Страница 200 из 215
Бауман пригласил на вальс. Кружась с ним, сказала, что Монах - так они называли Савву Морозова - все устроит для него, сумеет вывезти из Москвы на время в свое именье. Потом - о Горьком. Она рада, что Бауман встретился с ним под Новый год.
- Я был счастлив пожать его руку, - отозвался Николай Эрнестович горячим шепотом. - Знали бы вы, как его любит Ленин! Как ценит его книги! Называет Буревестником революции! Я много раз - и в Лондоне, и в Женеве сам слышал от Владимира Ильича: "Вот бы кого повидать! Потолковать с ним. Побывать в Художественном на его пьесе "На дне"! И о вас Ленин говорил с благодарностью...
- Моя роль маленькая...
- Как раз наоборот - большая. Чеки и переводы приходили вовремя. Сам назвал вас Феноменом.
- Да?! Чем же я могла выделиться среди других?
- Такая актриса, говорит, с нами! Активный финансовый агент!
Музыка умолкла, и Мария Федоровна подвела своего партнера к Горькому:
- Вот Алексей Максимович горит нетерпением побеседовать.
- Да, истинные слова. Эта встреча для меня, Иван Сергеевич, сиречь тезка Тургенева, великий праздник, - прогудел Горький, беря Баумана под руку. - Ей-богу, правда. Без всякого преувеличения. Расскажите и о Киеве, и о Лондоне, и о Женеве. А первым делом - о Владимире Ильиче.
Пока они разговаривали в сторонке, Мария Федоровна танцевала с Качаловым.
- За Ивана Сергеевича не тревожьтесь, - сказал ей на ухо Василий Иванович. - Завтра... Хотя что я говорю?.. Сегодня пробудет у нас. И ночует. А потом передам с рук на руки Савве.
- Золотой вы человек! Настоящий!..
Расходились на рассвете. Баумана провожали такой шумной толпой, что никакому шпику не удалось бы заметить и опознать его, переодетого и загримированного.
Кучер Морозова подогнал рысака к самому подъезду. Качалов, усадив жену и размахивая правой рукой, запел: "Вдоль да по улице..."
Бауман, присев поверх медвежьей полости на уголок облучка, пьяно покачивался и подпевал намеренно невпопад.
Рысак мчал их к Тверской.
- Кучер вернется, - Савва кивнул Горькому и Андреевой, - отвезет вас.
- Спасибо, верный друг. - Мария Федоровна на прощанье поцеловала его в щеку. - Но утро такое!.. Такая чудесная погода! И нам... - взглянула на Алексея, - нам будет приятно пройтись.
- Право слово, приятно! - Горький стиснул пальцы Морозова. - Я и Маруся... мы любим ходить. А до "Княжьего двора" тут совсем недалеко.
Он крепко прижал к себе локоть Андреевой, и они, не отрывая глаз друг от друга, наискосок пересекли Камергерский переулок, чтобы за углом спуститься по Тверской и повернуть на Моховую.
Было на редкость тихо. В прохладном, словно осеннем воздухе плавали пушистые снежинки. Под ногами чуть слышно хрустела чистейшая пороша.
Они шли медленно и молча улыбались, пьяные не от вина - от счастья.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Не проходило дня без того, чтобы Глафира Ивановна не вспоминала родных. Старшей сестре Екатерине писала при малейшей возможности - знала, что о ее житье-бытье будет известно партийному комитету. Некоторые из писем ей удавалось отправить с товарищами, возвращавшимися из ссылки, остальные доверяла почте.
21 января 1904 года
Из Олекминска
"Милая Катериночка, с Новым годом! Хотя и с запозданием, поздравляем тебя и твоего мужа Исаака Григорьевича. Желаем счастья.
Вот довезли нас до Олекминска. Город маленький (около 1000 жителей). Стоит на левом берегу Лены. Из нашего окна видна, закованная в лед, эта великая река. Если перечитаете Короленко, то узнаете, что ссыльные называют ее "проклятой" и "гиблой каменной щелью".
Когда-то я любила зимние поездки по тайге, по нашему Енисею, но это ужасное 22-дневное путешествие под конвоем было для меня невыносимо тягостным. Ведь я еще в тюрьме забеременела. Меня везли на четвертом месяце, и я все время болела. Из-за моей болезни нас и оставили здесь, но только на один месяц.
Мы проехали на лошадях две тысячи верст! Мороз был за сорок градусов по Реомюру. Ресницы смерзались от инея. "Государевы ямщики" часто останавливали лошадей и вырывали сосульки из их ноздрей, чтобы не задохнулись. Лед от мороза кололся так, что казалось, стреляли из пушки.
Осенью река замерзала в суровой борьбе с ветром, и на каждой сажени остались высокие торосы. Сани кидало из стороны в сторону. Они часто опрокидывались.
От станка до станка верст по сорок, и мы приезжали еле живые. А там и обогреться не успеешь, как лошадей уже перепрягли. Снова в путь... Знала бы ты, как я измучилась!
Может быть, приедет мама. Мне так хочется, чтобы кто-нибудь из Вас встретил нашего Игорку, когда он родится.
Первый пароход приходит сюда не раньше половины мая. Ты, конечно, не сможешь сюда приехать. Дело в том, что от Иркутска до парохода нужно ехать на лошадях верст 300. Это для тебя, по себе сужу, было бы ужасно опасно.
Приглашаю в гости, а ведь мы и сами еще не знаем, оставят ли нас здесь. Похоже, что не оставят. Тогда и в Якутске мы не сумеем задержаться. Загонят нас, должно быть, очень далеко на север, в самую глушь, в какую-то Чурапчу, куда и Макар телят не гонял. Это улус в 170 верстах от Якутска.
Как вы живете? Что пишет мама? После отъезда из Красноярска (3 декабря) мы ничего ни о ком не знаем.
В Александровском централе не удалось повидаться с Виктором Константиновичем. Его, судя по всему, уже провезли в Якутск. При его-то здоровье! Жаль этого доброго человека. Бесконечные тюрьмы да ссылки, конечно, измучили его.
Твоя Г л.
3 марта 1904 года
Милая моя, дорогая Катюшечка!
Сейчас узнали, что Виктор Константинович в Якутске. Там целая история - восстали ссыльные!
А началось вот с чего. Генерал-губернатор Восточной Сибири Кутайсов засыпал север разными придирчивыми циркулярами, превращая ссылку в тюрьму. Запрещал всякие отлучки в город, а ведь в улусах ничего купить нельзя (торговли нет), за врачебной помощью обратиться не к кому. Вот теперь якутские товарищи, не выдержав издевательств, все или почти все съехались в Якутск и решили протестовать. Собралось их больше ста человек. Относительно мер протеста не сговорились (не в смысле не успели, а в смысле разногласий), и даже довольно большая часть публики держала себя в этом вопросе не совсем красиво. Но все же 57 товарищей решили действовать единодушно и до конца, до смерти, если понадобится. Чувствую влияние и характер Виктора Константиновича. Они, захватив с собой оружие и продукты, забаррикадировались в доме якута Романова. Нам известно, что у них 13 револьверов, десяток охотничьих ружей, две старые берданки с двадцатью патронами, топоры и финские ножи. Не много!