Скреплённое

Историкам оренбургские платки не слишком интересны. Известно лишь, что это не такая и стародавняя вещь: более или менее широкое распространение они получили накануне Первой мировой, а повсеместны стали в 1920-х, когда новая экономическая политика обеспечила работой десятки тысяч жителей Оренбурга и близлежащих странных мест, которые то ли юг, то ли север, то ли восток, то ли Волга, то ли Урал, то ли Сибирь. После Второй мировой войны популярность пуховых платков уже, видимо, пошла на спад, по крайней мере, в 1950-х годах их производство в Оренбурге было предметом прямых дотаций из союзного бюджета – то есть убыточно, несмотря на то что государственной ценой стандартного серого платка были немалые 200 рублей. С появлением машин промысел этот стал несколько более массовым, но уже уходящим: в 1970-х в Оренбурге обижались, когда платки покупали на сувениры. Смысл вещей в старой традиции – в их воспроизводимости, обеспечивающей вещи бессмертие вроде человеческого бессмертия в потомках, поэтому к идее уникальности, исключительности свойства предмета, делающего его сувениром, относились уже подозрительно. Странно и обидно, когда вещь покупают не для того, чтобы износить, а для того, чтобы сберечь.

Можно достаточно точно говорить о том, когда появились первые русские платки в Оренбурге. В 1760-х годах, когда Императорская академия наук в лице Миллера, Ломоносова и Палласа особо интересовалась населением Российской империи и его занятиями, промышленного пухопрядения в Оренбурге еще не было – и путешественник с казенным заданием Петр Рычков тщетно предлагал его здесь наладить, а в 1770 году даже привозил образцы. В свою очередь, впервые экспорт из Оренбурга козьего пуха во Францию – ведь платки делают из пуха козы – зафиксирован в 20-е годы XIX века, тогда же в Европе появились первые торговые марки «имитация под Оренбург»: следовательно, было что имитировать и что-то доходило до Европы. Впрочем, в те же годы, свидетельствуют те же этнографы, казачки вязали платки и из кипрейного пуха: платки из иван-чая делали, очевидно, просто от отчаяния – надо же чем-то заниматься.

Между этими датами – 1760 и 1820 – и в России, и в Европе, и в Азии происходило очень много важных и интересных событий. В 1771 году около половины калмыков откочевывает из приволжских степей в Джунгарию, упраздняется Калмыцкое ханство: оно будет восстановлено Павлом на три года, в 1800—1803, но Александр I опасается британского влияния на калмыков, и этот народ теряет автономию и самоуправление. Хотя не полностью: три тысячи калмыков в составе русского войска доходят в 1813 году до Парижа, пугая в составе корпуса Платова своим свирепым видом жителей Европы: kossaks с гравюр того времени – это калмыки с торжественного парада на Елисейских полях. В 1772 году Емельян Пугачев в Мечетной слободе (а это совсем недалеко от мест, где появится интересующий нас предмет) впервые рассказывает в узком кругу, что он – спасшийся император Петр III: так начинается пугачевский бунт, разоривший промышленность Оренбурга и заставивший многие семьи там искать себе другой промысел. В конце 1790-х дипломаты Великобритании договариваются с зависимым от Тибета кашмирским княжеством Ладакх об открытии перевала, связующего Кашмир со Средней Азией и далее – через Казань с Европой. Потом вместе с пухом кашмирских коз в Казани торговцы будут захватывать в Лондон и Париж и тюки оренбургского козьего пуха. Наконец, из египетского похода в 1801 году в Париж привозят диковинные восточные шали pashmina, Наполеон дарит такую Жозефине, во Франции – мода на пуховые шали. Эта мода будет впоследствии разгораться и угасать весь век, после войны 1812 года пуховые шали будут импортироваться из Франции в Россию, в конце концов купцы сообразят, что технология съездила в Европу и вернулась обратно, и станут размещать заказы в Оренбурге и окрестностях. В итоге в 1857 году оренбургские пуховые платки будут одной из сенсаций Международной выставки в Париже.

Из этого можно связать хорошую историю, но пусть этим занимаются историки. Меня же во всем этом интересует прежде всего коза.

* * *

Откуда берется русское? Примерно вот так.

В середине XIII века среди западномонгольских племен на север от Тибета распространяется буддистское учение. В XVI веке одна из ветвей этих племен, затем получившая наименование «калмыков», откочевывает по сибирским рекам и через будущий Казахстан в Поволжье и прикаспийские степи, а в XVII веке начинает переходить под российское подданство. Процесс этот был очень нелинейным, случались и интересные инциденты. Например, в 1734 году калмыки осуществили успешный набег на южную Украину, отклонившись от основного направления, Крыма (воевать они исходно шли в союзе с царскими войсками в Бахчисарай), а в 1771 году большая их часть вернулась из России обратно. Важно то, что все эти перемещения не мешали калмыкам оставаться буддистами и поддерживать теснейшие связи с Тибетом.

Прежде всего, с Тибета шли тексты буддийских трактатов. Оттуда приезжали наставники в вере. Наконец, с Тибета вывозились в степи и тибетские козы, способные выдерживать практически любые морозы и обрастающие зимой самым тонким в мире пухом. Отары коз держали в степи и казахи, но, согласно казахской поговорке, «коза никогда нормальной скотиной не будет». Калмыки к козам относились несколько лучше, хотя тоже без пиетета: в «Степном уложении» 1640 года предписывалось за кражу мелких вещей штрафовать калмыка на одну овцу с ягненком, если вещь «хорошая», и на одну козу с козленком – если «нестоящая». Но только на калмыцких мужчинах XVIII века, торговавших привозным скотом в Оренбурге, яицкие казаки видели козьи шали. Образованные калмыцкие ламы привозили такие из Лхасы, и те, что делались в степях, были много грубее – как грубее в XX веке серый платок любого экспортного изделия оренбургской промышленности на парижских и лондонских выставках XIX века. Зато калмыцкие козы были уже местные, и еще не узорные шали защищали всадника от любого степного мороза.

Уже через сто лет калмыки большей частью откочевали в Китай, оставшиеся сконцентрировались недалеко от Каспия, где занимались в основном овцеводством и коневодством. Бывшие тибетские козы, которым у Хвалынского моря было слишком тепло, чтобы давать хороший пух, сохранились только у русских в Оренбурге. В первой половине XIX века, когда увлечение кашмирскими и ангорскими шалями было в Европе всеобщим, появились ажурные оренбургские платки как роскошь. Во второй половине XIX века удалось вывести устойчивую породу оренбургских пуховых коз. С начала XX века серый пуховый платок постепенно становился обычным атрибутом русского села.

28 декабря 1943 года калмыков депортировали из приволжских степей в Омскую, Красноярскую и Новосибирскую области. Реабилитированы они были в 1957 году. В изгнании около трети этого небольшого народа умерло, и в итоге численность калмыков в XX веке, видимо, вряд ли больше, чем в XVIII столетии. Историю следует писать безэмоционально. В ней самой слишком много эмоций, чтобы нуждаться в дополнительных.

В 60-х годах XX века русское село поехало на кривой козе в город в чем было. В 1978 году в платок уже в городе завернули меня. И вот я сижу в нем в 2015 году и читаю «Повесть о Варлааме и Иоасафе» – переведенный в XII веке индийский текст, повествующий о некоем царевиче, не знавшем ничего о горе, болезни и смерти. Да и сам серый платок – материализовавшееся неведомыми путями то же самое учение царевича Шакьямуни о пустоте, спокойствии и счастливом небытии в море вселенной.

В нирване у нас, оказывается, есть родственники.

* * *

2015 году осталось всего несколько дней, ничего хорошего от него ждать не приходилось, и никто не может сказать, для чего он был.

Впрочем, мы и не можем этого знать. Всякий раз, когда мы делаем что-то с каким-либо долгосрочным намерением, мы все же должны осознавать, насколько призрачны наши возможности контролировать результат и добиваться поставленной цели: в этой части никто ни в Оренбурге, ни в Москве, ни во всей остальной России не опровергнет учения будд, милосердно объясняющих наши устремления лишь источником страданий. Но мы можем быть уверены и в другом: если это так, то наши дела 2015 года не были напрасны на том же основании.