Смерть – это круто

– Нет, шел бы ты сам!

Он был в десяти футах от них, может быть, в пятнадцати, взбешенный в тот момент настолько, что не мог осознавать всю бесплодность своих поступков: стоять здесь, на общественном пляже, переругиваться с компанией пьяных и настроенных против него детей, детей, втрое младше его. Что произошло? Что они увидели в нем? И почему в нем? Почему в нем, а не в одном из этих настоящих дегенератов и чудаков, разлегшихся тут и там на берегу, демонстрируя огромные животы, тощие бледные ноги и купальные костюмы «Speedo», выглядевшие на их телесах, скорее, как подгузники для престарелых.

Вот тогда высокий парень выхватил палку из пасти собаки и метнул ее в Эдисона, что было мочи – резким движением руки снизу. Палка ударила его в грудь с такой силой, что он все еще барахтался на песке, когда парни поднялись на ноги, а в его ушах звенел грубый хохот.

Затем был бар – он оказался в баре в четыре часа пополудни, когда солнце стоит еще высоко, и внутри никого нет. Эдисон даже не подумал о том, чтобы отправиться домой и переодеться. Он и близко не подошел к воде, он был слишком разъярен, слишком зол, вымотан, и если бы не несколько крохотных песчинок на лодыжках и не темное пятно на футболке, никто бы не предположил, что он вообще был сегодня на пляже. Да если бы и так? Это Калифорния, курортный город, где человек, сидящий по соседству с вами в отбеленной рубашке и шлепанцах из «Kmart» ценою в доллар двадцать девять центов, может стоить больше, чем общий национальный доход полудюжины стран третьего мира. Но сегодня рядом с ним никого не было – место пустовало. Был только бармен, бар с напитками и высокая стройная официантка, разносящая коктейли, – голубоглазая, с ямочками на щеках, и волосами, сверкающими подобно черным застывшим каплям смолы, которые попадаются на берегу.

Он заказал коктейль – вариант «Маргариты» со льдом, без соли, и сердито сжевал приготовленную для закуски пригоршню смеси, которая и выглядела, и на вкус была похожа на расслоенные опилки. Его темные, налитые кровью глаза оглядели комнату – от телевизора до официантки и зеркала за баром. Сердце по-прежнему бешено стучало, хотя он ушел с пляжа уже полчаса назад, униженный, измученный, чувствующий себя как тысячелетний старик после того, как он собрал вещи и, хромая, добрел с ними до машины. Он понимал, что все это абсурдно, что ситуация была безвыходной, но единственное, о чем он мог думать, это была месть. Месть? Это скорее походило на убийство – он методично прочесывал улицы вдоль побережья, одну узкую улочку за другой, отыскивая признаки пребывания там трех его врагов. Каждый раз, когда он сворачивал и видел впереди себя движение, oн был уверен, что это будут они, пьяные и наколовшиеся, потерявшие всякую бдительность, бьющие друг друга свернутыми полотенцами, пихающие, толкающие друг друга хвалящиеся на весь мир. Он захватил бы их врасплох, свернул бы, заехав на край тротуара так, чтобы отрезать им путь к отступлению, а затем разобрался бы с ними и так отделал бы этого высокого парня, чтобы и тени ухмылки на его лице не осталось…

– Еще порцию? – спросил бармен. Эдисон как-то видел его – он работал днем, и Эдисон не знал его имени, а тот не знал Эдисона – так или иначе он ничего не мог сказать о бармене. Он был молод, лет двадцати восьми, может быть, тридцати, с сильным загаром на лице и почти такой же стрижкой, как и у парней на берегу, хотя волосы были острижены не так коротко. Эдисон сам для себя решил, что бармен ему нравится, – ему нравится то, что он, кажется, занимается серфингом, и золотые пряди в волосах, и улыбка, говорившая о том, что он наслаждается каждой минутой пребывания на этой земле.

– Да, пожалуйста, – сказал Эдисон, осознав, что первая порция в сочетании с кодеином оказала свое действие, – его слова прозвучали как скрип несмазанного механизма, все части которого застопорились и не могут сдвинуться с места, – и дайте-ка мне взглянуть на меню бара У вас есть меню?

Официантка, разносящая коктейли – очаровательная, действительно, привлекательная высокая девушка, ростом повыше бармена, со стройными, четко очерченными ногами, тонкими щиколотками, в высоких черных сабо – слегка улыбнулась, когда Эдисон обратился в ее сторону, чтобы вовлечь в разговор, от чего глубже проявились ямочки на ее щеках.

«Конечно, в баре есть меню, по в настоящее время у них нет ничего, кроме овощной закуски или салата, – до того времени, пока на кухне не будут готовы блюда для обеда, к шести часам – этого будет достаточно, или он хотел бы подождать?» Эдисон поймал свое отражение в зеркале бара; и увиденное его потрясло. Сперва он даже не узнал себя – показалось, что какой-то печальный стареющий человек опустился на стул, стоящий за ним, пока он обращался к официантке, но, нет, на затылке у него бейсболка «Lackers» и те же солнцезащитные очки, и впалое отверстие рта над почерневшей бородой, и подбородок, далеко не столь твердый, каким ему следовало бы быть. И кожа – с чего это она так пожелтела? У него гепатит? Или он слишком много пьет?

Бармен отошел от бара, чтобы стереть воображаемую пыль с поверхности из красного дерева, затем выжал сок из полдюжины лимонов, а официантка вдруг занялась кассовым аппаратом. По телевизору кто-то чуть слышно бормотал о правилах игры в гольф, в то время как камера следила за простором изумрудных коридоров и крошечным белым мячом, который взлетал в небо по длинной петлеобразной траектории. Время, казалось, остановилось, как зависший на экране мяч, и Эдисон вновь попытался не думать о том, что произошло на берегу, но это оставалось с ним, изводя его горечью, и вот перед ним уже опять стоит бармен.

– Вы уже решили?

– Я полагаю, я… – начал Эдисон, и в этот момент отворилась дверь и в нее проскользнула женщина с гривой обесцвеченных волос на голове. Она присела за три места до него. – Я… я не знаю. Наверное, я подожду.

«Кто она? Он уже видел ее где-то в городе, он в этом уверен».

– Привет, Карлтон, – сказала она, поприветствовав бармена сложенными вместе двумя пальцами, одновременно поворачиваясь, чтобы прощебетать официантке:

– Привет, Элиза.

Затем, повернувшись на стуле, она долгим, холодным и оценивающим взглядом оглядела Эдисона и также поприветствовала его.

– Мартини, – распорядилась она, обращаясь к бармену. – И три оливки. И дайте мне воды. Я умираю.

Она была крупной женщиной – в стиле одной джинс-модели, на которой несколько лет назад женился старый полубезумный миллионер, после чего та исчезла из поля зрения публики, – крупной, но сексапильной, очень сексапильной, в лучшем свете демонстрирующей то, что скрывалось под плотно облегающей черной кофточкой. «А сколько времени прошло с тех пор, как ушла Ким?» Эдисон, чья футболка все еще оставалась влажной на груди, улыбнулся в ее сторону и начал разговор. Он уже видел ее как-то в этих краях, не правда ли? – Да, она живет тут неподалеку, чуть дальше по этой улице. – Часто ли она приходит сюда? – Пожимает плечами. У нее темные корни волос, разговаривая, она запустила обе пятерни вглубь шевелюры, массируя кожу.

– Может быть, пару раз в неделю.

– Я Эдисон, – назвался он, улыбаясь, будто вкладывая какой-то особый смысл в свои слова, и так оно и было. – А ваше имя?

– Сьюки.

– Потрясающе. Просто дух захватывает, – сказал Эдисон, почувствовав себя в своей стихии. – У меня никогда не было знакомых, которых звали бы Сьюки. Это ваше настоящее имя?

Энергичное движение – пальцы, скрывшись в волосах, придали такой импульс ее прическе, что вся вздымающаяся масса волос пришла в движение.

– Нет, – ответила она.

– Это прозвище?

– Нет.

– Вы не хотите говорить мне свое настоящее имя? Так?

Она пожала плечами, и от этого изысканного роскошного жеста все ее тело пришло в движение, а заодно слегка обнажилась острая лодыжка. Па ней была длинная голубая ситцевая юбка и сандалии. Серьги. Грим. Сколько же ей лет? «Тридцать пять, – прикинул он. – Тридцать пять и разведена».