л. A. Зеленов, O. Л. Краева) и др.
Во-вторых, средний уровень общенаучных обобщений требует основательных разработок в области теорий «среднего уровня». Здесь в определенной степени уже сделаны некоторые заделы: социальная конфликтология (школа Е. И. Степанова), антропономия (школа Л. А. Зеленова), системология (школа В. C. Воинова), экология (школа В. В. Найденко), технономия (школа В. А. Щурова) и др. В тенденции следует рассматривать это среднеуровневое развитие науки как перспективное, что обусловлено рядом обстоятельств.
А. Средний уровень любого междисциплинарного комплекса (естествознание, технознание, обществоведение, человековедение) по самой своей природе требует интеграции серии научных дисциплин, а значит, и взаимодействия отряда ученых. Невозможно построить общую экологию как интегративный комплекс в системе естествознания без участия механиков, физиков, химиков, биологов, ботаников, зоологов, географов, геологов и т. д.
Невозможно построить общую теорию техники (дизайн) без привлечения усилий инженеров, конструкторов, технологов, историков техники, кибернетиков и других специалистов в области изучения техники.