Страница 157 из 215
Молодой человек, окончательно смутившись, сел на стул в уголке зубоврачебного кабинета и провел по лбу носовым платком. Горький выждал, пока сели женщины, и опустился на стул спиной к высокому креслу бормашины и, всматриваясь в молодого человека, уверил себя: "И усы, и бородка у него настоящие. И у того в передней вроде настоящие".
Горький представлял себе, как нелегко и непросто после бесчисленных арестов, после зубатовского развращения отсталых рабочих воссоздать Московский комитет, но он не мог не упрекнуть молодого человека после его неловких выспренних слов:
- Позвольте вас спросить, товарищ Старуха, почему у вас в Москве целое лето нет "Искры"?
- Нам почему-то не доставили...
- А вы сидели и ждали, когда вам поднесут на блюдечке? Непорядок.
Про себя отметил: "Наши комитетчики посильнее и посмелее, особенно сормовские. С рабочей закалкой". И продолжал:
- Волгари собирались поучиться у вас. А вы Москву оставляете без "Искры". Вам не доставили, а вы молчите. Не съездили за ней. Вы лишились будем считать, временно - Грача, так надо же так действовать, чтобы охранники и жандармы содрогнулись: грачата в Москве расплодились!
"Поделом Старухе! - Глаша, чтобы нечаянно не ударить в ладоши, зажала руки между колен. - Мы с Наташей больше недели бегали по всей Москве, пока отыскали его. Даже Анна Егоровна и та не могла помочь. Одни явки испортились, к другим пароля не знаем. Чуть не провалились сами".
- Мы работаем недавно. И мы наверстаем... Даю слово от всего комитета.
- Вот это хо-ро-шо! Питеру да Москве пора стать запевалами.
- Здесь работать очень трудно...
"В этом он прав, - согласилась Глаша. - Провокаторов да шпиков тьма-тьмущая! И то надо понять: из Москвы выслано да сослано, говорят, двадцать две тысячи. Лучших людей! Студентов и рабочих! Оттого и положение плачевное. А эти парни, комитетчики, - наши, искровские. Мало их - будем вместе искать подмогу на заводах, хотя там и гадят треклятые зубатовские общества".
- А когда трудно, у человека силы прибавляются, - сказал Горький. Человек должен идти к своей цели через все трудности. Понадобится помощь наши волжане не откажут в ней.
Теодорович, не входя в кабинет, плотнее прикрыл двери.
- Приезжайте, - продолжал Алексей Максимович, - присылайте надежных людей. Да что я говорю? У вас же тут такая сила! - Взглянул на Наташу и на Зайчика. - Такие делегаты от партийной газеты. Нам бы таких в Нижний да в Сормово.
Вера Васильевна, почувствовав себя неловко от неожиданной и, по ее мнению, незаслуженной похвалы, перевела разговор на журнальчик Струве "Освобождение": читал ли его Горький?
- Имел неудовольствие познакомиться с сим пакостным изделием, поморщился Алексей Максимович. - Точнее - с первым номером. И с меня, знаете, хватит. Пресный пирог. Тесто неуквашенное... Мастеровая Русь кричит от гнева, берется за булыжник, пока единственное свое оружие, а ей, видите ли, пытаются сунуть в руки пакостный журнальчик. Да от него здравомыслящий либерал и тот отвернется. Право слово! А рабочих, - Горький погрозил пальцем, - как старых воробьев, нелегко на мякине провести.
- А социалисты-революционеры, как по-вашему, пользуются каким-нибудь вниманием в массах? - спросила Вера Васильевна.
- В массах - нет. Им же нужны "герои"! - усмехнулся Горький и про себя подумал: "Для меня достаточно домашней сторонницы "героев"; поправив усы, принялся рассказывать: - Посмотрите ледоход на Волге. Вот плывут настоящие льдины. Крепкие. Одна о другую звенят. Идут напором. Любую преграду сокрушат, сомнут. И есть между ними пена. С виду - та же льдина. А ступи на нее - провалишься. Никакой тебе опоры. И громогласные социалисты-революционеры - пена. Обопрешься на них - утонешь. И газетки их не годятся в спасательные круги. Вот так-то.
Глаша, пунцовая от восторга, не сводила с него глаз. Не каждой девушке из далекой сибирской деревеньки посчастливится видеть живого Горького, писателя, поднявшегося благодаря своей гениальности, - нет, она не боится употребить это слово, - и своего исключительного упорства с жутких низов жизни и подарившего не только русским читателям, а всему миру такие яркие, бессмертные книги. И перед ее мысленным взором прошла вереница живых людей, с которыми писатель где-то встречался. Тут и Макар Чудра, и Челкаш, и старуха Изергиль, и смелый Данко, осветивший людям путь своим вырванным из груди и, как факел, пылающим сердцем, и вольнолюбивая Мальва, и выломившийся из своего круга Фома Гордеев. Перед ней сидел и с ними так запросто, душевно и взыскательно разговаривал Буревестник революции, и она про себя произнесла: "Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный". Была бы она актрисой, читала бы эти стихи каждый день людям. Хоть двум-трем человекам, хоть перед тысячами слушателей. Этот гимн революции должны знать все. Брату Алеше повезло прошел по конкурсу в школу Художественного театра. Это его призвание? Будет режиссером, актером? Нет, пожалуй, этого для Алешки мало. Его призвание, еще не проявившееся в полную меру, - революция. Это зерно заронили в их сердце политические ссыльные в далекой Минусинской долине, заронили всему окуловскому выводку... Но хватит отвлекаться. И без того пропустила мимо ушей что-то важное из слов Горького об "Искре".
А он уже говорил о великом деле воссоздания марксистской партии рабочего класса:
- Ваша организация, я чувствую, самая крепкая, солидная, верная. Право слово! Мое сердце на вашей стороне. Считайте меня своим. Так и напишите в редакцию. И вы можете, если сочтете нужным, дать мне в наш Нижний самое ответственное поручение.
"Он не боится рисковать, - отметила для себя Кожевникова. - Но он нужен партии не для какого-то единовременного поручения в Нижний Новгород, а для больших дел. Ильич говорил: его надобно беречь". Вслух сказала:
- Того, что вы наш сторонник и согласны поддерживать наше дело, для "Искры" достаточно.
- Буду поддерживать в полную меру своих сил и возможностей.
- "Искре" живется трудно. Транспортеров нередко схватывают на границе, письма, несмотря на промежуточные адреса, попадают в руки жандармов...