Точка опоры

А в коммуне еще шумнее, и хозяин дома потребовал, чтобы жильцы освободили квартиру. Пришлось срочно подыскивать другое жилье.

Владимир Ильич часами разговаривал то с одним, то с другим. В особенности продолжительными были беседы с теми, кто горел желанием немедленно вернуться на родину. С ними шел разговор о явках и паролях. Надежда Константиновна давала им для переписки промежуточные адреса в России и за границей, записывала себе в тетрадь.

Папаша взялся создать искровский склад литературы в Швейцарии, Басовский обещал восстановить "путь Дементия" и вскоре отправил в Киев двенадцать пудов.

Беглецы рассказывали о Димке. Сидит она в женском корпусе Лукьяновки. Связь с ней поддерживали через надзирателей. Ей хотелось присоединиться к беглецам, но пробраться на двор мужского корпуса было невозможно. И Димка просила передать, что она все равно убежит, хотя реального плана у нее пока еще нет. Да и будет ли? После такого многолюдного побега режим в тюрьме стал строгим. Помощника смотрителя Сулиму отдали под суд.

Владимир Ильич всех расспрашивал об Аркадии. Ему отвечали: нет, в Лукьяновку Радченко не привозили.

Тем временем пришла радостная весть - Аркадий цел и зовется теперь Касьяном. Надежда Константиновна сообщила ему новые явки, новые промежуточные адреса для переписки и новый шифр.

С особой радостью Ульяновы встретили Грача и долго расспрашивали: его рассказы о москвичах, оказывавших содействие подпольщикам, могли пригодиться для Кожевниковой, которую они именовали Наташей, и для Глаши Окуловой.

Бауман любил искусство, восторгался Художественным театром и, рассказывая о новых спектаклях, о которых, правда, знал больше понаслышке, упомянул, что и там, среди актеров, у них есть надежные люди, которые в случае крайней нужды помогут укрыться от шпиков.

- У меня записан адрес артиста Василия Ивановича Качалова, - сказала Надежда Константиновна. - Мы уже кое-что посылали для передачи.

- Можно положиться, - сказал Бауман. - Надежный человек. И есть там одна актриса, связанная с подпольщиками, я передавал для нее "Искру".

- "Искру" в Художественный театр?! - живо, с огоньком в глазах, переспросил Владимир Ильич. - Это любопытно! Это очень важно, когда наше слово проникает даже в среду людей искусства! Расскажите, батенька, поподробнее.

- Передавал не столько для нее самой, сколько через нее для Горького.

- Вот это вдвойне, втройне интересно! Мне, между прочим, так и думалось: "Искра" должна найти отклик в сердце Горького. Так кто же эта актриса?

- Андреева. Мария Федоровна. Может, доводилось в печати встречать фамилию?

- Конечно, доводилось. И многократно. Из всех русских театров нам, Владимир Ильич перекинул взгляд на жену, - более всего хотелось бы побывать в Художественном.

- Увы! - вздохнула Надежда. - Это будет возможно только после революции.

- Ничего, подождем, - улыбнулся Владимир Ильич и снова повернулся к Бауману: - Мы читали о большом успехе пьесы Горького "Мещане" - впервые вышел на сцену машинист паровоза! - Коснулся руки собеседника. - Мы немножко уклонились. Расскажите подробнее об Андреевой и ее окружении. Она вне подозрений? Шпики за ней не таскаются?

- Думаю, что не посмеют. Мария Федоровна вхожа, - Бауман, рассмеявшись, поправил усы, - во дворец великого князя, московского наместника, и его жена, сестра царицы, написала ее портрет!

- И такая актриса с нами! Феноменально! Главное - путь к Горькому. Вот о чем мы давно мечтали.

Владимир Ильич потер руки, встал, сделал несколько шагов в сторону открытой двери в соседнюю комнату и с неугасающей улыбкой на лице попросил:

- Елизавета Васильевна, нельзя ли нам ради такого случая еще по чашке горячего чая?

- Будет, будет чаек, - отозвалась Крупская, появляясь на пороге комнаты, и теплая улыбка разлилась по ее лицу. - Ради такого дела - с превеликим удовольствием! Я как раз свеженького заварила.

- Вот спасибо! А для этой чудесной женщины, - Владимир Ильич повернулся к Надежде, - и псевдоним готов: Фе-но-мен! Согласны? Так и запомним. А вы, Николай Эрнестович, при первой возможности скажите об этом Марии Федоровне. Такими людьми нужно дорожить. И беречь их.

Бабушкин принес свою довольно объемистую рукопись.

- Вот, - сказал, передавая Владимиру Ильичу из рук в руки, - до отъезда из Екатеринослава все описано.

- Отлично! А на продолжение бумаги не хватило?

- Бумага-то осталась. Но, - Бабушкин прижал правую руку к груди, невмоготу мне здесь. Домой пора, сердце зовет.

- Понятно. Я бы тоже с большой радостью.

- Вам пока нельзя. А когда настанет последняя схватка, позовем. Власть брать для всего рабочего класса.

- Спасибо, Иван Васильевич! - Ленин рубанул воздух взмахом кулака. Всем чертям назло, доживем до этого часа!

- Я тоже думаю, поборем царскую нечисть.

- Ну, а как будете зваться?

- Для вас в письмах по-женски, - Бабушкин прикрыл рукой усы, Новицкой. Если нет другой такой?

- Нет, - подтвердила Надежда. - А что это вам припомнилась вдруг фамилия жандармского генерала Новицкого?

- Так уж вышло... Вроде сестры старого дьявола! А паспорток какой уж изладите.

- Есть один добрый. На имя страхового агента Шубенко. Из крестьян Полтавской губернии. Годится?

- Из крестьян - подойдет. Я и по-украински немного могу говорить.

- Только с уговором, господин Шубенко, - Ленин шутливо хлопнул его по плечу, - писать нам елико возможно чаще. А биографию себе на всякий случай за дорогу придумайте подробную.

Вечером, прочитав рукопись Бабушкина, Владимир Ильич сказал жене:

- Береги! Золотой он человек! Действует упорно и целеустремленно. Из таких рабочих-передовиков выкуются крупные партийные работники. Ты знаешь, либералы болтают, что наша партия будто бы "интеллигентская". Вот яркое доказательство - воссоздаем подлинно р а б о ч у ю марксистскую партию. Я очень рад, что он пожил здесь, у нас.

- Отдохнул немножко...

- Отдыхать он не умеет. Доказательство - эта рукопись. А важно то, что Плеханов увидел, какие люди составляют костяк нашей партии.

Через день Владимир Ильич проводил Бабушкина на вокзал. Крепко пожимая руку, задержал на нем жаркий взгляд.