Страница 170 из 215
Когда после молебствия он в блестящей ризе, ниспадавшей до щиколоток, и в золотистой митре вышел к аналою, за которым обычно произносил проповеди, миряне замерли в тишине.
- Бодрствуйте, православные! - вскинул владыка дрожащие руки. - А не дремлите, чтобы во время духовной дремоты или сна вашего не подкрался невидимый и не похитил сокровища вашего спасения.
Он выждал несколько секунд, чтобы миряне успели перекреститься, и снова вскинул руки.
- Стойте, а не лежите от уныния, не предавайтесь беспечности в деле вашего спасения!
И после новой паузы воскликнул, едва не сорвав старческий голос:
- Мужайтесь! Будьте готовы встретить и отразить всякое нападение со стороны вражьей силы!..
Какой же это силы? Владыка предоставил догадываться самим мирянам, только упомянул еще о злобствующих смутьянах да супостатах и умолк. Миряне пали на колени...
Не пройдет и трех лет, как владыка вот так же, только уже не с амвона, а с паперти собора благословит черную сотню на побоище ненавистных ему "смутьянов", нашедших убежище в здании железнодорожного Управления. Взбудораженная до неистовства толпа черносотенцев подожжет здание со всех сторон и примется за погром. В огне и побоище погибнет, будет ранено и изувечено около трехсот человек:
6
Гнев, подобно огненному валу весеннего пала по сухой траве, катился по стране. Достиг и Сибири. Третий день клокотали улицы Томска.
...Еще в начале зимы в университете появился доносчик. Один из студентов изобличил его, назвал шпионом. Доносчик обиделся: дескать, оклеветал невинного. Стал искать защиты у мирового судьи.
В день суда студенты, покинув аудитории, отправились защищать обвиняемого в клевете, до предела переполнили судебную камеру, столпились у входа. Засунув по два пальца в рот, звонким мальчишеским свистом прерывали несправедливые слова судьи. Тот вызвал полицию.
После некоторого промедления, когда у судьи, прервавшего заседание, уже иссякло терпение, прибыл сам полицмейстер с нарядом полиции. Студенты, покинув судебное присутствие, заполнили улицу. Один взмахнул над головой красным шарфом:
- Запевайте!
Из соседнего палисадника выломил штакетину и, как флаг, прикрепил к ней шарф. Под этим своеобразным флагом двинулись в сторону университета.
Их было около двухсот человек. Запевалы грянули дружно и возмущенно:
Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами...
Эту песню годом раньше студенты привезли в университет со станции Тайга, где в то время работал на железной дороге ее автор - Глеб Кржижановский.
И странное дело - никто на них не прикрикнул, никто не потребовал замолчать. Более того - полицмейстер поехал впереди демонстрантов, не отрываясь от них.
Песня оборвалась на несколько секунд. Студенты переглянулись. Что это такое? Демонстрация с разрешения властей? Как в Англии?! Невероятно! Но факт оставался фактом. Полицмейстер ехал впереди, казалось, с невозмутимым спокойствием.
На тротуарах останавливались прохожие, недоуменно хлопали руками:
- Господи, что творится!
- Спаси и помилуй!..
Молодые парни подстраивались в конце колонны:
- Молодцы студенты!
- Терпенье, видать, кончилось.
Запевалы гремели:
За тяжким трудом, в доле вечного рабства
Народ угнетенный вам копит богатства...
Сотни голосов подхватывали:
Но рабство и муки не сломят титана!
На страх, на страх, на страх вам, тираны!
На мостике через Ушайку по обеим сторонам у перил столпились горожане. Выше всех голова Николая Большого. Он, сдернув с себя шапку, помахал колонне:
- Эй, ребята! Поберегитесь!
Но беречься было уже поздно. Полицмейстер, съехав с моста, махнул рукой в белой перчатке и, повернув коня в сторону базара, зашумевшего, как потревоженное осиное гнездо, гаркнул:
- Братцы, с богом! Лупи смутьянов!
От мясных лавок, от соляных, скобяных и шорных лабазов мчались, засучивая рукава, бородатые хозяева, дюжие приказчики успели заранее повыдергивать супони из хомутов и превратить их в плети. Скобянщики вооружились кто ухватом, кто клюкой, кто топорищем. Запоздавшие подготовиться выламывали штакетины у соседнего палисадника. Раскрасневшийся, как печная заслонка, хозяин рыбного лабаза впопыхах схватил за хвост длинную щуку и бежал к свалке, взмахнув ею, будто саблей, и орал широко открытым, мохнатым от рыжей щетины ртом:
- По го-оло-овам!.. Норови, братцы, по голова-ам!.. Так вот! Эдак вот!
Стоявшая наготове пожарная команда и ломовые извозчики вмиг загромоздили улицу бочками да санями, встречали ударами кулаков в зубы. А обороняться студентам нечем - под ногами гладко укатанный снег. Ничего не ухватишь. И бежать было некуда - только отступать от гогочущих побойщиков, подкреплявших удары трехэтажным матом.
Молодой голос с хрипотцой стегнул полицейских по ушам:
- Долой самодержавие!
Те, отбежав к базару, подзывали с биржи легковых извозчиков, избитых до крови студентов отправляли в больницу, остальных - в городскую кутузку.
А между базаром и мостом продолжала неистовствовать зарождавшаяся черная сотня. Настигая студентов, "братцы" били со всего плеча, валили с ног, приговаривая:
- Это за царя-батюшку!
- Штоб бога помнили!..
Николай Большой с несколькими студентами успел незаметно спрыгнуть на лед и укрыться под мостиком, дыша тяжело и прерывисто, шепотом укорял:
- Как же вы оплошали... Безоружные в ловушку зашли... Вперед наука: запасаться надо, кто чем может. А вечером - на сходку.
Ночью шумели сходки. На шести конспиративных квартирах печатали прокламации: "К народу", "К рабочим", "К лишенным прав". Едва подсохшие листовки расклеивали по городу, опускали в почтовые ящики. В них - призыв к новой демонстрации.
Через день студенты университета и Технологического института собрались не в аудиториях, а в актовых залах. После громовых речей все вышли на улицу, слились в единую колонну. Рабочие, откликнувшись на призыв, принесли кумачовый флаг. Возраставшей лавиной двинулись на Соборную площадь. Ее заполнили от края до края. Распахнулись форточки в окнах Управления дороги. Оттуда неслось громовое: "Долой самодержавие!" Железнодорожники вырывались толпами из дверей, как пчелы из растревоженных ульев, смешивались со студентами. Откуда-то притащили стол. На нем то и дело сменялись ораторы.