Страница 169 из 215
Попросила новые явки в другие города Сибири, поинтересовалась подготовкой съезда.
Спешила обрадовать брата самой главной томской новостью: найдены пути-дороги к глубоко законспирированному Томскому комитету. Он, к сожалению, в руках "экономистов", и потому она создает свою искровскую группу "революционных социал-демократов".
И опять стала ждать ответа. Что-то скажет брат? Наверно, одобрит. Не может не одобрить. Ведь в группе все подлинные марксисты. А с "экономистами", когда доведется столкнуться, поведут борьбу.
Но проходили дни и недели, а ответа все не было, и Анна тревожилась больше прежнего. Здоровы ли они там? Целы ли? И согласен ли Володя с ней? Если не согласен, написал бы сразу. Он же ничьих ошибок не замалчивает. Ошибающихся поправляет немедленно. И без всяких скидок на знакомство или родственные отношения. Если нужно, скажет прямо. Не будет подкрашивать ответ розовой водицей. Истина и последовательность для него - дороже всего.
Спрашивала Марка, тревожно глядя в его глаза. Муж успокаивал:
- Пролежало твое письмо где-нибудь у промежуточного адресата. Путь-то дальний. А ответят они обязательно.
Пройдет пять недель, и Надежда Константиновна сядет за письмо в далекий Томск. Она, посоветовавшись с Владимиром, не одобрит затеи сибиряков. Но напишет мягко: "Необходимо войти в Томский комитет и там вести свою линию; по теперешним временам это удобнее, чем образовывать отдельную группу". И поспешит обрадовать: "В России образовался Организационный комитет, цель которого подготовить объединение..."
К ее столу подойдет Владимир, прочтет последнюю фразу и скажет:
- Этого для Анюты мало. Нужно хотя бы одним словом ответить на ее главный вопрос.
Возьмет у жены перо, после неопределенного "объединение" напишет: "съезд".
- Вот так. Важнее этого сейчас нет ничего. И они там тоже должны готовиться к съезду.
5
Над Томском разливался торжественный благовест. Звонили на колокольнях всех церквей. Размеренно бухал громадный колокол кафедрального собора. Обыватели, принарядившись во все лучшее, как в рождественские или пасхальные дни, готовились к встрече владыки. Преосвященный Макарий, архиепископ Томский и Барнаульский, возвращался к своей пастве после полугодового пребывания в стольном Петербурге, где он был удостоен монаршего внимания: на его высоком черном клобуке снял бриллиантовый крест.
Готовились и томские подпольщики: они выпустили прокламацию, в которой Макарий был назван церковным будочником самодержавия, то есть сторожем у полицейской будки.
Жандармы, городовые и филеры - все находились на вокзале и возле кафедрального собора. В такой день можно незаметно исчезнуть из города, и Елизаровы наняли ямщика. Пара буланых была запряжена в кошеву с высокой спинкой, обитой теплой кошмой. Чемоданы лежали под козлами. Пассажиры, запахнув косульи дохи, одолженные ямщиком, сидели на пахучем луговом сене. Пышные воротники прикрывали головы по самые макушки. В такой одежде путники обычно отправлялись на далекий север за многие сотни верст. А им путь недолгий - до первого разъезда. Там, дождавшись вечернего поезда, они займут свои места в вагоне первого класса, среди благонадежных пассажиров. Оторвавшись от филеров, почувствуют себя вольными людьми.
Пройдет два дня, и Анна отправит сестре рождественскую открытку:
"С праздником, дорогая Марусенька! Пишу тебе на карточке байкальской скалы, - не видела ее в такой красе, - зимой не так много увидишь. Но все же Байкал красив; мне все вспоминалась твоя песенка о "священном море Байкале", когда я переезжала его. Желаю, чтобы и на наступающих праздниках тебе пелось, чтобы у тебя было веселее на душе, и всего, всего самого хорошего! Будь здорова, моя хорошая, и напиши же поскорее и побольше твоей А.".
А куда ей писать? Где адрес?
Несколькими днями раньше Анна отправила матери открытку, написанную на французском языке, и один французский роман. Вот там-то, видимо, и содержался адрес.
Между тем поезд, в котором возвращался владыка, подходил к перрону, и старик, взволнованный предстоящей встречей с мирянами, тревожно мял озябшие пальцы. Хотя для волнения не было повода. Слава его гремела на всю Сибирь, а его служение церковные журналы называли подвигом.
Более сорока лет назад смиренным иеромонахом он прибыл в Горный Алтай, крестил язычников в долине Катуни и навсегда полюбил Чемальский миссионерский стан. Обосновавшись там, изучил язык алтайцев, участвовал в составлении первого алтайского букваря и грамматики, переводил богослужебные книги. И, приняв кормило епархии, продолжал каждое лето наезжать туда. Приказал с берега бурной Катуни перекинуть для себя мостик на крошечный скалистый островок да воздвигнуть там часовенку и часто удалялся в нее для смиренной беседы со всевышним. До грозного гнева он не терпел инакомыслящих даже в христианской религии и создал на Алтае противораскольничье братство святого Дмитрия - прообраз будущего черносотенного союза Михаила Архангела. И на его груди сияли все высшие награды, включая Владимирскую звезду.
Еще в молодые годы он преуспевал в ораторствовании, во время проповедей умел, вздымая руки к высокому церковному своду, закатывать очи под широкие брови. С годами брови разрослись и космами нависли на глаза. Тонкие, синеватые губы едва виднелись в просветах обвисших усов. Седая раскидистая борода поредела. Только голос оставался по-прежнему гулким и не знал старческой дрожи. В Санкт-Петербурге его проповедями заслушивались не только простые богомольцы, но и высокопоставленные особы, а на проводах рыдали юродивые, ползли к нему на коленях, чтобы прикоснуться губами к подолу ризы. Знатные дамы считали за честь склонить голову под его благословение.
Чего же ему волноваться? А сердце не унималось. Как-то встретит его натосковавшаяся паства?
Его встретили песнопениями, преподнесли икону Николая-чудотворца в золотом окладе. Он с подножки вагона осенил мирян крестным знамением. Колокола во всю мощь гудели над городом...
У Троицкого кафедрального собора от самой паперти была развернута ковровая дорожка. Благословив мирян, которые не смогли втиснуться в собор, владыка по узкому проходу шествовал к алтарю, сиявшему золотом среди сотен мерцавших и чадивших восковых свечей. С обеих сторон тянулись дрожащие руки, чтобы прикоснуться к его одеянию.